Плацкарт - Козлов Владимир Владимирович. Страница 15

– Как ты вообще себя ощущаешь в Москве? – спросила Наташа. – Ты привык уже?

– Я здесь только полтора месяца, даже меньше. Пока меня все устраивает.

– А что ты дальше думаешь делать?

– Насчет чего?

– Ну, насчет прописки, может быть…

– Пока ничего не думаю. Рано еще. Поживу, а там будет видно.

– А зарплаты тебе хватает, чтобы здесь жить? Ведь все дорогое такое, даже продукты заметно дороже, чем у нас…

– В общем, денег хватает. Копить, конечно, не получается, ну а так, на жизнь… Здесь не только цены, здесь вообще уровень жизни выше намного. А тебе как Москва?

– Классно. Все такое красивое – Кремль, церкви, дома. И магазины дорогие, как за границей. Я здорово комплексую, потому что никогда не смогу себе это позволить.

– Не сможешь – ну и не надо. Разве это – самое важное?

– Нет, не самое важное, но все равно. Я все-таки женщина, у меня всего несколько лет осталось на то, чтобы выглядеть хорошо, чтобы всем нравиться. А потом – уже все…

– Что – все? Глупости ты говоришь. Давай не будем про это.

– Хорошо, не будем.

Наташа придвинулась ближе, я взял ее руку в свою.

Она спросила:

– А тебе бывает когда-нибудь страшно?

– То есть?

– Ну, например, тебя вдруг уволят, и тебе не на что будет здесь жить…

– Всегда можно вернуться домой.

– А ты бы хотел вернуться?

– Нет. – Я улыбнулся и посмотрел на пару напротив нас. Они сидели, обнявшись, и глядели на Кремль, приближающийся слева по борту.

Мы сошли с теплохода. На берегу стоял парень с велосипедом. Я спросил у него:

– Извини, ты не знаешь, где здесь метро?

– Вон туда – Пролетарская.

Впереди нас шла пожилая пара с теплохода. Он опять что-то шептал ей на ухо, она держала его под руку.

– Интересно, они – муж и жена, или это у них свидание? – спросила Наташа.

– Скорее всего, свидание. К такому возрасту муж и жена так друг друга достанут, что вместе кататься на теплоходе не будут…

– Не надо так говорить, у всех все по-разному.

– Конечно, по-разному. Это я так, пошутил.

Стены подземного перехода были покрыты граффити. Половина лампочек не горели. Грудастая женщина в оранжевой майке продавала бананы, груши и яблоки. К ней подошел милицейский сержант. Женщина наклонилась, взяла из сумки пакет и начала, не взвешивая, класть в него фрукты.

– Он ей что, не заплатит? – спросила Наташа.

– Нет, конечно. Это вроде платы за место. Высшим чинам платят больше, конечно. Вся торговля в переходах – нелегальная. Фрукты, диски с программами, ди-ви-ди, даже дипломы, трудовые книжки и аттестаты.

На другом конце перехода девушка-хиппи с тремя нитями крупных бус пела песню Гребенщикова «Поезд в огне»:

Ее подруга подошла к нам с пакетом. Я бросил в него десятку.

Мы сидели за столом «Крошки-картошки» под желто-красным зонтиком. Работали фонтаны – один большой в центре и три маленьких по бокам. Я сделал глоток «Балтики-тройки», поставил банку на стол. Наташа достала свой «Winston Lights», щелкнула зажигалкой, затянулась.

– Почему ты не хочешь переехать ко мне? – спросил я. – Нашла бы работу…

– Думаешь, это так просто?

– Какую-нибудь крутую – сложно, а обычную работу, по-моему, просто найти. Что ты там работаешь секретарем, что здесь будешь работать – одно и то же. Только зарплата будет в два раза больше…

– Я не хочу торопиться, ты понимаешь? Ты сам сюда приехал недавно. Давай осмотримся, подождем, хорошо?

– Ладно, давай подождем.

Я ковырнул пластмассовой вилкой в картошке. Съедобного ничего не осталось, одна пригоревшая кожура. Я отодвинул тарелку. Подлетел воробей, клюнул кожуру. Я замахнулся рукой, он перепорхнул на соседний стол.

Темнело. Мы шли с Наташей по переулку. За рулем припаркованного «Мицубиси» сидел парень. Глаза его были закрыты. Сидящая рядом с ним блондинка делала парню минет.

