Самый бешеный роман - Богданова Анна Владимировна. Страница 21

– Да я уже смотрела.

– И ты думаешь, что можешь понравиться Власу?! – Мама с пол-оборота заводилась.

– Не хочу я ему нравиться! – закричала я. – Мне надоело, что ты вечно подсовываешь мне каких-то недоделанных женихов! Меня это унижает! Как будто я сама не в состоянии никого найти! Я что, такая страшная? Я уродина?

– Да-а! Ты уже нашла-а! – смачно протянула она. – Целых три раза! Только вот интересно, где ты их откапывала – тех самых недоумков, за которых так стремительно выходила замуж!

– Кто бы говорил!

– Да! Я четыре раза выходила замуж, но не за таких шизиков, как ты! Да! У Николая Ивановича есть свои странности, но кто ж без недостатков?! Зато он для меня ничего не жалеет и котов любит не меньше меня. Самое страшное в мужике – это жадность, запомни! А у тебя, ты посмотри, – кого ни возьми! К примеру, первый твой – Славик, с которым ты прожила год. Я всегда говорила, что он от тебя гулял!

– Он не гулял! Я сама от него ушла!

– Где пьянка, там и бабы! Богемный мальчик! Хронический алкоголик – вот кто он! А второй – Юрик! До сих пор не могу понять, зачем нужно было с ним расписываться, чтобы через две недели подать на развод?!

– Мы не сошлись характерами. Подумаешь!

– А раньше ты об этом не могла узнать? Никогда не забуду, как он подарил мне какой-то четырехтомник, когда ты нас с ним познакомила, а на следующий день забрал его обратно, сказав, что еще сам не дочитал! Скупердяй!

– Да, он оказался непригодным для семейной жизни – слишком экономный и придирчивый!

– Ага! А Толик – это ж вообще нонсенс! Мало того что дурак, еще и бездельник – ни копейки тебе не приносил. Только три года мне жаловался, какая ты несносная и как ему с тобой тяжело приходится. И он от тебя гулял! Они все от тебя гуляли! Может, только Юрик – исключение, просто не успел за две недели вашей совместной жизни никого себе найти! Так что позволь теперь мне устраивать твою личную жизнь!

– Позволь не позволить, – буркнула я. – Я повторяю, меня это унижает и оскорбляет! Все эти смотрины и попытки выдать меня замуж напоминают случку породистых клубных собак, которых закрывают в одной комнате в день овуляции у суки! – воскликнула я и неожиданно для себя заревела. Вообще-то я редко плачу, но, наверное, таким образом водка нашла выход.

– Ну, что за глупости, Манечка! Ну, какая случка! Ты вся на нервах, так нельзя. – Мама села рядом и обняла меня, отчего я завыла еще громче. – Бедная моя, наивная глупышка! Успокойся, а то еще и нос распухнет! Ну, перестань! И что ж тебе так не везет-то! – Мое тело сотрясалось от рыданий.

– Никто от меня не гуля-ял! – заливалась я.

– Конечно, не гулял! Это я со злости сказала, но согласись – все они были негодяями.

– У-у-у! – неопределенно протянула я. – Никуда я такая страшная не поеду, голова раскалывается, весь день буду лежа-ать.

– Нет, нет, нет! Это глупо. Иди в душ, а потом я из тебя в два счета сделаю красавицу. И не реви, а то ничего не получится. Хорошо еще, что я рано приехала и у нас есть время.

Я вышла из душа – мама ходила по квартире и срывала мои плакатики.

– Зачем ты это делаешь? Не смей! У меня нет времени писать новые!

– Что за бред! – воскликнула она и принялась читать объявления-памятки, которые только что сняла с входной двери: – «Выключи газ, воду, свет. Закрой окна», «Много пить нельзя – это меня деморализует», «Посмотри на обувь. Не от разных ли пар туфли?!» Ты – ненормальная? Что о тебе подумает Влас, когда прочитает эти бумажки? Он подумает, что ты алкоголичка и маразматичка! Я выбрала тебе самое лучшее платье, там, на кровати, вот колготы.

– Где ты их нашла? – поразилась я.

– Провалились за ящик. Иди, оденься и приведи себя в порядок. Они должны приехать через час.

