Ворота из слоновой кости - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 32

Какое ему дело?! Рассуждал он уже так, рассуждал...

«А совесть-то у тебя, есть, парниша?» – спросил себя Кононов.

«Так что, укокошить собственного брата? – тут же задал он себе другой вопрос. – И тогда с совестью все будет в полном порядке?»

Ситуация была патовой, от подобных ситуаций – Кононов знал – люди могут сойти с ума; поэтому, мобилизовав все силы, он постарался переключить мысли на что-нибудь другое, «Кривая вывезет», – мелькнуло в голове, и он ухватился за это нехитрое утверждение как за соломинку, которая, конечно же, никак не может спасти, но порождает хотя бы кратковременную иллюзию возможности спасения. Чтобы окончательно отстраниться от неудобных размышлений по поводу не дающей ему покоя дилеммы, он принялся зубами открывать бутылку пива; наконец, преуспел в этом занятии, чуть не отломив кусок зуба (в студенческие годы эта процедура проходила гораздо легче – зубы прочнее были, что ли?) – и сосредоточился на поглощении уже успевшего нагреться на солнце горьковатого продукта калининского пивзавода.

За этим занятием и застал его вернувшийся Сергей. Вид у него был не особенно веселый.

Кононов, подвинувшись, чтобы освободить место, молча смотрел, как Сергей устраивается на одеяле. Сергей расстегнул ворот тенниски, сорвал травинку и, сжав ее губами наподобие сигареты, обхватил руками поднятые колени. Потом, по-прежнему не говоря ни слова, забрал у Кононова бутылку и допил остатки пива. Повертел ее в руках и бросил в кусты.

– Впечатления меланхолические, да? – нарушил молчание Кононов. – Я когда зашел в свой двор, в первый же день... защемило аж до слез.. Хотя плакать в последний раз доводилось черт-те когда, да и то по большой пьяни...

Сергей медленно покивал. Выплюнул травинку.

– У меня тоже... защемило... Окна наши увидел, а на окне кактус стоит... Я его не помнил, а тут вспомнил. Когда маленький был, полез на подоконник и укололся... Заревел, сбросил его на пол, горшок разбился... Я один дома был, взял тряпку, завернул его и выбросил в форточку. Тогда зима была – прямо в сугроб. Мама только через день заметила, когда ему в сугробе уже кранты пришли... – Сергей задумчиво усмехнулся. – Попало мне... В смысле, выслушал нотацию от мамы. – Он повернул к Кононову похожее на скорбную маску лицо. – Я про этот кактус напрочь забыл, а теперь вот увидел – и вспомнил...

– А своих... не видел? – осторожно спросил Кононов.

– Нет. Я во дворе на лавочке сидел, смотрел на наши окна. Никого. И лавочку эту вспомнил, сейчас ее уже нет... ну, там, в две тысячи восьмом... Блин, Андрей, эмоции-то не самые веселые... Может, это и правильно, что мы многое забываем? Иначе с катушек бы соскочили от всех этих воспоминаний.

– Может и правильно, – согласился Кононов. – Создавал нас Господь Бог не тяп-ляп, на скорую ручку, в комок да в кучку, а с умом. Все сначала рассчитал, спроектировал, все предусмотрел.

– Да, похоже, что так. – Сергей тряхнул головой. – Ладно, Андрей, давай приступим, а то мне скулить хочется. Бродил по городу, смотрел... И состояние такое... такое... не передать...

– У меня это было, Сережа, – негромко сказал Кононов. – Потом все как-то притирается, теряет остроту. Относишься к этому уже гораздо спокойнее. Я же говорю, с умом нас создавали.

– Ф-фу, – длинно выдохнул Сергей. – Спасибо Ему, что с умом. – Он поднял голову к светлому небу и добавил: – Это я без шуток.

Перебравшись в дом, они устроились на тех же местах, что и накануне, при проведении «техосмотра»: Сергей на табурете у стола, а Кононов на кушетке.

– Ну что, Андрей, приступим, – деловито сказал Сергей. – Сейчас попробую переместиться минут на десять вперед. – Он придвинул к себе будильник. – Двенадцать двадцать три. Туда и назад. А потом ты. Ну, поехали, с Богом!

