Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна. Страница 23

– Ох! Красота-то какая! С кружавчиками! – воскликнула бабушка и тут же заявила: – Я хочу примерить! Власик, выйди! Я надену и позову тебя.

Мисс Двойная Бесконечность сдернула с себя майку и натянула белоснежную шелковую сорочку с соблазнительным разрезом сбоку как раз до того уровня, где заканчивалось глубокое декольте на спине.

– Ты что ей купила? – прошептала мне на ухо мама. – Ты это купила в секс-шопе?

– Ну, как? – спросила бабушка. – По-моему, неплохо, да? Только длинновата.

– Не вздумай отрезать! – в ужасе воскликнула мама – хоть она и сказала, что я купила эту вещь в секс-шопе, она понимала толк в белье.

– А теперь фотографируйте меня! – потребовала бабушка.

– Нужно выйти на лестничную площадку, тут слишком темно, – сказала я.

– Мама, снимай ночнушку и оденься прилично.

– Нет! Хочу в обновке!

– Тебя там продует, ты ведь после ванны!

– Не продует! Власик, помоги мне! – И бабушка рванула навстречу Власику. – Мне идет? Скажи?

– Очень, очень, – ответил он, едва сдерживая смех.

– Липочка, идем фотографироваться!

– Нет, Верунчик, я тебя тут подожду, мне тяжело вставать – ноги болят.

– Мама, оденься!

– Чего ты ко мне пристала!

– Ты простынешь, там сквозняк! Куда ты голая пошла?

– Ладно, дай платок, – и бабушка, покрыв голову и выдернув из вазы гвоздики, кинулась на лестничную клетку.

Я запечатлела ее стоящей около мусоропровода с букетом в руке, напряженно улыбающуюся.

И тут на площадке появился пушистый рыжий котенок. В одну секунду мама забыла о своей усталости, о том, что ей все надоели, о каждодневной куче под дверью, о блохах, глистах и даже о моем замужестве.

– Какая прелесть! – прошептала она. – Какой же ты хорошенький!

И глупый грязный котенок прямой наводкой пошел к ней.

– Тебя выбросили? Да? – спросила она котенка, беря на руки. – И что ж это за люди такие – заводят, а потом выбрасывают!

– Фу ты черт! – брезгливо взвизгнула бабушка. – Поля! Немедленно положи его на место! Гадость какая! Фу! Положи где взяла!

– Щаз! – сказала мама и прижала котенка к груди. – Я его забираю.

– Ты сдурела! – закричала бабушка своим властным голосом. – Тебе что, шестерых мало?

– Где шесть, там и семь, – не отступала мамаша.

– Если ты его возьмешь, я расскажу ей, что у тебя не шесть, а девятнадцать кошек, – прошептала я ей на ухо.

– Тогда я расскажу ей, что ты куришь, – шепнула она мне, и я тут же прикусила язык. Наверное, если бы у мамы не было кошек, бабушка давно знала бы, что я курю, а если б я не курила, она давно бы узнала об истинном количестве маминых пушистиков.

– Я прошу тебя, Поля, положи его на место, – серьезно сказала бабушка. – У меня сегодня день рождения, вот и не порть мне его.

– Ну как же я его оставлю, скоро зима, он ведь не выживет! – не уступала та. – Слушай, Маня, а может, ты его возьмешь? У тебя ведь никого нет! Спаси хоть одну живую душу.

– Да перестань ты девочку глупостям-то учить! Не хватало, чтобы еще она дома зоопарк развела!

– Но я пишу, мне некогда, – замялась я.

– Правильно, Машенька! – горячо поддержала меня Мисс Бесконечность.

– Да я и не отдам его ей, у нее даже кактус на окне засох! – с укором воскликнула мама. И тут из квартиры вдруг донесся дикий грохот.

Мы все кинулись домой, распахнули дверь… Олимпиада сидела на кровати с растерянным и виноватым видом, на полу валялась перевернутая доска.

– Я потянулась за икрой, и стол опрокинулся, – оправдывалась Олимпиада.

