Зверь из бездны - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 46

Лешко положил аудиту на стол, на видное место, решительно открыл окно и вскочил на подоконник. По-прежнему шел дождь, нашептывая свое монотонное сказание спящему городу; темные здания напротив казались угрюмыми скалами. Лешко подался вперед и посмотрел вниз, упираясь разведенными в стороны руками в оконный проем. Внизу было темно.

«Надо только решиться», – ему почудилось, что Леонардо только что вновь повторил эти слова.

– Надо только решиться, – сказал он, переступая с ноги на ногу и чувствуя, как слабость растекается по телу, и медленно угасает порыв.

Он выпрямился, перекрестился и, резко оттолкнувшись ногами от подоконника, прыгнул вниз, в мокрую темноту.

Под вечер вновь прилетели эти проклятые призрачные птицы. Он спрятался в выемке под скалой, как делал это уже не раз, хотя прятаться было вовсе не обязательно, и, вжавшись спиной в холодную каменную толщу, приказал себе отбросить все мысли и перевоплотиться в обыкновенный камень, угловатый обломок без всяких помыслов, желаний и переживаний. У этих диковинных созданий, подобных сгусткам полупрозрачных теней, не было глаз, однако они каким-то образом чувствовали его.

Тогда, в первый раз, они настигли его на пути из колонии серых прыгунцов, посреди черной стекловидной равнины, усеянной извилистыми рядами вертикально стоящих каменных плит, похожих на старинные надгробия. Он не знал, чего можно ожидать от этих почти бестелесных летающих существ, но на всякий случай остановился и присел у одной из плит, упираясь коленом в твердую стекловидную поверхность. Бледное небо было заляпано клочьями черных туч – и на фоне этих туч он и смог разглядеть удлиненные силуэты с широкими, лениво шевелящимися крыльями и маленькими приплюснутыми головами на длинных змеиных шеях. Стая пролетела мимо и он уже поднялся, собираясь продолжить свой путь, когда несколько птиц, летящих последними, взмыли высоко вверх и, сделав вираж и на некоторое время пропав из виду, вдруг оказались совсем близко. Зависнув в воздухе над его головой, они начали издавать какие-то шипящие звуки, перемежаемые треском, медленно поводя из стороны в сторону узкими головами. Он замахал руками, надеясь, что это испугает их, но птицы – их было пять, – образовав круг, начали осторожно снижаться, вытягивая в его сторону длинные шеи. Вот тогда-то он и рассмотрел, что у них нет глаз, а есть только конусообразные толстые клювы. Ему подумалось, что такими клювами можно без труда пробить голову, даже если закрывать ее обеими руками.

Защищаться ему было нечем: свою палку – единственное, не ахти какое грозное оружие – он потерял при переправе через бурный поток, когда сгнившее бревно под ногой внезапно провалилось и он полетел в ледяную воду, стремительно потащившую его по скользким камням. Справиться с неумолимым напором струй он не мог, тело почти мгновенно онемело, и он наверняка не выбрался бы оттуда живым, но поток, с грохотом врываясь в каменный коридор, делал резкий поворот – и его просто выбросило на берег. На покатую черную стекловидную поверхность, смыкающуюся вдали со светло-оранжевым небом, в котором не было солнца.

Пока он лежал, приходя в себя и медленно обсыхая на легком ветру, набегавшем размеренными теплыми порывами, небо побледнело и на нем проступили лохмотья черных туч – именно проступили, словно свалившись откуда-то сверху, а не приплыв из-за горизонта. В лесу по ту сторону потока раздался противный пронзительный вой, повторился, приближяясь; оттуда слышался треск ветвей и еще какие-то громкие неприятные звуки, похожие на быстрое чавканье (так, наверное, мог бы чавкать изголодавшийся великан), – и он счел за благо уйти подальше от потока, в глубь черной равнины. Оглянувшись, он убедился, что и лес, и поток исчезли, и сзади простирается такая же плоская черная поверхность. Оставалось надеяться, что впереди его не ждет ничего подобного тем уродам, которые чуть не оторвали ему руки на краю невыносимо смердящего болота. Он и рад был бы обойти то место стороной – но другого пути не было: сзади оставались трясущиеся скалы – гнуснейшее место! – а почти впритык к болоту, оставляя свободной только узкую полоску более-менее твердой земли, шла совершенно гладкая и высокая белая стена, и свисало с этой стены что-то, очень похожее на пряди волос.

Да, в глубине черной равнины пока не видно было тех уродов, но зато появились призрачные птицы. И как знать – не хуже ли они тех уродов?..

Птицы продолжали снижаться, угрожающе разевая клювы, и он перестал махать руками. Отбиваться было нечем, и негде было спрятаться на этой равнине, уставленной кладбищенскими плитами. Он подумал, что, изловчившись, можно, наверное, свернуть шеи этим тварям… но прекрасно знал, что не стоит тешить себя беспочвенной надеждой: пока он вцепится в одну, остальные четыре проломят ему череп и разорвут на куски его тело.

Он стоял, упираясь рукой в шероховатую плиту, все мускулы его были напряжены, но он знал, что это бесполезно. Никуда ему не деться от клювастых зловещих призраков.

«Хорошо бы превратиться в эту плиту, – с тоской подумал он, лихорадочно обводя глазами нависших над самой головой неведомых существ. – В застывшую, холодную, твердую, абсолютно несъедобную каменную плиту…»

Он отчетливо представил себе, как быть этой плитой – он сам стал такой же плитой, вогнанной в черную стекловидную массу ударами гигантского молотка; верхний край плиты не могло согреть даже самое жаркое солнце, а под нижним краем, в глубине, были замурованы чьи-то тоже абсолютно несъедобные кости… Он-плита стоял здесь с первых дней творения, и время не только не разрушало его, а, наоборот, спрессовывало все больше и больше, так что даже самые крепкие клювы не смогли бы отколоть от него хотя бы один кусочек. И погребенные под ним кости давным-давно окаменели и не поддавались уже никакому воздействию…

Птицы застыли в воздухе над его головой и вдруг взвились в небо и стремительно понеслись прочь, словно обрывки тумана, подхваченные ураганным ветром. Он привалился спиной к жесткой поверхности плиты, медленно сполз вниз и долго сидел, стараясь глубокими вдохами утихомирить бешено стучащее сердце.