Ворота из слоновой кости - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 33

– Толку с того, что аппаратура при нем? – скептически заметил Кононов. – Так и бегать постоянно от кагэбэшников-эфэсбэшников? А продашь – тебя же и угрохают, на фиг ты им нужен будешь. В наше с тобой время, Сережа, никому мы на фиг не нужны, и вообще никто никому на фиг не нужен. Были мы обществом, а стали волчьей стаей. «Чем больше я бываю среди людей, тем меньше чувствую себя человеком» – это именно про наши времена. С-суки, такую державу развалили!..

Сергей удивленно уставился на него:

– Тебе что, совок жалко?

– Не совок, а Советский Союз, – с неожиданным ожесточением ответил Кононов. – Союз Советских Социалистических Республик. Мне там жилось неплохо, и не только мне – всем нам жилось. А свободы не хватало десятку недовольных, такие всегда есть, в любом обществе, и всегда недовольны. Ну вот, добились свободы – и на кой она им нужна? Они же и теперь недовольны, потому что по-другому просто не могут. Не совок, Сережа, а Советский Союз. Ты тоже в нем вырос.

– Да Бог с ним! – не стал вступать в дискуссию Сергей. – Союз так Союз, не о том речь. Главное – у нас есть то, чего нет ни у кого другого. Так давай понапрягаем извилины, пораскинем серым веществом и прикинем, как нам с наилучшей пользой это наше ноу-хау употребить. Ты только подумай, оцени перспективы: хочешь – в прошлое, хочешь – в будущее...

– Хочу – пряники ем, хочу – печенье, ~ с иронией подхватил Кононов. – У меня пока насчет будущего полная неясность. Еще не пробовал.

– Так давай, действуй! Настраивайся – и вперед!

12

Сквозь трещины в асфальте пробивалась веселенькая зеленая травка, еще не знающая, что такое летняя жара и пыль. С волжской набережной тянуло свежестью, многолетние роскошные липы, клены и тополя вместе с ровными стенами высоких кустов, обрамляющих аллеи, надежно защищали от ветра и солнца зеленый остров городского сада, начало которому положил еще в восемнадцатом веке небольшой парк, примыкавший к Путевому дворцу.

Кононов и Мерцалов сидели на скамейке, в тенечке, и неторопливо ели мороженое – сливочное, в вафельных стаканчиках, украшенное тающими во рту кремовыми розочками. За их спинами бежали по кругу лошадки, тигры, медведи и жирафы разноцветной детской карусели, впереди, за летней эстрадой, вздымалось над зелеными кронами неторопливо вращающееся «чертово колесо»; справа, под высоким склоном, усеянным золотыми пятнышками одуванчиков, текла окаймленная гранитными плитами Волга, а слева, за высокой оградой, изредка мелькали сквозь просветы в кустах красные бока трамваев, челноками снующих по улице Советской, бывшей Миллионной... Наискосок от скамейки, позади детской карусели, возле выхода из горсада к почти средневековым башням кинотеатра «Звезда», располагался стеклянный параллелепипед кафе «Сатурн», славившегося пивом и портвейном «Южный» на разлив, темным, как сама южная ночь («Хочешь отдохнуть культурно – подходи к дверям «Сатурна»!» – помнилось Кононову студенческое присловье); однако «Сатурн» они с Сергеем не посетили – им было хорошо и без пива, даже если его чередовать с портвейном «Южный». Было начало пятого, и отдыхающей публики в горсаду хватало. Люди прогуливались по аллеям и набережной, сидели на лавках возле эстрады, пили лимонад и ели мороженое на летних площадках, играли в настольный теннис и склонялись над клетчатыми досками в большом шахматном павильоне, покупали билеты в летний театр на очередной индийский кинофильм, проходили мимо Кононова и Сергея, и никому из этих людей даже в голову не могло прийти, что эти двое среднего возраста мужчин явились сюда из будущего, из нового века и даже тысячелетия... из того времени, которое (в чем, наверное, не сомневался ни один из гуляющих в городском саду) будет обязательно светлым, радостным и безмятежным...

– А вон там раньте был цирк шапито, – сказал Кононов, кивая на пеструю клумбу в углублении между двумя поросшими травой откосами. – Сам Юрий Никулин там когда-то работал.

