Болтик - Крапивин Владислав Петрович. Страница 4
Максим смело шагнул поближе. Плотники не Витька Транзистор, драться не будут.
– Дяденьки, можно, я возьму щепку?
Плотники распрямились. Один был молодой и хмурый. Он, не выпуская топора, достал пачку "Беломора", щелчком выбил папиросу, вытянул ее губами. Стал нашаривать спички. Другой бросил топор и глянул на Максима. Он был старый, с серебристой щетиной на худом подбородке и вокруг впалого рта. А глаза – синие-синие.
– Ух ты сверчок! – сказал старый дядька, будто очень обрадовался. И заулыбался. Стали видны редкие прокуренные зубы. – Щепку тебе? А чего ж, бери, коли надо, хоть все. Тебе зачем? На растопку, что ль?
– Да нет. Как сабля, – объяснил Максим и помахал рукой.
– Ну бери, бери саблю, воюй, чапаевец!
– Спасибо.
И Максим зашагал, оглядываясь иногда на хорошего старика. Плотники опять стучали по балке, но старший один раз придержал топор и посмотрел вслед Максиму.
А щепка была замечательная. С крепким сосновым запахом, с медными чешуйками коры на одном боку и свежим срезом на другом. Максим шагал, хлопал себя этим срезом по коленкам, и крошечные капельки смолы на миг прилипали к коже.
Узенький тротуар повел мимо низкого забора из некрашеных реек. Здесь выросли уже довольно крупные лопухи. А из лопухов поднимались пыльные стебли прошлогоднего репейника. Большие, выше Максимки.
Максим жалел живые растения, но репейник-то был сухой. Самый подходящий, чтобы испробовать саблю. Максим красиво развернулся и рубанул. Ж-жих! Но толстые стебли оказались словно из проволоки сплетенные. Верхушки только вздрагивали, а не падали. Рраз, раз! Острые края щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся...толстые стебли оказались словно из проволоки сплетенные. Верхушки только вздрагивали, а не падали. Р-раз, раз! Острые края щепки уже затупились, а упрямый репейник стоял, будто смеялся…
– Чего тут расхулиганился? А ну иди отсюдова!
Это над забором появилась женская голова. Наверно, хозяйки огорода. Максим увидел тюрбан волос, обмотанный розовой косынкой, мелкие сережки и злющие глаза. Сначала он вздрогнул, а потом удивился:
– Разве я хулиганю? Я играю.
– "Играю"! Ишь размахался!
Максим пожал плечами.
– Вам разве жалко? Я старый репейник рублю.
– Домой иди и руби что хочешь!
"Дура какая-то", – подумал Максим, но вежливо сказал:
– Это же не ваш репейник. Он на улице растет.
Тетенька в розовой косынке несколько секунд хлопала губами и набирала воздух. Потом взорвалась:
– Ишь!.. "Не ваш"!.. Еще культурный на вид, а какой! Как со старшими… Сейчас собаку отцеплю!
Максим не испугался собаки. Но зачем связываться? Он пошел. Он даже не очень расстроился, а просто думал, какие разные встречаются люди…
Щепка стала зазубренной и теперь не годилась для оружия. Но все-таки было жаль ее – ведь она только что служила саблей.
В конце переулка, где уже виднелась улица Титова и мелькали желто-красные троллейбусы. Максим заметил синюю лужу. Наверное, она осталась от ночного дождика. Вот и хорошо! Пусть щепка станет корабли– ком. На краю тротуара Максим подобрал пустой спичечный коробок. Щепка – это корпус корабля, коробок – штурманская рубка. Счастливого плавания!
От парохода углом разбежались волны, и он ушел к другому берегу. Но Максим на тот берег не спешил. Он сидел на корточках и смотрел в перевернутое небо. Там, далеко внизу, в темно-синем воздухе плыло светлое растрепанное облако. А на краю неба отражался сам Максим. Все такой же ладный и симпатичный – с белым треугольником рубашки в вырезе жилета, с крылышками на пилотке, с алой звездочкой над кармашком.
Звездочку Максим носит последние деньки. Послезавтра на дружинном сборе его примут в пионеры. Многих в классе уже приняли, но Максиму старшая вожатая Римма Васильевна в тот раз сказала:
– Ты, Рыбкин, человек пока новый. Прояви себя в коллективе, а в мае решим.
