Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович. Страница 20
– Вы учились в столице? – обрадовалась Татьяна Фаддеевна. – Тогда, может быть, вы знали доктора Вестенбаума? Он служил в Морском госпитале.
– Федора Карловича? Не имел чести знать лично, однако, будучи студентом, слышал о нем немало. И о его методах… К сожалению, он стал жертвой несчастного случая…
– Это Колин отец.
– О… – почему-то сильно смутился доктор. – Какая неожиданность. Весьма… приятно, да…
Татьяна Фаддеевна проводила доктора Орешникова до выхода из пансиона. И вернулась не очень скоро, хотя, казалось бы, должна была спешить к хворому (пускай и не сильно) племяннику.
– Я думал, вы уехали к нему в гости, – с легким ехидством заметил «больной ребенок».
– Мы просто беседовали… По-моему, Борис Петрович очень славный человек. Он обещал завтра вновь навестить нас.
– Об этом вы и беседовали столько времени?
– Николя?! Твоя ирония неуместна… Представь, у нас в жизни есть с ним нечто одинаковое. Борис Петрович в пятьдесят четвертом году, еще обучаясь на медицинском факультете, подал прошение, чтобы его отправили фельдшером сюда, на театр военных действий. Но пока рассматривали бумаги, заболели разом его матушка и сестра, и он не мог их оставить. Матушка, к сожалению, умерла…
– А сестра выздоровела?
– Да, она сейчас с ним, они живут вдвоем… Борис Петрович, получив диплом, рассудил весьма логично, хотя многие и осуждали его…
– Как же он рассудил?
– Николя?! Я не понимаю твоего насмешливого тона!
– Тё-Таня, я серьезно! Мне интересно.
– Он решил, что если не смог помочь защитникам города, то обязан помогать тем, кто станет возвращать город к жизни. И приехал сюда, хотя и не сразу. Представь себе, он не изменил решения, даже когда его невеста отказалась ехать с ним. Сказала весьма циничные слова: «Дорогой, я не жена декабриста…»
– Дура…
– Николя?!..
– Но ведь правда же!
– В любом случае не следует употреблять такие слова… А теперь Борис Петрович хлопочет об устройстве здесь настоящей больницы… Признаться, я ему завидую.
– Так за чем дело стало? – тут же вырвалось у Коли.
– Ты это о чем, шер ами?
– Ну, вы же тоже здесь… То есть мы… А доктору наверняка нужны помощники. И не какие-то синие от водки фельдшеры, а образованные, понимающие в медицине дамы…
– Не говори глупости!
– Какие? Вы же в самом деле всякие курсы кончали и очень образованная. К тому же еще не старая и симпатичной наружности…
– Николя?!
– Что, Тё-Таня? – сказал он невинным голосом.
– Ты знаешь, что я всегда преклонялась перед авторитетом Николая Ивановича Пирогова…
Коля знал. Великий хирург и герой Севастополя был кумиром тетушки.
– И не разделяла лишь одну его точку зрения – на воспитание. Когда он утверждал, что для приведения в чувство таких вот болтунов бывает полезно их знакомство с розгой… Теперь я понимаю, что Николай Иванович и здесь был прав.
– Тё-Таня вы мне это говорили тыщу раз!
– Именно говорила. А сейчас вижу, что пришло время не слов, а дела.
– Ну… хорошо, – отозвался он с дурашливой покорностью. Пусть… если это вам доставит удовольствие. Но потом не поедем в Ялту, ладно?
– Что-о?
– А что нам делать в Ялте? Там, говорят, деревня…
– А здесь руины! Не хватает, чтобы ты стал трущобным мальчишкой!
– Я поступлю юнгой на торговую шхуну. А вы будете работать в больнице и приносить пользу народу. Вы же всегда хотели…
– Ты несусветный болтун…
– Нет, я это… сусветный, – с удовольствием сказал Коля, понимая, что заронил в душу тетушки первое зерно сомнения.
– Прими порошок и не смей сегодня вставать из постели.
– Тогда достаньте мне из чемодана Гоголя. «Вечера на хуторе…»
Доктор Орешников появился на следующий день близко к вечеру. Кажется, тетушка слегка нервничала, что его долго нет, хотя Коля был уже на ногах (и отчаянно скучал). Пришел доктор не один, а с полным круглощеким господином веселого нрава.