Но больше всего меня поразило не это: на другой стороне доски оказался инкрустированный портрет Сергея Есенина. Когда-то, когда я была еще маленькой и дядя благосклонно называл меня «голландской соплей» или «глистой в корсете» и иногда угощал орешками, он увлекался инкрустацией, выжиганием по дереву, неплохо рисовал и любил Есенина. С годами он растерял все эти ценности и дошел до того, что приспособил портрет великого поэта бабушке вместо стола, на который она ежедневно проливала сладкий кофе, просыпала сахар, так, что кое-где намертво прилипли яичные скорлупки и крошки хлеба…

По полу был размазан салат оливье, из которого торчали обглоданные кости цыпленка; ваза закатилась под сервант, пустая бутылка из-под шампанского валялась посреди жареной картошки. Короче, комната стала похожа на картину П.А. Федотова «Свежий кавалер. Утро чиновника, получившего первый крестик».

– Ничего, ничего, я сейчас все уберу, – сказала мама. Котенок быстро сообразил что к чему, спрыгнул с рук и принялся за недоеденный бабушкой антрекот.

Как раз в этот самый момент (момент поистине неподходящий) отчетливо послышалось звяканье ключей по ту сторону двери. Я, мама, Влас, бабушка стояли вокруг перевернутого стола, котенок сидел в центре, Олимпиада Ефремовна – на диване, и все мы с напряжением смотрели на дверь. Наконец она распахнулась, и на пороге появились Зожоры. Поистине это была немая сцена. С минуту они в изумлении глядели на нас, а мы на них. Дядя держал в руке три вялых тощих пиона и глазированный сырок в пакете – видимо, хотел поздравить мать.

– Сыночек! – подобострастно воскликнула Мисс Бесконечность и тем самым первая нарушила тишину. – Я знала, что ты приедешь!

– Что ж, если знала, молчала?! – неслышно, одними губами проговорила я.

Зожоры непонимающим взглядом смотрели на бардак в бабушкиной комнате.

– Жора, здравствуй! – прервала тяжелое молчание Олимпиада Ефремовна. – Это я перевернула стол, ты не волнуйся, мы сейчас уберем.

– Здрасьте, – процедил сквозь зубы «сынок», и они с Гузкой тут же скрылись в своей комнате.

– Ну, Поля, Маша, давайте-ка, собирайтесь! – властно прикрикнула бабушка, намекая на то, что день рождения окончен.

– Власик, поехали, – живо сказала Олимпиада Ефремовна.

– Нет-нет, Липочка, ты можешь остаться.

– Вот нелегкая-то принесла, – квохтала Гузка. – У нас своя семья, и нечего им тут делать!

Наконец мы сели в машину и отъехали от бабушкиного дома. Олимпиада теперь сидела впереди, мы с мамой сзади, котенок обнюхивал салон.

– Влас, довези нас до метро, пожалуйста, – попросила я.

– Влас всех развезет по домам, – распорядилась Олимпиада. – Сначала меня, тут недалеко.

– Она никогда меня не любила, она всегда любила только его, а мы с Маней нужны, только чтобы приехать помыть ее да подстричь ногти на ногах!

– Ну что ты, Верочка вас любит! Не говори ерунды! Жора, конечно, тяжелый человек, но не надо принимать все так близко к сердцу, – заступилась за подругу Олимпиада.

– Как бы мне его назвать? – задумчиво спросила мама – она совершенно успокоилась, взяв в руки теплый мохнатый комочек. – Это котик, я уже посмотрела.

– Не знаю, надо подумать. Может, Гриммельсхаузен? – неуверенно предложила я.

– Да ну, это слишком длинно, он откликаться не будет. Нужно, чтобы в имени была шипящая буква. Вот у меня котов как зовут: Даша, Гоша, Миша ну и так далее…

– Не надо ему давать имя из церковного календаря, – воспротивилась я.

– Зря ты, Поля, его взяла. А вдруг у него лишай? – вмешалась Олимпиада Ефремовна.

– Да нет у него никакого лишая! – воскликнула мама – она на кошках, если так можно выразиться, собаку съела.

Пока мы думали, как назвать кота, незаметно выгрузили Олимпиаду Ефремовну, потом отвезли маму и, наконец, машина остановилась у моего подъезда.

– Спасибо, Влас.

– Да не за что, – проговорил он и замолчал.

– Я пойду, – не то спросила, не то сообщила я.

– Я тебя на «Тверской» ждал. Почему ты не приехала? – Я не ожидала, что он в этом признается, и чуть помедлила с ответом.

– Я не смогла, извини, а твоего телефона у меня нет. Так что предупредить не было возможности, – запинаясь, врала я.

– Возьми, – и он протянул мне визитную карточку: на глянцевой плотной бумаге было напечатано: «Андреев Влас Олегович. Генеральный директор «Автомаш».

Ну, естественно, адрес и телефон.