На кровати лежало самое дурацкое платье из моего гардероба – я не надевала его ни разу. Оно было ужасного небесно-розового цвета, трикотажное, с широкими рукавами-воланами и такой же юбкой. В тот день, когда я его купила, у меня были месячные – естественно, я погорячилась.

– Ни за что не надену эту гадость!

– Прекрати! – грозно сказала мама. Мне стало наплевать, что надевать, и я последовала лозунгу, который выдвинули большевики в 1916 году по отношению к правительству во время Первой мировой войны: «Чем хуже, тем лучше». – И положи побольше румян! Пудру не забудь! Подкрась реснички! – выкрикивала она, наводя порядок в моей берлоге.

– Ну вот, совсем другое дело – хорошая девочка из приличной семьи! – обрадовалась она, увидев меня во всей красе. – Только не надо делать такую кислую физиономию.

– Голова болит, – проныла я, и тут взгляд мой упал на сумку с жареным цыпленком и салатами, из которой весело торчало горлышко бутылки шампанского.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Чем?

– Ты хочешь вылакать шампанское, чтобы встретить Власа полупьяной?

– Зато голова пройдет, и я не буду целый день мучиться! – выпалила я и тут же пожалела, что это сказала – сейчас на меня обрушится шквал упреков, и моя бедная голова разболится еще сильнее.

– Резонно, – вдруг сказала мама. – По дороге мы можем купить еще бутылку, все равно придется где-то останавливаться и покупать цветы. Но от тебя будет разить, как от винной бочки! Что подумает Олимпиада Ефремовна?!

– А ты меня решилась уморить?

– продекламировала я отрывок из любимого маминого произведения.

– Ладно. У тебя где-то был мускатный орех. Нужно найти, он отбивает запах спиртного.

В отличие от вчерашних поисков новых колгот мускатный орех нашелся очень быстро, мама откупорила шампанское, и мы выпили за бабушкино здоровье.

– Вкусное, правда?

– Как бальзам на душу, – с наслаждением сказала я.

– Полусладкое.

– Я начала новый роман.

– Молодец. Слушай, поехали с нами в деревню, а? Возьмешь с собой компьютер, будешь работать на втором этаже. Тебе никто не помешает.

– Нет, мамочка, я дома привыкла.

– Да ну тебя! Почему ты так не любишь туда ездить?

– Ой! Я же забыла положить бабушкин подарок! – вспомнила я и побежала за ночной сорочкой.

– А я про открытку! На-ка, подпиши, – и мама достала из сумки огромную открытку, на которой был изображен ярко-желтый котенок с красным бантом. – Да, и захвати фотоаппарат, бабушку щелкнем.

– Но он такой старый, в помещении ничего не получится!

– Снимем на лестничной клетке – там светло.

Мы допили шампанское, на душе стало легко, безмятежно, благостно, голова прошла, и было совершенно наплевать, что в этом платье я похожа на поросенка и что меня хотят выдать замуж за противного Власа.

Я нацарапала коротенькое поздравление, и тут задребезжал домофон. Мама сорвалась с места, заметалась, подлетела к телефону, от волнения перепутав его с домофоном. Я хохотала – мне теперь было море по колено.

– Да, Власик, открываю, Власик, – любезно проговорила она и нажала на кнопку. – Ну что ты ржешь! Выброси бутылку и запихни в рот мускат. И мне дай, бестолочь.

Через минуту в дверном проеме вырос он – тот, который двадцать лет назад целый месяц ходил за мной хвостом, ревновал к двоечникам с Крайнего Севера, раздражал своими скучными историями и плоскими анекдотами и уже тогда решил, что наша с ним личная жизнь устроена.

Сейчас, когда Влас находился в метре от меня, он показался мне каким-то другим – не таким, как в детстве, и не таким, каким я видела его совсем недавно в метро. Он был совсем чужим мне человеком – далеким-далеким от моей жизни, привязанностей. Он не знает и никогда не поймет ни моих проблем, ни переживаний, ни волнений. Он вообще никогда не будет способен понять, что меня может радовать или огорчать. Тот далекий июньский месяц, проведенный у моря, казался сном – будто его вовсе не было на самом деле.