– Как ты думаешь, она – его девушка или проститутка? – спросила Наташа.

– Не знаю. По-моему, все равно.

– Да без разницы. Везет некоторым – никого не стесняются… Я им даже немного завидую.

Во дворе старого дома, за сеткой, три девчонки лет по пятнадцать бросали в кольцо баскетбольный мяч. На скамеечке у подъезда сидел старик, опираясь на трость. Женщина в белом спортивном костюме катила коляску.

Наташа сказала:

– Здесь так хорошо, спокойно, уютно… Машин почти нет.

– Это называется «тихий центр». Здесь квартиры, я слышал, очень дорого стоят.

– А ты никогда не думал о том, что бы было, если бы ты родился в Москве? Например, в одном из вот этих домов? У тебя была бы совсем другая жизнь, другие возможности…

– Нет, я про такое не думал. Да, это была бы другая жизнь, и я был бы другой – вообще никакой не я. Поэтому и не хочу думать про это.

Я обнял Наташу. Она положила мне голову на плечо.

Часть третья

Понедельник

В дверь позвонили. Я выключил воду, вытер руки о полотенце и вышел из ванной в прихожую. Звонок зазвенел опять. Я глянул в глазок – хозяин. Дверь общего коридора он всегда отмыкал сам.

Я открыл дверь. На хозяине было коричневое пальто и серая мятая шляпа.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич.

– Доброе утро, Дмитрий.

– Проходите, я сейчас.

Я прошел через комнату, выдвинул ящик стола, достал подготовленные деньги – три сотни и пятьдесят. Хозяин остановился в прихожей, открыл дверь туалета, заглянул. Я вспомнил, что не побрызгал освежителем воздуха.

– Ну что тут у вас, все нормально? Ничего не сломалось?

– Нет, все работает.

– И хорошо.

Я отдал хозяину доллары. Он пересчитал их, расстегнул пальто и сунул деньги в карман пиджака.

– Не знаю, куда мы все катимся. Москва все чернеет и чернеет. Сейчас шел – на остановке одни кавказцы. Раньше такого ведь не было. Это в последние десять лет началась петрушка. У них до прошлого года было кафе свое на углу – стояли на крыльце мордовороты, никого чужих не пускали. А если и зайдешь, то скоро и выйдешь: никто в таком окружении не захочет обедать. Потом помещение как-то отбили у них, сделали вон центр садовый.

– Я не обращаю на это внимания, мне все равно.

– Ну и зря не обращаете. Происходит не поймешь, что. В моей поликлинике все врачи с нерусскими фамилиями. Так опять же, не в фамилиях дело, а в том, что никакие они не врачи, а так, халтурщики с купленными дипломами. Я один раз заболел – простыл очень сильно. Позвонил в поликлинику, вызвал врача. Ну и что вы думаете, пришла ко мне врач? Ничего подобного. Звонит по телефону, спрашивает, какая температура. А я ее едва понимаю – с таким неприятным акцентом. Тридцать восемь и шесть? Так это немного, примите аспирин и чаю горячего, с малиной и медом. Это я и так знаю.

– А русские врачи куда делись?

– Не знаю, куда-то ушли. Может, в частные поликлиники.

– Там, наверно, больше платят – потому и уходят. Так что, нерусские тут не при чем.

– Может, и не при чем. Кто тут что разберет, когда бардак в стране происходит? Я всю жизнь проработал на ответственных должностях – мастер, начальник участка, зам начальника цеха. И что я теперь, в семьдесят два года, имею? Копеечную пенсию? А у жены – еще меньше. И как нам прикажете жить, старикам? А сейчас слышали, что решили? Все льготы хотят отменить. То есть вместо проезда бесплатного мне дадут двести рублей – и все. А проезд дорожает ведь постоянно, сейчас уже десять рублей – это же безобразие…

– Да, я слышал про льготы.

– …Властям на все наплевать. Одни разворовали страну, распродали, теперь другие пришли, ищут, что еще можно украсть… Хуже правительства, чем в России, я и представить себе не могу. Возьмите соседей, ту же, например, Белоруссию. Я с уважением отношусь к Лукашенко. Да, он простоватый, может быть, образования ему не хватает, но у него есть одно достоинство – он волнуется за свой народ, переживает. А наш не думает о народе, только о своей личной выгоде – своей и своего окружения.