– Знаю, – отозвался Сергей и шумно всосал мороженое, едва не капнувшее ему на брюки из прохудившегося у днища стаканчика. – И про Салтыкова-Щедрина знаю, тверского вице-губернатора, и про Достоевского, что жил он здесь несколько месяцев. А вот ты знаешь, почему здесь низина? – Сергей показал на ту же самую клумбу. – Думаешь, ручей в Волгу стекал?

Кононов улыбнулся:

– Братишка, я же здесь родился и жил. И на третьем, кажется, курсе сдавал зачет по истории Верхневолжья и, естественно, Твери. Не ручей тут был, а проезд к Волге, к понтонному мосту. А вот ты-то откуда знаешь?

Теперь уже улыбнулся Сергей:

– Я тоже здесь родился и вырос, братишка...

«Тихо падает, падает снег, я по снегу к тебе иду, – вспомнилось Кононову. – Ах, как медленно падает снег в городском саду...» Мягкая, разительно отличающаяся от других, «блатных» сочинений тверича Михаила Круга песня. Может быть, вон он, Михаил Круг, в той коляске, что катит вдоль ограды набережной молодая мама. Совсем маленький малыш, ничего не знающий о том, что через три десятка лет пуля грабителя поставит последнюю точку в его жизни. Здесь же, в Калинине. В Твери.

А вот он, Кононов, знает...

Но сможет ли предотвратить? Сможет ли подправить будущее?

Всего лишь несколько часов назад, на даче в Константиновке, Кононов почувствовал, что стал другим человеком. Еще более разительно отличающимся от всех других, от всего остального человечества – кроме Сергея. Это произошло после того, когда он, сосредоточившись и мысленно определив финишный параметр, активировал машину времени и перенесся на полчаса вперед, в будущее. И оказался голым в той же комнате, и Сергея там не было. Удостоверившись в том, что стрелки будильника тоже ушли на полчаса вперед, он вернулся в прошлое, за пятнадцать минут до собственного старта. И вновь не застал Сергея. «Да, мы действительно изъяты из времени», – сказал он себе и переместился в точку старта. Где и обрел брата.

Машина времени действовала. Обе машины времени действовали.

«Мы покоряем пространство и время, мы молодые хозяева земли»... Бог с ним, с покорением пространства, а вот покорение времени делало его, Кононова, и Сергея пусть не такими уже и молодыми, но действительно хозяевами земли!

Оставалось только продумать, как наилучшим образом использовать новые возможности, поставившие их не только вровень с богами, но и выше, потому что, как вновь припомнил Кононов, даже боги не могли сделать бывшее не бывшим. А они, Андрей Кононов и Сергей Мерцалов, – могли! Могли переместиться в прошлое и сделать бывшее не бывшим. И изменить будущее. А не понравится измененное будущее – вновь вернуться в прошлое и попробовать подправить что-то еще, каждый раз создавая новую реальность. И еще. И еще...

Перспективы открывались захватывающие, но пока неясные. Решив, что мозговой штурм может и подождать, они отправились бродить по городу, съездили в Березовую рощу, пообедали-таки в «Селигере» и побывали сначала во дворе у Сергея, а потом во дворе, где провел свое детство Кононов. После этого прогулялись по бульвару Радищева, посидели на берегу Тьмаки и, наконец, забрели в горсад.

И здесь, на скамейке, Кононову пришло в голову еще одно соображение. Тот четырехлетний карапуз, Андрюша Кононов, вырастет, поступит на истфак, повстречает Ирину, и уедет к ней в Москву, и они будут жить вместе... А потом разведутся, и он останется один, и в две тысячи восьмом будет охранником агентства «Beга». И его уволят. И если он, пребывающий в данный момент здесь, в горсаду, Андрей Кононов, переправится сейчас в две тысячи восьмой – он может встретить себя. В иной, измененной реальности. Встретятся два сорокалетних мужчины с не очень веселым прошлым... А если предотвратить кое-что в жизни того, кто сейчас, здесь, был четырехлетним? Увести его на другую дорожку, которая, возможно, будет более счастливой. Стоит только определить нужную развилку, ту точку бифуркации, из которой можно идти в ту или иную сторону... и не ходить туда, куда уже ходил... Где эта точка? В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом, когда он встретил Ирину?