Влюбленный Шекспир - Берджесс Энтони. Страница 41

20 мая Выхода нет: я должен во всем повиноваться своему господину и благодетелю. Фатима очень оживленна последнее время и прямо-таки скачет от радости: думает, что это событие введет ее в высший свет. Она живет ожиданием этой по-королевски роскошной светской пирушки на барке, на которой Гарри, его друзья и их подружки (ага, значит, они все-таки научились любить женщин, и в этом моя заслуга) поплывут по реке в сторону Гринвича. В небе, конечно, снова будут кружить коршуны…

Вот так. Бедный Уилл одет весьма скромно, Фатима же ступила на борт в огненно-красном атласном наряде. Лорд П. и сэр Нед Т., а также граф К. при виде ее просто лишаются дара речи, что вызывает жгучую зависть у белолицых дам, и они заводят язвительные разговоры о том, что в краях, откуда прибыла эта «чумазая выскочка», живут люди с четырьмя ногами и что прелести у тамошних женщин расположены совсем не так, как надо. Они всячески насмехаются над ней, но, несмотря на все их старания, смуглянка держится со всеми ровно и спокойно. Лорды обступают ее, предлагая ей наперебой кусочки гусиных грудок в остром соусе, телятину, дичь на серебряном блюде… Она то и дело поглядывает на Г. своими черными глазами и ослепительно улыбается ему, обнажая ровные, ослепительно белые зубы; у него горят глаза, его взгляд прикован к ее смуглой груди. Я вижу, как он взволнованно сжимает кулаки, и длинные ногти впиваются в ладони. Я представляю их вдвоем, наедине, лежащими в постели, благородное серебро величественно сливается с божественным золотом. Г. не забыл «Уиллоуби и его Авизу» и тот трюк в Ислингтоне; он знает, что может в любое время купить что угодно за ту свою тысячу фунтов. Вечер озарен огнями факелов, гребцы взмахивают веслами все реже, молодые лебеди чистят перышки, река погружается в сон, и коршуны уже больше не кружат в багряном майском небе. Исполнители мадригалов поют про серебряного лебедя, и каждый голос в общем хоре звучит в унисон с настроенной специально под него скрипкой. Фатима вложила свою руку в ладонь Г.

25 мая И все-таки самое удивительное в том, что они могут наилучшим образом удовлетворить оба моих голода. Он и она — это две отдельные мои страсти. Ибо душа и тело никогда не могут насытиться одним и тем же, как бы мы ни уверяли себя в единстве любви. Любовь — это только слово, у которого множество значений; так что единство любви существует лишь на словах. С Фатимой я могу обрести чертовский рай, который может оказаться и ангельским адом; когда же я с Гарри, отрешившись от плотских желаний, то мной овладевают те самые возвышенные чувства, которые в свое время воспел Платон, — эта платоническая любовь. А потом дьявол, сидящий в моей душе, начинает нашептывать мне: «И все-таки тебя восхищает красота его тела. Это порочная любовь!» Я представляю себе, как мы втроем кружимся в каком-то медленном, величественном танце, и мне кажется, что это движение может каким-то образом примирить сидящих во мне зверя и ангела. Пожалуй, я был бы даже рад делить ее с ним, а его с ней, но, наверно, только поэт может размышлять о столь высоких истинах, недоступных пониманию души (отдающей) или тела (берущего). Так что мне остается лишь ждать известий о том, что я лишился сразу их обоих: и любовницы, и друга.

30 мая Он говорит, что займется ею. Его привлекает ее необычность. Ой даже не спрашивает, просто ставит меня в известность. Она ведь уже готова к этому. Тогда забирай, говорю я, возьми и то, что я для нее написал, она это так и не прочитала. Добавь эти стихи к тем листкам, что хранятся в той твоей благовонной шкатулке. И этот сонет тоже забери, про опасность страсти и вожделения (послушай, как тяжело дышит выбившийся из сил пес). Я ловлю себя на мысли о том, что все это меня ужасно забавляет; эдакая бравада оскорбленного человека. Мне наставляют рога, а я веселюсь. Весь фокус в том, чтобы пребывать в хорошем расположении духа, быть со всеми обходительным и улыбаться; а еще делать вид, что эта потеря меня нисколько не задевает, и преподносить ее как свою собственную волю. Ведь Фатима все равно скоро надоест ему, и тогда мне придется сделать вид, что я делаю великое одолжение, забирая ее обратно.

