Бабушкин внук и его братья - Крапивин Владислав Петрович. Страница 11
– Со шлейфом… – Она пальчиками взяла коротенький подол и присела в придворном поклоне.
– Дюжина пажей в бархатных беретах волокут шлейф за дамой, чтобы он не нацеплял репьев, – сообщил я. – А бродячий щенок пытается ухватить его зубами. Он не знает этикета…
– Великолепная картина! Прямо Вальтер Скотт… Но у меня, когда я смотрела на вас, появилось другое сравнение. Знаете, на кого вы похожи?
– На Тома Сойера и Бекки Тэчер, – догадливо сказала Настя.
– М-м… возможно. Но я подумала про Герду и Кея из «Снежной королевы».
– Это значит, мне придется сидеть в ледяном дворце? – Я по-настоящему передернул плечами. – С ума сойти!
– Я же тебя спасу! – храбро пообещала Настя.
– Но до этого я схвачу кучу всяких ОРЗ!
– Я быстро спасу…
– Тогда ладно… – Я шел, изгибаясь от тяжести книжного груза. Авоська царапала мне ногу кусачими узелками. – Дора Петровна, это у вас пособия по литературе?
– По литературе, по русскому языку. И даже по немецкому… Саша, ты очень жалеешь, что попал в наш немецкий класс?
– Теперь уже ничуть, – сказал я честно.
Потому что думал о Насте. Правда, и о Вальдштейне я думал, причем все время, но эти мысли были на втором плане. Опасение скребло мне душу, но не сильно.
Вальдштейн, конечно, тоже не забыл вчерашнее. На первом уроке он то и дело поглядывал на меня. Быстро и словно из-за кустов. И так сумрачно, что Настя сказала:
– Почему это Вячик глядит на тебя, как кобра?
– Кто глядит?
–Вальдштейн. Вячик…
– Что за имя!
– Вячеслав.
– Вячеслав – это Славка.
– У кого как. Он – Вячик. Вячик-калачик, так его в первом классе дразнили. Да и потом…
Бедный Вячик, бедный Вячик,
Почему не ешь калачик?
Тише, Вяченька, не плачь,
Дам тебе большой калач…
Я поморщился – повеяло чем-то знакомым. Но я сказал хмуро:
– Глиста он негодная, а не калачик.
– А что случилось-то?
Я не удержался и шепотом рассказал. И добавил:
– Тоже мне, мафиози недорезанный…
– Дурачок он, а не мафиози, – грустно отозвалась Настя. – Никаких дружков у него нет. Ни уголовных, ни вообще… Просто хотел новичку свою силу показать, потому что в классе самый затюканный. Мальчишки раньше знаешь как его доводили…
«Знаю», – чуть не сказал я. И сделалось гадко на душе.
– …Пока Дора Петровна их совесть не расшевелила. Она это умеет…
– Я не хотел ему нос разбивать. Он сам им о сосну треснулся. Я просто его по уху стукнул. Если честно говорить, то с перепугу…
– Ну, ничего. Может, дома не заметили, что нос распухший…
– А если заметили?
– Тогда хуже. Его в такой строгости держат. Как двойка или запись в дневнике, он боится домой идти… Да ты не переживай. Он же сам виноват.
«Я и не переживаю», – сказал я себе. И стал смотреть в другую от Вячика Вальдштейна сторону. В открытое окно. Там были тонкие сосны и безоблачное небо. И летнее тепло. Только тепло это сегодня пахло горьковатым дымом: за городом от сухости и жара начал гореть торф. От такого запаха слегка першило в горле.
Но все-таки я чувствовал радость. Нет, значит, за спиной Вальдштейна зловещих рэкетиров. И все будет хорошо.
Но дальше не было ничего хорошего.
На второй урок, на литературу, вместе с Дорой Петровной пришла завуч Клавдия Борисовна.
– Садитесь. Только без шума… А новичок пусть встанет снова… Где ты, Ивулгин?
«Ну, началось», – понял я с упавшим сердцем. Но встал спокойно.
– Вот я. Только не Ивулгин, а Иволгин.
– Хорошо. Не вижу разницы.
