Ворота из слоновой кости - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 29

– Как знать... – задумчиво сказал Сергей. – Слушай, давай поищем сейчас твоего. Если я тоже его увижу – значит, не в глюках дело, нужно искать другое объяснение.

– Не стоит, – отмахнулся Кононов. – Никто его не видит, кроме меня. Ладно, будет досаждать – сам напрошусь в психушку, пусть мозги прочистят.

– А вот это ты совершенно зря. Там уж точно психом станешь, они же мозги не чистят, а вовсе их ликвидируют. Не будем зацикливаться на глюках, он ведь и не только глюком может быть.

– А чем же еще?

– Н-ну... знаком каким-то. Может через какое-то время смысл и откроется. Знаешь, Андрей, просто так, ни с того ни с сего на свете ничего не бывает. Во всем есть смысл, только не всегда его можно определить.

– Кирпич ни с того ни с сего никому на голову не свалится, – пробормотал Кононов.

– Правильно говоришь.

– Это не я говорю, это Воланд...

– Ты сам посмотри, – оживился Сергей, пропустив мимо ушей последнюю реплику Кононова. – В меня машинку всунули, тебе белоглазого подкинули. Не одни ли и те же пацаны стараются, а? Мы с тобой общей картины не знаем, не видим, а они знают, и сверху им видно все, из космоса...

Кононов помял подбородок, усвоил услышанное:

– Уж не кролики ли мы с тобой подопытные, Сережа? Не только ценный мех, но и полтора центнера легкоусваи-вае-мого сала.

Сергей возбужденно заворочался на скамье, заставив толстуху очнуться от дремоты.

– А что, это мысль! Они знали, что мы братья, и умышленно свели нас здесь! С какой-то определенной целью. Значит, нужно ждать подсказки. Уверен, будет подсказка!

– Поживем – увидим, – меланхолично отозвался Кононов. – А вообще иногда мне кажется, что вся моя теперешняя жизнь – нереальна. Накачали меня сулимовские ребятки какой-то фигней, вот и пребываю я в мире грез. По-моему, у Фета сказано: «И рано ль, поздно ль пробужденье, а должен наконец проснуться человек».

– Ну да, ну да, – скептически покивал Сергей. – Еще скажи, что вообще жизнь – это сон, а смерть – пробуждение. Старо, Андрей. Хотя вполне возможно, что так оно и есть. Мы с тобой действуем во сне... – Он поднял палец: – Но даже во сне – действуем! Вот сейчас приедем – и ты меня сводишь в «Селигер», давно мечтал пообедать в «Селигере»... Сон не сон, а хавать уже хочется вполне конкретно. Это, видать, нервное...

– Завидово, – буркнул динамик.

– Добро пожаловать в Тверскую губернию, – сказал Кононов. – В «Селигер» так в «Селигер» – это запросто.

11

Солнце пробивалось сквозь листву раскидистой яблони, мелкими светлыми пятнышками рассыпаясь по траве. Кононов, закинув руки за голову, лежал на рваном ватном одеяле и отрешенно смотрел в утреннее небо, ощущая себя князем Андреем Болконским на поле под Аустерлицем. Небо было прозрачным и невесомым, небо уходило в бесконечность и в то же время казалось совсем домашним; в нем можно было жить – об этом свидетельствовали юркие ласточки и расползающиеся пушистые инверсионные следы, оставленные промчавшейся недавно в вышине парочкой истребителей, словно связанных невидимой нитью. Хорошо было лежать так, ни о чем не думая, заперев по клеткам разные неуместные мысли, имея, к тому же, под рукой бутылку «Жигулевского» пива. Впрочем, стоящая в траве темно-коричневая бутылка оставалась непочатой – состояние, в котором пребывал Кононов, было вполне самодостаточным и не требовало никакого пива. Такое состояние невольно вызывало у него ассоциации с далекими временами детства – просыпаешься утром и знаешь, что сегодня воскресенье, и не нужно идти в школу, и можно сколько угодно валяться в постели, разглядывая настенный коврик с медвежатами и мухоморами, и строить какие-то причудливые фантастические планы, возводить целые кварталы воздушных замков...

Кононов не хотел ни о чем думать. Не хотел принимать никаких решений.

Ночью ему приснился Сулимов-Корлеоне. В огромных черных итальянских глазах Сулимова читался укор. Укор ему, Кононову, за его нерешительность, за его нежелание, за его наплевательское отношение... «Вы губите будущее, – сказал Сулимов. – Вы губите себя и нас. Очнитесь, вспомните о своей ответственности...»