Сергей положил руки на стол, сжал кулаки. Лицо его стало сосредоточенным, на скулах пошевеливались желваки. Кононов, до боли закусив губу, во все глаза смотрел на брата и мысленно твердил: «Давай же, давай! Давай!..» Солнце заливало комнату ярким светом, но Кононову показалось, что фигура Сергея на мгновение словно бы расплылась, стала нечеткой. Он моргнул, а в следующий миг изумленно откинулся к стене. Сергей, совершенно голый, сидел на собственных брюках, а тенниска и носки лежали на полу у стола, накрывая сандалии.

– Йес! – победно провозгласил Сергей, поворачиваясь к Кононову. – Получилось!

Он вытащил из-под себя брюки, извлек из них трусы. Кононов никак не мог отстраниться от стены – тело размякло как пластилин на солнцепеке и не желало повиноваться.

– Получилось, Андрей! – Сергей надел трусы и присел на край стола. – Я был в будущем, будильник показывал двенадцать тридцать три. Но тебя там не было.

Кононов, наконец, сумел оттолкнуться от стены и сесть на кушетке. Обеими руками усиленно потер щеки, словно стараясь отполировать их до зеркального блеска, поднял глаза на Сергея:

– А куда же я подевался?

Сергей пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Значит, через десять минут здесь появится еще один Сергей Мерцалов? – помолчав, спросил Кононов.

Сергей вновь пожал плечами:

– Не знаю. По идее – да. С другой стороны, в двенадцать тридцать три здесь никого не было. Только я, который в будущем. Голый. А меня, который движется вместе со временем из прошлого, одетого, – не было. Парадокс!

– Теория времени не разработана, – заметил Кононов, вспомнив Сулимова. – Предполагать можно одно, а на практике будешь иметь совсем другое.

– Да уж, – протянул Сергей, облачаясь в тенниску. – Будем экспериментировать, а на основе экспериментов и получится теория. Главное – аппаратура работает нормально! Давай, Андрей, проверяй свой агрегат.

– Чуть позже. После двенадцати тридцати трех. Хочу дождаться этого момента.

– Ладно, подождем, – согласился Сергей; он уже полностью оделся и обулся. – По такому поводу не грех и пивка хлебнуть.

– Потом пивко, – отмахнулся Кононов. – Пять минут осталось.

Большая стрелка будильника доползла до нужной отметки, но в комнате ничего не произошло. На табурете у стола не возник голый Сергей из прошлого, из двенадцати двадцати трех (одетый Сергей на всякий случай еще раньше отошел в сторону, к шкафу).

– Будущее изменилось, – констатировал Кононов. – Тебя, голого, здесь нет. А я есть.

– Да, парадокс на парадоксе, – отозвался Сергей. – Смотри на будильник.

Кононов послушно повернул голову к столу, где мерно тикал ветеран советской часовой промышленности с исцарапанными красными боками и надтреснутым стеклом.

– Тридцать четыре первого, – сказал он. – И что?

– Смотри, смотри. Я, когда переместился... точнее, хронанулся, переставил его на...

Сергей не договорил. Кононов, издав тихое восклицание, вытаращился на то место, где только что стоял будильник. Теперь его там не было, хотя тиканье продолжало доноситься откуда-то сбоку и сверху.

– Вот! – торжествующе сказал Сергей, поворачиваясь к шкафу и тыча пальцем в непонятно каким образом мгновенно оказавшийся на шкафу кругляшок на подставке. – Это я его туда переставил в двенадцать тридцать четыре. Чтобы потом поглядеть, что из этого получится.

– Понял, – сказал Кононов и вновь опустился на кушетку. И тут же добавил: – Хотя ни черта не понял. Тебя нет, а воздействие есть. Темный лес!

Сергей снял будильник со шкафа, поставил обратно на стол и повернулся к Кононову:

– Лес-то пока темный, но отдельные просветы уже имеются. Никаких двойников не будет, Андрей, потому что мы с тобой действительно как бы вне времени. Можем мотаться туда-сюда, можем вернуться в две тысячи восьмой...

– Ага, – сказал Кононов. – И тебя там заловят и ликвидируют, и меня тоже, как свидетеля.

– Хрена с два! Замучаются! У нас же аппаратура! «Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем, при нем!» – процитировал он вузовского преподавателя из гайдаевской кинокомедии, скопировав интонацию, и мечтательно закатил глаза: – Э-эх, с нашими машинками можно таких дел наворотить!.. Опять же, продать можно, только теперь уже не нашим.