– А я вижу. Моя фамилия от слова «иволга». Есть такая лесная птица.
И завуч почуяла, что я готов к бою.
– Я уже поняла, что ты за птица… Скажи, почему ты в субботу, после физкультуры, избил своего одноклассника? Его мама говорит, он пришел домой весь в крови!
«Ага, значит, не физрук накапал, а мама заступилась. Это понятно. Небось, нагородил дома жуткую историю: иду, никого не трогаю, а тут новичок ка-ак налетит!.. Чего не сочинишь, если могут взгреть…»
– Я жду, Ивулгин… Иволгин!
А Дора Петровна молчала. И, по-моему, жалела меня. Видимо, она узнала про все только сейчас.
Настя вдруг сказала с места:
– Клавдия Борисовна, Вячик же сам виноват!
И, конечно, услышала в ответ, что Пшеницыну никто не спрашивает.
– А спрашиваю я… Иволгина. Кто дал ему право разводить здесь дедовщину? У нас не казарма, а школа!
«А в казарме, значит, можно?» – подумал я. И ответил, что вовсе не избивал Вальдштейна.
– Только дал один раз, а он носом о дерево… Вальдштейн, скажи! – Я оглянулся на него.
Вячик сидел так, что видно было только темя с белобрысыми прядками. И уши по сторонам. И показалось, что с лица на парту шмякнулась капля.
– Я пока спрашиваю не Вальдштейна, а тебя. Допустим, «один раз». А за что?
– Пусть он сам объясняет… – Я оглянулся опять.
Ничего Вячик не объяснит, потому что придется тогда признаваться в своей «шутке». И про это узнают дома. И, наверно, достанется ему так же, как весной Лыкунчику.
И я ничего не объясню. Да, я не храбрец, но и не полная же сволочь. Одно дело – рассказать шепотом Насте, другое – нажаловаться учителям. Конечно, наплевать мне на Вальдштейна, который к тому же сам нарвался на неприятности, но все-таки… А кроме того, я же и останусь в дураках: поверил такому безобидному болтуну! Как тут на меня будут смотреть!
А пока вроде бы смотрели с сочувствием. Даже те, чьих имен я еще не знал. И Дора Петровна тоже. Она предложила:
– Клавдия Борисовна, давайте считать, что это была глупая мальчишечья стычка. Пусть извинятся друг перед другом…
– Нет, уважаемая Дора Петровна, – мягко сказала завуч. – Извините, что я с вами не согласилась, но мне кажется, дело серьезное. Вы же видите, как бесчеловечные нравы проникают в детскую среду… Вы смотрели вчера «Криминальные новости»? Про банду малолетних. На их счету масса грабежей и два убийства! Главарю всего пятнадцать лет, а младшему – вы не поверите – восемь. Ясно, куда мы катимся?
«Ясно. В наручники меня», – подумал я. Нет, не подумал, а, оказывается, выдал вслух.
– В наручники, к сожалению, не получится. А вот за родителями ты отправишься немедленно. Пусть явятся или сегодня, или завтра с утра. До этого – в школу ни ногой!
Ну, это все ясно. И просто.
– Родителей нет дома с утра до вечера. Можно, чтобы бабушка пришла? Это она занимается моим воспитанием.
– Оно и видно.
– Что видно? – напрягся я. Давать бабушку в обиду я не собирался.
– То, что родители… не очень занимаются твоим воспитанием. Впрочем, это ваше семейное дело. Но без старших я тебя на уроки не пущу.
Она думала, я боюсь домашней разборки! Но мы с бабушкой всегда понимали друг друга.
Я выволок из-под парты рюкзак и глазами попрощался с Настей. Клавдия Борисовна сказала мне вслед:
– А еще собирался в английский класс…
Я задержался у порога.
– Вовсе не собирался. Мне здесь хорошо.
Длинноволосый очкастый Олег Птахин (он сидел позади Вальдштейна) вежливо спросил:
– Скажите, пожалуйста, а чем же наш класс хуже английского?
– Я… не говорю, что хуже. Дора Петровна, я не это имела в виду. Дело в том, что этот Иволгин…
Я сказал «до свиданья» и прикрыл за собой дверь.