Кононов не хотел вспоминать. Ему было хорошо под пока еще не обзавевшейся плодами яблоней, растущей в окружении кустов смородины и малины, на обнесенном невысоким штакетником дачном участке, ничем не отличающемся от других дачных участков возле деревни Константиновка. И дом Мерцаловых тоже не выделялся среди других – не слишком просторное деревянное строение с верандой, увитой виноградной лозой. «Отец» Сергея был начальником отдела кадров экскаваторного завода да еще и заместителем секретаря партбюро – а значит мог позволить себе обзавестись дачей, чего нельзя было сказать о подавляющем большинстве рядовых горожан.

Кустарник скрывал Кононова от посторонних глаз. Он смотрел в небо, а вокруг стояла тишина, словно в самые первые дни творения в Эдемском саду. Впрочем, временами издалека доносился треск мотоцикла – но эти звуки можно было отнести к проделкам коварного райского змия, разминающегося перед тем, как дискредитировать людей в глазах Господа.

Накануне, когда электричка прибыла на калининский вокзал, Кононов намеревался взять такси, но Сергею захотелось прогуляться до «Селигера» пешком. Они неторопливо шли по проспекту Чайковского, где еще стоял всегда умилявший Кононова дорожный знак «Переход для слепых», указывающий точнехонько на придорожную канаву, и Сергей все глядел и глядел по сторонам, читал вывески, рассматривал витрины. Кононов прекрасно понимал его: Сергей вернулся в Калинин собственного детства, в тот Калинин, воспоминания о котором, конечно же, уже изрядно потускнели у него, покрывшись патиной прошедших трех с половиной десятков лет.

Миновав культпросветучилище и трампарк, дошли до площади Капошвара, где высились две новенькие, первые в Калинине, девятиэтажки, и наконец-то обнаружили будку телефона-автомата с висящей на своем месте трубкой; во всех ранее попадавшихся им на пути будках трубки были срезаны местными добрыми молодцами – явление обычное и привычное. Зашли внутрь, и Кононов набрал подсказанный ему Сергеем номер.

– Алло? – раздался возле его уха негромкий мягкий женский голос; в трубке слегка потрескивало.

– Нина Павловна?

– Да.

– Это я по просьбе Ольги Ильиничны звоню, вашей соседки по даче, – начал Кононов, воплощая в жизнь заранее разработанный вместе с Сергеем не очень уклюжий сценарий. – Она просила вам позвонить, и номер сказала.

– Что случилось? – обеспокоенно спросили в трубке. – Что с Ольгой Ильиничной?

– Да нет, ничего. Я ее сосед, она просила позвонить. Я шел звонить по своим делам, по телефону-автомату, а она с балкона позвала. Спрашивает, на даче вы завтра будете? У нее к вам какое-то дело. А телефона у нее дома нет. И у меня тоже.

– А-а, – с облегчением сказали в трубке. – Нет, у нас же завтра отработочная. И у Толи тоже. А в воскресенье буду обязательно. Так и передайте. Чего она хотела-то?

– Не знаю, Нина Павловна, она не говорила. Хорошо, так и передам. До свидания.

Не дожидаясь ответа, Кононов повесил трубку на рычаг и взглянул на Сергея.

– Что? – спросил Сергей.

– Да, ты прав: у них отработочная. Так что суббота наша. А в воскресенье с утра пораньше надо будет смыться оттуда и вернуться вечером – ты же говорил, они на даче не ночуют. Только ничего там не переворачивать, чтобы не заметили... Выходим, а то уже очередь, – Кононов кивнул на остановившуюся у телефонной будки пожилую, явно супружескую, пару.

– Мне бы только с машинкой разобраться, – сказал Сергей и открыл стеклянную дверь. – Тогда, думаю, будет попроще...

Мечты Сергея о ресторане гостиницы «Селигер» не удалось воплотить в реальность – туда никого не пускали по причине «спецобслуживания» делегации из венгерского города Капошвара – побратима Калинина. Пришлось перенести обед в Заволжье, в ресторан на речном вокзале, из высоких окон которого открывался великолепный вид на Волгу, Тверцу и затверецкие церквушки. Оттуда они, отоварившись в гастрономе коньяком, пивом и прочей снедью, на трамвае добрались до силикатного завода и, пройдя через редкий сосняк и миновав затянутый ряской пруд, прибыли в дачный поселок. С проникновением на дачу могли возникнуть проблемы, но, к счастью, запасной ключ лежал там же, где он лежал и десяток лет спустя – в банке из-под сгущенного молока под крыльцом. Вздремнули с полчасика, а потом Сергей приступил к проверке работоспособности машин времени – и своей, и Кононова.