Максим тогда расстроился: как себя проявлять, он не знал. Но, видно, как-то проявил, потому что сейчас решили принять. Наверно, уж менять решение не станут. Особенно если увидят, как он поет по телевизору…
Максимкины мысли прервала сирена. В переулок на полном ходу свернула "скорая помощь". Жизнь устроена сложно: у кого-то праздник, а у кого-то беда. Максим отскочил от лужи, чтобы не забрызгало. Проводил машину глазами. В кабине рядом с шофером сидела женщина в белом халате и белой шапочке – такой же, как у школьного врача Светланы Сергеевны. Той самой, которая делает ребятам прививки.
Вспомнил Максим Светлану Сергеевну, и тут же его стало грызть беспокойство. Потому что перед весенними каникулами, на уроке чтения, когда настал тот жуткий момент и учительница Софья Иосифовна сказала, что теперь в кабинет врача пойдут Иванов, Стременко и Рыбкин, Максим не выдержал. Он встал и удивительно спокойным голосом сообщил:
– А мне совсем недавно укол делали. В старой школе. Если снова, то, наверно, это вредно.
– Да? – подозрительно сказала Софья Иосифовна. – Тогда об этом должна быть запись в медицинской карте.
– Не знаю. Но мне точно делали. Я еще на другой день в школу не ходил, потому что температура была и болело.
Максим врал с холодным отчаянием человека, над которым висит смертельная опасность. Не было в нем тогда ничего сильнее страха.
Максим боялся в жизни многого. Хулиганов вроде Транзи. Оставаться в пустой квартире поздно вечером. Грозы, когда грохает над самой головой… Но страх перед уколами был особенный.
Всего два раза делали Максиму прививки – в первом и во втором классе. А страх был постоянный. Потому что кто знает, когда следующий раз? Конечно, Максим не всегда помнил о страхе. Но, собираясь в школу, он обязательно думал: "А вдруг сегодня?" И когда видел вдруг, что в школьном вестибюле мелькает белый халат, сразу начинал мучиться: не готовятся ли? И если посреди урока в тихом коридоре начинали стучать каблучки, он вздрагивал. Сразу представлялась медсестра или врач. Она приближалась (стук-стук-стук) неотвратимо, и в руке ее покачивалась блестящая круглая коробка, а внутри коробки-шприцы. Они похожи на громадных комаров с прозрачными брюшками и беспощадными жалами. Когда нажимают на поршень, из жала бьет удивительно тонкая струйка, а потом на кончике иглы повисает капля. А затем… "Ну, голубчик, повернись, не бойся…" Ага, не бойся !
И страшно не только потому, что больно. Хуже всего – жуткое ожидание, тихое звяканье металла, замирание в душе. И неизбежность. Ведь никуда не сбежишь, не спрячешься. И приходится через силу улыбаться и делать вид, что все это-чепуха на постном масле. Потому что есть одна вещь, еще более страшная, чем укол. Насмешки! Если узнают, что трус…
Ехидный, похожий на колючего морского конька Мишка Стременко и так уже который раз подозрительно поглядывает на Максима…
А каблучки: стук-стук-стук… Слава богу, мимо! Но это сейчас мимо. А ведь все равно когда-то настанет момент: "Рыбкин, к врачу"…
И вот он настал.
И Максим не выдержал. Он врал, хотя и понимал, что вранье очень скоро может открыться.
Не открылось. Наверно, поверили. Или забыли про Максима в суете многих дел. Но страх то и дело возвращался: вдруг узнают? Тогда все. Во-первых, неизбежен сам укол. Во-вторых, весь класс будет смеяться. А Римма Васильевна скажет: "И ты, Рыбкин, после такого вранья надеешься стать пионером?"
Впрочем, сегодня в школе Максим почти не будет, потому что экскурсия. Завтра выходной. А послезавтра уже прием в пионеры. Наверняка ничего не успеет открыться. А дальше уже каникулы на носу.
За каникулы Максим подрастет и окрепнет. И воспитает силу воли. И смелость. Он и сейчас уже стал чуть-чуть смелее. Раньше боялся петь перед залом, а сейчас не боится. Ну, если по-честному, то самую капельку. Не боится, а волнуется.
И надо шагать, потому что до концерта не так уж много осталось времени.
Пора! Максим расправил плечи и… Ух ты! Рядом с его сандалией лежала замечательная вещь! Винт с головкой и накрученной гайкой. Длиной с Максимкин мизинец, толщиной чуть побольше карандаша. Прекрасный новый болтик со свежей острой резьбой. Такой для чего хочешь пригодится!