Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович. Страница 31

Он подбежал. На камнях лежал воздушный змей.

Обычный змей, с рейками крест-накрест, с мочальным хвостом. Он был сделан из половинки газетного листа, и на листе этом Яшка прочитал заголовок: «Туренская правда».

Он обрадовался так, словно самого Стасика увидел. Конечно же, змей был знак того, что встреча близка! Ура!.. Змей – звонкий, легонький. От уздечки тянулась суровая нить. Не длинная, метров пять. Ну ладно, сгодится и такая. Яшка умело (будто и правда делал это тысячу раз) намотал нитку на большой палец правой руки. А левой взял змея за уздечку. И – вперед!

Встречный воздух ударил в натянутый газетный лист, подхватил. Нитка, сматываясь, задергала палец, заскользила сквозь левый кулак. Потом рванула палец, как леска с попавшейся щукой, – конец был привязан. Яшка оглянулся на бегу. Змей летел следом. Но – вот чудо-то! – он уходил все выше. Нитка непонятным образом удлинялась. Скоро змей был уже так высоко, что задел в небе один круглый циферблат. Тот покатился вниз и далеко позади Яшки грохнулся с фаянсовым звоном.

«Не влетело бы!» – с веселой опаской подумал Яшка и припустил еще быстрее.

Быстрее полетел в лицо и встречный воздух. Он был теперь влажный, с запахом мокрых тополей, будто недавно здесь прошел дождик. А может, так и было? Во впадинах плит блестели водяные зеркальца: в них вспыхивали искры солнца и звезд. Попадались и большие лужи. Яшка весело разбрызгивал их, а через одну, широченную, решил перепрыгнуть. И перепрыгнул! Но поскользнулся и шлепнулся так, что в ушах словно затрезвонили будильники. Змей, конечно, оторвался и пропал.

Яшка посидел, помотал головой, усилием воли прогнал из костей и мускулов боль. Уперся в плиту ладонями и глянул в лужу, на краю которой приземлился.

Из гладкой воды смотрел на Яшку лохматый любопытный пацаненок. С круглым лицом, вздернутым носом и удивленно приоткрытым ртом.

«Это… кто же?.. Это я, да?»

Ну и ну! Вовсе не похож он был на мраморного мальчугана в парке. Тот – весь такой ладный, гибкий, красивый, а этот… Костлявый, голова большая, плечи узкие… Головастик.

«А ведь Головастик и есть! – понял и узнал он. – Лотик, вот ты кто!»

Значит, вон как повернулось! Настолько крепко засела в Белом шарике память об этом приемыше мадам Валентины, что в него, в Лотика, он и превратился… Конечно! Мраморный мальчик – он ведь без души, просто оболочка. А что такое человеческие привычки и характер, ребячьи радости и капризы, кристаллик Яшка узнавал от восьмилетнего Головастика. «Ведь я и раньше представлял себя таким! – вспомнил он. – И когда дружил с Ежики, показывался ему в таком вот виде! На экране…»

Напоминание о Ежики опять кольнуло Яшкину совесть. И чтобы отвлечься, он досадливо спросил себя: «А что я – один только Лотик? От самого меня, что ли, ничего во мне нет?» И поглядел на отражение сердито и требовательно.

Нет, из лужи смотрел все-таки не Лотик, а именно Яшка. Постарше Лотика и не такой уж «головастик». И хитроватые черные глаза были смелее, чем у того реттерхальмского малыша… Ну, не красавец, конечно, да что теперь делать-то? Не превращаться же в другого. Во-первых, скорее всего, и не получится. А во-вторых, даже и нечестно как-то. Раз уж он такой – Яшка! – значит, такой и есть. А красота – тьфу на нее! Невеста он, что ли! Главное, что получился настоящий человеческий мальчишка. Ловкий! (Яшка попрыгал по-обезьяньи на краю лужи.) Загорелый! (Он повертел плечом с шелушащейся кожей.) И – неглупый! (Отражение сделало серьезную гримасу.)

Впрочем, серьезности хватило на две секунды, а затем Яшка (для самокритики!) показал себе язык. Убедившись, что отражение поступило так же, Яшка задумался: чем бы удивить двойника? Но, посидев у лужи несколько секунд, удивился сам. Вот чему: перестали отражаться звезды и солнце! Над головой они горели по-прежнему, а в темной воде исчезли. Побледнел, почти растаял и перевернутый в луже сам Яшка, а за слоем воды, как за стеклом, открылась пустота с цепочкой огоньков.