– Коля, я вижу, вы молодец! Татьяна Фаддеевна, позвольте представить Ивана Ювенальевича Брешковского, моего коллегу… – Оба поцеловали у тетушки руку. Борис Петрович продолжал: – Иван Ювенальевич сегодня, по счастью, оказался у меня в гостях. Вообще же он служит в Симферополе и весьма известен как специалист по лечению легочных заболеваний и курортному делу. Я попросил его осмотреть Колю, если с вашей стороны не будет возражений…
Тетушка, разумеется, не возражала. Наоборот!.. Хотя заметно было, что опасается: как бы доктор Брешковский не опроверг вчерашний добрый диагноз Бориса Ивановича.
Иван Ювенальевич не опроверг. После долгих прощупываний и прослушиваний он похлопал Колю по острым лопаткам и заявил, что «общее сложение хрупковато, но ничего такого внутри у пациента он не улавливает, и, видимо, это был временный недуг».
– Хотя конечно же в любом случае крымский климат для мальчика полезнее прибалтийского. Так что возвращаться вам, пожалуй, не резон…
Коля сунулся в разговор:
– А климат в Ялте отличается от здешнего, от севастопольского?
Тетушка быстро взглянула на него.
– Не сильно, – отозвался доктор Брешковский. – Есть специфические отличия, но они не существенны, если человек не очень болен.
– Спасибо, Иван Ювенальевич, – учтиво сказал Коля, а тетушка опять взглянула.
Потом она провожала докторов и, как и накануне, весьма задержалась при прощальной беседе. До ужина была она молчаливой и ушедшей в себя, а перед сном сказала:
– Видишь ли… то, что ты вчера высказал шутя… насчет здешней жизни…
– Я не шутя!
– То, что ты высказал шутя, сегодня Борис Петрович… предложил мне всерьез.
– Он сразу мне показался неглупым человеком…
– Николя?!
– Знаю, знаю, вы о Пирогове!
– Ты можешь отнестись к нашей беседе серьезно?
– А зачем относиться! Я же вижу, что вы уже решили!
– Как я могу решить без тебя? В конце концов, именно ты – причина этого авантюрного переезда…
– Причина согласна!
– Подожди. Я хочу, чтобы ты понял меня… Раз мы оказались в Крыму, а ты… слава богу, не столь уж нездоров… – она быстро перекрестилась, – надо, чтобы во всем случившемся был какой-то смысл. Может быть, это судьба привела меня в город, куда я стремилась двенадцать лет назад и где могила моего брата… – Татьяна Фаддеевна промокнула платочком глаза. – Мне кажется, мое место именно здесь…
– Конечно же!
– Но ты слишком поспешен и горяч. Я хочу, чтобы ты отнесся ответственно…
– Тё-Таня, я ответственно!.. Я вот что подумал. Мне ведь зимой придется ездить в симферопольскую гимназию, сдавать экзамены за полугодие. Отсюда дорога на Симферополь прямая, а у Ялты горные перевалы. Я слышал, что зимой они бывают перекрыты из-за снегопада.
– Ох… с твоим ученьем пока еще ничего не ясно…
Однако скоро прояснилось и с ученьем. С уезжающим в Симферополь Иваном Ювенальевичем Брешковским Татьяна Фаддеевна послала в гимназию письмо. В нем, излагая все обстоятельства, она просила директора и попечительский совет «зачислить экстерном» сироту, который является сыном участника прошлой военной кампании, умершего военного врача Федора Карловича Вестенбаума и племянником погибшего в Севастополе артиллерийского офицера Андрея Фаддеевича Весли. Необходимость экстернатного обучения объяснялась слабостью здоровья, при котором Николай Вестенбаум должен всегда находиться под наблюдением своей попечительницы и родственницы госпожи Лазуновой.
Ссылка на нездоровье после освидетельствования докторами Орешниковым и Брешковским выглядела не очень-то правдивой (и тетушка стыдливо морщилась). Но жизнерадостный Иван Ювенальевич объяснил, что это «всего лишь тактический ход, дабы гимназические крючкотворы не заупрямились». Да и не было другого выхода. Невозможно предположить, что Николай Вестенбаум согласился бы жить в Симферополе на квартире у чужих людей, чтобы ежедневно посещать уроки. Стоило ради такого дела приезжать в эти края!..