А еще я увидел себя как бы со стороны: стареющий, лысеющий, ревматичный мужчина, у которого совсем недавно вырвали еще три зуба и которому не пристало предаваться юношеской похоти и распускать слюни из-за пустяков. Но даже больше, чем мысли о собственной старости, меня угнетает то убожество, к существованию в котором я — и все персонажи, живущие в моей душе, — приговорен временем, плотью и ленью. Только что в седеющих волосах на своей груди я поймал вошь; у меня на заднице сел чирей; посреди улицы гниет на солнце куча зловонных нечистот, мерзкие болезни расползаются по всему притихшему городу, по всему миру… Настало время подняться над бренным телом и начать жить душой.

2 июня Моя любовь, моя любовь… Я вижу во сне, как они тычут пальцами в мою сторону и смеются над бедным Уиллом, дряхлеющим лицедеем. Тебе бы только стариков играть, это подходит тебе больше всего. Мне снится одинокий старик, на котором висит долг в тысячу фунтов, убогий старик, отвергнутый прекрасным принцем, державшим его при себе ради забавы. Разве у меня не может быть больших ожиданий, милорд? Отчего же, может. Подожди, я еще приду к тебе и отниму у тебя твою черную шлюху.

5 июня Беспорядки в городе порождают беспорядки в моем собственном сердце… Мне довелось пройти мимо толпы бунтовщиков, вооруженных кольями. Все началось с недовольства высокими ценами, а теперь эти мятущиеся души полны решимости до конца отстаивать высокие принципы справедливости. Результат — выбитые зубы и переломанные кости.

13 июня Подмастерья преследуют торговцев маслом за то, что те продают свой товар слишком дорого, подняв цену на 2 пенса за фунт. Уже весь город ненавидит торговцев маслом. Джек пнул Тома ногой в голову и оставил его лежать посреди загаженной улицы. Неподалеку от Биллингсгейта я видел на камнях мостовой кровавые следы, с виду напоминающие вытекшие мозги. Старая женщина, хромая, в разорванном платье, бежала домой, бросив корзинку с маслом, приготовленным для продажи.

Люди-судьи чувствуют себя в своей стихии: они догнали и закололи одного юного толстяка подмастерья, на его безжизненном теле осталось пять кровавых ран от шпаг. Убиты: А. Орм, Г. Найнингер, Т. Нил, С. Никербокер, Л. Ганн, Р. Гарлик, С. Фоке, С. Каусленд, Эл. Крэбб, Дж. Брейс, Уилл Биггс, Дж. Сеймур, М. Сьюэлл, Н. Уишарт, Мартин Винсет и другие. Вечером по улице прошла ватага подмастерьев с факелами; подмастерья буянят, бьют стекла и призывают к кровавой расправе над портными-евреями, пивоварами-датчанами, ткачами-фламандцами… Это все, что известно мне, У. Шекспиру. Ах да, еще в Кларкенвеле они учинили избиение темнокожих шлюх: сорвали с одной из них одежду и попробовали отмыть девушку добела, прежде чем начать насиловать. Хорошо, что Фатима будет в безопасности в Холборне, или там, где он держит ее для своих тайных утех. Здесь же скоро введут военное положение. Пятеро подмастерьев уже арестовано, и ходят слухи, что их повесят, а потом четвертуют на том самом месте, откуда начался бунт. И все это из-за какого-то паршивого куска масла, подорожавшего на 2 пенса.

Итак, как отразилось это всеобщее возбуждение на моей собственной душе? Хочется жить себе в удовольствие, но вместо этого по всем моим жилам будто бы несутся, оглушительно топая, солдаты и бунтовщики, которые кричат лишь одно: «Убей, убей!» Кровь льется рекой, сворачивается и превращается в масло, толстый слой которого покрывает уже весь город. Цена на масло выросла еще больше, уже просят 7 пенсов за фунт, что на 4 пенса выше, чем обычно. Яйцами теперь в театре тоже уже никто не кидается: сейчас это дорогое удовольствие, яйца продаются по 1 пенни.

26 июня Этого и следовало ожидать, хотя в нашем «Театре» бунтовщики-подмастерья почти не появлялись. Сегодня Тайный совет издал указ о закрытии всех театров. Говорят, нас закроют на два месяца, потому что летняя погода снова благоприятствует распространению чумы. Знать и богатые горожане уезжают из города, королева прячется под вуалью (она стесняется своих поломанных зубов, и все зеркала в ее дворце или затемнены, или записаны ее портретами двадцатилетней давности) и отправляется в путешествие по своим владениям. Так как же мне все-таки быть: ехать домой или нет?