Это был туннель!

Ну что же, если над Дорогой могут возникать мосты, почему бы под Дорогой не появиться туннелю? Удивительно было другое. Яшка видел этот подземный коридор как бы сразу во всех направлениях. Всеми нервами ощущал его длину и ширину.

По туннелю тянулась черная полоса антиграва – полотно для стремительных поездов городского сообщения. Бетонная труба коридора плавно изгибалась.

«Кольцо!» – понял Яшка с резким испугом. Испуг был не напрасен: по антиграву мчался мальчик – исступленно рвался вперед! Мелькали, почти размазываясь в воздухе, коричневые ноги, за спиной трепетала, будто флаг, курточка из легкой тетраткани. Искрами пота и слез блестело запрокинутое лицо…

«Ежики!»

Ежики не мог ни слышать, ни видеть. Он был вообще уже не на Земле. Земля предала его! И он был теперь не мальчик, он был вектор, прорубающий силовые линии и грани Кристалла. И хотел одного – удара и вспышки! Чтобы превратиться в звезду! Может быть, там, в новом мире, найдет он то, что отобрали у него здесь: дом, друзей… маму!..

– Не надо! Не смей!! – зашелся криком Яшка. Потому что нельзя стать звездой от удара о встречный поезд. Кольцо – не Космос. – Ежики, стой!

Белые отблески фар летели по бетонным закруглениям. И вот из-за поворота вынеслась яркая стеклянная сигара головного вагона. Равнодушно блестели глаза-линзы автомашиниста.

– Не надо!!

Ежики мчался. Но, видимо, в последний миг вся его природа, все существо ужаснулось налетающей гибели, восстало! Тело Ежики выбросило перед собой могучий заряд защитного энергополя, а само отлетело к бетонной стене.

Время загустело, замедлилось в сотни раз, и Яшка в этом вязком потоке растянувшихся мгновений видел, как головной вагон колоссальной силой инерции плющит, сминает, рвет силовую решетку поля, а Ежики – уже без памяти, переворачиваясь в воздухе, падает к рубчатому краю вагонной подошвы. И было ясно, что защитное поле не выдержит. Ему не хватит самой малости! Резиновые рубцы чиркнут Ежики по волосам, зацепят, затянут между подошвой и полосой антиграва, и…

Яшка крикнул с надсадным всхлипом. Взмахнул сомкнутыми ладонями и, как топором, врубил между поездом и Ежики плоскость рассекающего импульса. Поезд засвистел, задевая вагонами невидимую стенку. Поле Ежики свернулось в кокон и сквозь бетон, сквозь черноту межпространственного вакуума швырнуло мальчишку в другой мир. В седые одуванчики холмистого луга…

Яшка обессиленно лежал на краю лужи и видел в зеркале воды, как Ежики поднялся, пошел среди травы, встретил на тропинке паренька с велосипедом. Как они вдвоем двинулись к одноэтажным домикам поселка. И как Ежики вдруг побежал навстречу женщине, которая вышла из низкой зеленой калитки…

Потом опять отразились звезды. Задрожали, расплылись в пятнышки, превратились в маленькие желтые окошки, словно в глубине засветился огнями ночной городок.

Яшка закрыл глаза и лег на спину. Отпечатки окошек танцевали под веками, словно квадратные бабочки. Плита давила затылок и костлявые лопатки. Сердце колотилось… (А в центре звездной пирамиды неровно пульсировал, бился, разгораясь и затухая, Белый шарик – под испуганные вопросы и восклицания больших шаров. Импульсная нить между Белым шариком и мальчиком Яшкой вибрировала и дергалась, как нитка змея на неровном ветру. Потому что шарахнуть рассекающей импульсной плоскостью на таком расстоянии и через несколько граней – это даром не проходит…)

«Эх ты, Юкки… – подумал Яшка. – Говорил, что все будет в порядке…»

«Но ведь, в конце концов, и так все в порядке. Может, все, что было, не случайно?»

Наконец Яшка разомкнул ресницы. Небо над ним оказалось голубым, светлым. Не было звезд, а были маленькие ватные облака. Солнце сверкнуло из-за облака, лучами ударило по лицу. Яшка заморгал, сел.

Он был теперь на твердом песке, у воды. По желтоватой воде шлепал колесами коричневый буксир. Неподалеку чернела на отмели старая баржа, от нее пахло теплым ржавым железом. Железом пахло и от рельсов, которые тянулись вдоль берега. А за рельсами поднимались заросшие откосы…