Плацкарт - Козлов Владимир Владимирович. Страница 29

– Бывает.

– Мы, я помню, с подружкой в одиннадцатом классе дали объявление в газету: «симпатичные девушки познакомятся с обеспеченными мужчинами». Тогда такие еще принимали, а потом запретили. А мы так просто дали – по приколу. Телефон не оставили, только номер паспорта и индекс почтовый, до востребования. И знаешь – пришло несколько писем, одно даже из зоны. – Катя улыбнулась. – А с одними мы встретились. Но они оказались такие дебилы – или тоже только откинулись, или просто уроды. Мы еле от них отвязались… Может, я лучше кассету поставлю вместо радио? Ты не против?

– Да, ставь, конечно.

Мы сидели на кухне без света. Играл «Doors», альбом «Waiting for the Sun». По черному небу плыли большие серые облака. Катя курила, сбрасывая пепел в тарелку.

– Мне Моррисон тоже нравится, – сказала она. – Не так, как Уэйтс, но все же. Странно. Он умер в двадцать семь лет, а мне уже двадцать восемь… Ты не жалеешь, что бросил музыку?

– Не жалею. Это как-то получилось само, постепенно. Сначала был офигительный кайф – когда я начал писать песни, на втором курсе. Я сидел вечерами на кухне с гитарой, сочинял. Написал песен двадцать или, может, тридцать – две тонких тетради.

– А почему ты пошел в политех? Тебе это нравилось?

– Мне было все равно, куда – только чтоб не идти в армию. Никакая профессия толком не нравилась, да и время было такое, что казалось – скоро все рухнет к херам. Но не рухнуло почему-то. В начале третьего курса собралась группа, начали репетировать, играли на фестивалях. А потом, постепенно, все прошло. Даже странно, но мне стало все равно. Ничего в жизни не изменилось. То есть, изменилось. В том смысле, что я больше не хочу этого сам, меня не тянет…

– А чего тебе хочется, что тебе интересно?

– По-настоящему – ничего.

– Это плохо, наверно. Хотя у меня тоже так. – Катя улыбнулась.

Песня закончилась, стал слышен шум машин на Каширке и тарахтение холодильника. Кассета остановилась, магнитофон щелкнул.

– Ну, мне пора, – сказал я. – Спасибо за чай. И за вечер.

– Это тебе спасибо.

Я встал, отодвинул табуретку, поднял с пола рюкзак.

Четверг

Я открыл папку «Сомнительные» – вдруг среди спама затерялось что-нибудь ценное. «Обеды в офис Iwt 7021». «Таможня ev 4584 15». «Прайс для oditor1». «Если тратите больше 3000$ в месяц на СПАМ». «Шанс FBBHRIGFBU».

В дверь постучали, заглянула Алла.

– Привет, Димочка! Скажи, пожалуйста, а закладки в «Эксплорере» как-то можно сгруппировать? Ну, чтобы по папкам?

– Нажимаешь на кнопку «Избранное», у тебя появляется окно. – Я показал, как это делать. – А теперь сюда: «Организовать». Видишь – «удалить», «переименовать», «создать папку». Поняла?

– Да, спасибо тебе.

Петренко отошел от диспенсера с чашкой воды. Я переключил на горячую, сорвал фольгу с пюре «Роллтон», подставил под кран, нажал.

Дверь директора была приоткрыта. Сидящий за столом мужик говорил:

– Я убедился за десять лет, что самое основное – это персонал. Найти правильных людей – это всегда проблема. Есть такие, которым много не надо. Ну, купил машину, поездил по миру, и все, надоело, получает свои полторы или две – и достаточно.

Я отпустил кран, взял пюре и пошел к себе в кабинет. Мужик продолжал:

– В продажах нужны такие, которым всегда всего мало. Купил машину – завтра захочется новую. Съездил в отель три звезды – значит, следующий раз надо четыре. Тогда у него будет стимул работать…

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Привет, это Кирилл. Узнал?

– Да, конечно. Ты в Москве?

– Да, в галерее. Приезжай к семи часам. Успеваешь? Сегодня открытие – ты забыл?

– Я думал, все отменяется, раз ты не звонил.

– Я сам вчера утром приехал. Весь день монтировали выставку, вставляли картины в рамы. Потом полночи бухали с директором галереи. В галерее и ночевал. Ну что, ты приедешь?

