Гопники - Козлов Владимир Владимирович. Страница 13

– Это в гастрономе возле остановки?

– Да, в нем. Там еще книжный магазин рядом. И хороший, должна вам сказать. Как-то зашла на днях – Мориса Дрюона давали. Я взяла.

– Да, магазины здесь хорошие. Сам район отвратительный – из-за химзавода этого, ну, и контингент соответствующий, а магазины – ничего. Ну, мне на урок. Всего хорошего.

Они уходят.

– Костей ей, блядь, суке захотелось. Пусть сходит на клейзавод – там не только костей дохуя, там и с крысиной еще можно… – говорит Вэк.

Мы хохочем, бросаем бычки в унитаз и идем на урок.

На истории приходит Ленина, вызывает Сухую, и она потом нам сообщает:

– Ребята, сейчас идем убирать улицу. В город приезжает правительственная комиссия. Надо, чтобы улица была чистой, чтобы не ударить в грязь лицом. Давайте, быстренько в подвал за инструментами. Я вас буду ждать на крыльце.

– Я не пойду, – говорит Неформал. – Я не обязан убирать улицу из-за какого-то начальника.

– А причем тут начальник? – Сухая удивленно смотрит на него. – Тебе что, приятно идти в школу по грязной улице?

– Мне все равно.

– Ну, как знаешь. Но, если не пойдешь, поведение «неуд» за неделю.

– Не имеете права. Я в районо напишу.

Сухая ничего не отвечает. Он уходит.

– Неформал, сука, – говорит Вэк, когда спускаемся по лестнице в подвал за метлами и лопатами. – Все выпендривается. Надо ему еще пиздюлей навешать.

– А Сухая ему ничего не сделает, – говорит Клок. – Не имеет права – он знает. Неформал и в районо и в хуйано, а она что?

– Получается, ему бля, можно, а нам нельзя, – говорит Вэк и несильно бьет по почкам Куню, который в это время поднимается с лопатой наверх. Куня кривится, как будто ему почки отбили.

Недалеко от остановки, возле колонки, двое мужиков пьют одеколон. Мы с Клоком смотрим на них. Стакана у них нет. Сначала один пристраивается с бутылкой у крана, второй жмет на рычаг, и он глотает одеколона и тут же воды, потом они меняются.

– Сухой закон, бля, – говорю я Клоку. – Всю херню выпьют. А почему он сразу воды после одеколона?

– Это ж одеколон – ты все во рту спалишь себе.

– А-а.

– А мы твоего батьку видели пару дней назад в пивбаре. Мы подошли – я, Вэк, Бизон, взяли по пиву. Потом он подходит. Говорит, типа, моего сына знаете – Андрея Гонцова? Ну, ясный хуй, знаем. А он бухой уже, стоит, рассказывает. А вы знаете, типа, что я был поэт раньше? Меня в газетах публиковали – Константин Гонцов. Правда, что ли?

– Да, правда.

– А что потом?

– Ничего, ты видел.

– Ну и, короче, что-то еще говорил… А, что ты у него хороший сын и что-то еще.

– Не обращай внимания.

– Мы ему пива налили, и он отошел.

Подходит Вэк в неновых, но настоящих джинсах.

– Где взял?

– Купил у Черного за двадцать рублей. Почти новые – клепки-хуепки.

– Какая фирма?

– А хуй его знает.

– Счас посмотрим. – Я задираю ему куртку: на жопе приклепана железная бляшка «Монтана». – Ничего фирма.

– Нет, хуйня, – говорит Клок. – Самые лучшие – это «Левис».

В коридоре Быра пиздит Куню:

– Как мы договорились? Каждый день двадцать копеек.

– Мне не дали сегодня.

– А меня это не ебет.

Карпекина встает с парты и подходит к ним:

– Ну-ка, отпусти его.

Она никогда не лезет ни в какие драки и с нами вообще не разговаривает, считает, что мы козлы и идиоты.

Быра рот разинул от удивления, но Куню не отпускает.

– Не лезь не в свое дело.

– Я тебе сказала: отпусти.

– Кто ты такая тут указывать? Куня, ебни ей.

Куня испуганно смотрит на Карпекину.

– Кому говорит, ебни. А то я тебе ебну.

Куня замахивается, но Карпекина отступает назад.

– Плюнь на нее.

Куня харкает, втягивая сопли, и плюет. Сопля приземляется у Карпекиной на фартуке. Она медленно достает из кармана платок и вытирает ее:

– Ты подонок, Быркин. Таких надо сажать.

– Ты у меня еще попизди. Я тебя в жопу выебу.

Он хохочет, Куня тоже ухмыляется, хотя видно, что он соссал.

Я прихожу домой часов в одиннадцать. Родители дома.

– Ну, где ты ходишь? – спрашивает мама.

Все понятно: ее разозлили на работе, но я-то тут при чем?

– Гуляю.

– Учиться надо, а не гулять. Оценки какие? Одни тройки. А вспомни, как в начальных классах учился – на отлично. И во втором. А как связался с этими – сразу все коту под хвост. Ну, скажи мне, что у тебя общего с этими хулиганами, у которых родители – пьяницы? Ты что, не можешь себе нормальных друзей найти? Что у тебя с этими общего?

– Все.

– Ладно, Катюша, не ругай сына, – вклинивается папа. – Он у нас хороший парень.

Он подходит ко мне и сует свою слабую руку – как дохлую рыбину. Я пожимаю ее.

– И ты не обижайся на маму. Она тебя любит на самом деле, но волнуется. И я волнуюсь.

– Когда выпьешь, – тоскливо говорит мама.

– А помнишь, Катя, семидесятый год? Наше первое свидание. Потом вдруг пошел дождь, и мы прятались в магазине, а тетки хотели нас выгнать. Говорили, что магазин закрывается. А потом дождь перестал, и мы пошли в парк, и я оторвал для тебя веточку сирени – она была мокрая. И мы гуляли и говорили про «Битлз», и я читал тебе стихи? Помнишь?

– В субботу в город приедут панки, – говорит Вэк. – У них какой-то, блядь, рок-фестиваль в ДК Текстильщиков.

– А кто такие панки? – спрашивает Бык.

– Так, пидарасы. Ну, вроде этого придурка Иванова. Музыку там всякую говняную слушают, шмотки не как у людей. Пацаны говорят, что надо поехать их отпиздить.

– А если менты?

– Менты нас не тронут. Они всех этих хуесосов сами ненавидят. Ну, что, едешь или нет?

– Поеду.

Сбор небольшой: человек 10-15. Из «основных» – только Обезьяна.

– А где твои остальные? – спрашивает его Вэк.

– Так, бухают. Говорят, хули нам за дело до всяких уродов, это тебе не сбор за район. Пусть молодые едут.

– А ты зачем тогда едешь?

– А я музыку люблю, – он ржет.

Доезжаем до Первомайского проспекта, выходим. Возле ДК Текстильщиков толпился народ, много волосатых, с серьгами и заклепками. Бегают какие-то пилы с табличками спереди, на которых написано «Оргкомитет фестиваля». Стоит и ментовский «бобик» и человек пять ментов возле него.