– Да. А куда ехать? Где галерея?

– Я сейчас тебе дам человека… Семен, здесь мой друг. Подскажи ему, как добраться.

У арки, на серой бетонной стене, висела афиша «Кирилл Федоренко. Окна и двери (живопись)». Я свернул в арку, увидел деревянную дверь с надписью «галерея – вниз по ступенькам», спустился в подвал.

По небольшому залу бродили, держа в руках пластиковые стаканы, человек двадцать. С веревочек, закрепленных под потолком, свисали картины Кирилла – разноцветные стены со множеством окон и дверей разной формы. Несколько мужиков толкались у столика, на котором стояли бутылки вина. Кирилл, потягивая вино из стакана, слушал дядьку в красной рубашке. Я подошел, Кирилл улыбнулся мне, мы поздоровались за руку. Кирилл взял со столика стакан с красным вином, сунул мне в руку.

– Держи, а то скоро закончится. Я купил шесть бутылок – три ушло за минуту.

Подошел растрепанный дядька в сером пальто, улыбнулся Кириллу. Два передних зуба у него были гнилые.

– Позвольте засвидетельствовать вам свое почтение. Очень впечатлен вашими картинами. Я их даже прочитал.

– Как это – прочитали?

– Я – полиглот, знаю четырнадцать языков, и линии на ваших картинах соответствуют синтаксической структуре разных языков. Вон там, например, арабский, это – галльский, а вон та картина – фарси. Пойдемте, я вам почитаю.

Кирилл шепнул мне:

– Я сейчас, ненадолго.

Кирилл и мужик отошли к ближайшей картине. Мужик стал водить по ней пальцем и что-то бормотать. Я допил вино и вернулся к столику за добавкой. Высокий парень с выбритым черепом, в очках без стекол и с еще одной парой очков на лбу, разливал в протянутые стаканы последнюю бутылку вина. Мне хватило на полстакана. В бороду парня было вплетено лезвие «Schick».

Я прислонился к стене, взял с подоконника буклет выставки. «Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть – бесконечным», – писал когда-то Уильям Блейк. Сегодня молодой художник Кирилл Федоренко иллюстрирует эту мысль своей серией «Окна и двери». У каждого из нас существует огромное количество «окон» и «дверей» восприятия. Их художник и попытался обнаружить в своих живописных работах».

Я положил буклет на подоконник. Кирилл беседовал с рыжей теткой за пятьдесят. До меня донеслась ее фраза:

– Вас уже можно считать состоявшимся живописцем, но, мой вам совет, пообщайтесь с Сергеем Петровичем. Это – мэтр.

Из двери с табличкой «Служебное помещение» вышли два мужика – один носатый, с длинными жирными волосами, другой – лысый, в очках. Носатый громко сказал лысому:

– Если так, то иди подрочи в туалете свой хуй. Ты понял? И не еби мне мозгу.

Недалеко от меня стоял парень в белой майке «E40 – Explorer», надетой на красный свитер. Он несколько раз поглядел на меня, подошел.

– Скажите, а вы каким творчеством занимаетесь? Рисуете или фотографируете?

– Ни тем, ни другим. Это – выставка моего друга, он меня пригласил.

– А-а-а… Жалко. А то у вас такая интересная внешность… Могли бы стать творческой личностью. Ну, все равно. Можем, наверно, о чем-нибудь поговорить, найти какие-то точки пересечения…

Подошел Кирилл, наклонился к моему уху, шепнул:

– Как они меня заебали – просто пиздец. Все закончится – я оставаться не буду, давай с тобой вдвоем куда-нибудь сходим. Нормально?

– Да, конечно.

– Ну, супер.

Я и Кирилл вышли на улицу.

– Ну, поздравляю тебя еще раз.

– Спасибо, конечно, но тут не с чем особенно поздравлять.

– Как это – не с чем? Выставка в Москве – это все-таки что-то значит.

– За мои деньги.

– Как – за твои?

– Я заплатил за эту выставку четыреста баксов.

– За что?

– Ну, за то, чтобы выставиться. Меня же никто здесь не знает. Им, на самом деле, насрать на то, что я рисую. Деньги плати – и вперед. На год все расписано. Каждую неделю – новая выставка. Видел пьяницу с длинным носом? Это директор. Деньги берет у художников, а потом все пропивает. И в мэрии деньги тоже берет, галерея – муниципальная.