Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович. Страница 22
– Ты соскучился? Чем ты тут без нас занимался?
– М-м… вот, читаю…
При этом показалось, что доктор глянул хитровато. Коля поспешно спросил:
– Борис Петрович, а у вас правда есть револьвер?
Доктор по-петушиному дернул головой:
– О да! Но он остался без применения. На дорогах Тавриды мир и спокойствие, хотя недавно имели место романтические слухи…
Затем было чаепитие (вместе с пришедшей из церкви Екатериной Петровной), рассказы о Симферополе и возвращение домой.
Через несколько дней Татьяна Фаддеевна обмолвилась, что слышала в пароходной конторе про ремесленную школу, в которую будут набирать мальчиков из семей служителей РОПИТа и мастеровых.
– Это говорит, что жизнь в городе набирает силу, не правда ли, мон шер?
– Тё-Таня, а вы ведь тоже вроде служащей РОПИТа! Раз помогаете в их лечебнице…
– Ну и… О Боже! Уж не собираешься ли ты поступить в эту школу?
– Пуркуа па? – весело сказал он. – Чего все время дома сидеть? В школе, наверно, будет нетрудно. И вовсе не помешает гимназическим экзаменам. Зато познакомлюсь поближе со здешними ребятами…
– Ты это всерьез?.. Я спрошу в Правлении…
В голосе тетушки слышалось осторожное удовольствие. Чем больше Николя? занят делом, тем полезнее. К тому же она никогда не была против сближения мальчика с представителями воспетых Некрасовым народных масс.
Две речи директора
В тот именинный вечер, когда Саша подарила Коле осколок древней вазы с кентавром, случилось еще много событий.
После ухода Лизаветы Марковны и Саши Татьяна Фаддеевна сказала:
– Ты бы рассказал все-таки, что сегодня было в школе…
– Да ничего особенного…
– Ну как же! Ведь открытие…
– Ну, открытие… А настоящие занятия будут после Рождества. А сейчас только всякие вступительные, два раза в неделю, потому что не все еще готово… Построили в коридоре в два ряда, начальство пришло из пароходства, молебен был. Хорошо, что не длинный…
– Николя?!
– А зачем длинный-то?.. Потом директор говорил речь…
Директор был пожилой, солидный, с расчесанной на две стороны русой бородой. В мундире с флотскими пуговицами, вроде как у Бориса Петровича. Он оглядел две пестрые шеренги неспокойных, не привыкших еще к школьному порядку новичков и начал неожиданно густым голосом:
– Господа…
Сорок учеников разом примолкли. Некоторые даже в неудобных позах: кто-то хотел сей минут локтем наподдать соседа, кто-то неловко вытянул шею – так и замерли. Потому что никто никогда не слышал в обращении к себе столь уважительного слова. Разве что Коля в прогимназии да в короткую бытность морским кадетом…
– Господа… Более десяти лет прошло с той поры, как закончилась кровавая война, превратившая наш город в руины. Те, кто пришли тогда к нам врагами, горькую цену заплатили, чтобы завладеть городом. Да и можно ли сказать, что завладели полностью? Армия наша для сбережения сил оставила Южную сторону, но Северная оказалась противнику не по зубам, она щетинилась могучими укреплениями с тысячей орудий и готова была дать такой отпор, что враг уже и не помышлял о новых баталиях. Заключивши мир, противник вернул нам хотя и разрушенный, но покрытый славой город и отправился восвояси. И с той поры если мы и видим здесь англичан и французов, то не как победителей, а как туристов, кои приехали к нам вспомнить осаду, где обе стороны – это надо признать – проявили немало доблести. Доблесть русская, однако, имела в себе не в пример больше чести, ибо мы защищали свою землю…
Да, больно видеть, господа, развалины, которые до сих пор составляют бо?льшую часть города. Но жизнь берет свое. Строятся новые храмы и дома, растет число жителей. И главная наша забота – флот. Не могут быть пустыми наши прекрасные бухты, самим Господом созданные для процветания морской жизни.
Самое горькое для нас, чего добились в прошлой войне враги, – это запрет нашей державе иметь на Черном море военный флот. Но что было запрещать? Почти все наши линейные корабли и фрегаты погибли в дни осады, геройски закрыв собою проход в бухты. Флота не стало. А когда построим новый, всякие иностранные запреты будут нам не указ.
Строить же новые корабли будут молодые мастера, коими станете вы. На верфях наших нужны умелые руки и умные головы, чтобы корабли получились на славу. Для того-то попечением Российского общества пароходства и торговли открыта наша школа. Я, директор ее, льщу себя надеждою, что главное усердие ваше вы потратите на прилежание и овладение всеми ремесленными навыками, коим станут обучать вас наставники, а не на легкомысленные развлечения и шалости, которые хотя и извинительны для детского возраста, но мало способствуют школьной пользе.
Новые корабли, которые предстоит вам возводить на наших верфях, будут не только военные, но и для торговых дел и для сообщения между всякими приморскими странами. Бог даст, люди во всех государствах в наш просвещенный век проникнутся здравыми мыслями, что раздоры и кровь не решают на Земле никаких вопросов, а торговля и дружеские связи между разными нациями ведут к процветанию стран.
А сейчас принимайтесь за труды, друзья мои, и помните, что они должны послужить славе нашего государя императора, пользе Российской державы и нашего города…
После этих слов сорок мальчиков, как было научено заранее, вытянулись во фрунт и троекратно крикнули «ура» – без солдатской слаженности, но от души.
Затем учеников развели по двум классам: младший и старший. Набор в них был сделан не по возрасту, а по знаниям. В младший попали те, кто лишь немного владел грамотой и счетом, в иных же знаниях вообще был «круглый нуль». В старшем оказался народ, более сведущий в началах разных знаний и знакомый с книжками.
Естественно, Коля попал в старший класс. Здесь же объявился и Фрол. Более же никого знакомых не было, поскольку Федюню определили к младшим.
Парты оказались похожими на те, что были в прогимназии и в корпусе, только не черные, а желтеющее свежим деревом (и это очень понравилось Коле). Поначалу Коля вознамерился занять место рядом с Фролом, на предпоследней парте в правом ряду. Фрол не возражал. Но худой усатый наставник (которого звали Трофим Гаврилович и от которого пахло крепким трубочным табаком) рассудил по-своему. Решил, что более рослые должны сидеть сзади, а те, кто поменьше, – ближе к учительскому столу.
– Чтобы в классе были надлежащие стройность и порядок и никто не загораживал другому обзор горизонта…
Ученику Лазунову велено было сесть на вторую парту в левом ряду, рядом со светлоголовым мальчиком, который был, кажется, чуть помладше Коли. Тот несмело улыбнулся, быстро подвинулся на край скамьи, давая соседу побольше места. С виду тихий такой мальчик, не задиристый и славный. И фамилия оказалась славная. Коля узнал ее в конце урока.
Трофим Гаврилович сперва объяснял школьные правила и говорил о порядке занятий, к которым ученики в полной мере приступят после Рождества. При этом раза два цыкнул на нескольких оболтусов, которые уже освоились в новой обстановке и затевали на задних партах возню. Затем сообщил, что в числе первых изучаемых предметов будут основы корабельного знания. Тому, кто готовит себя к работе на верфях, необходимо быть сведущим в устройстве судна.
Стукая по черной доске мелом, Трофим Гаврилович ловко изобразил трехмачтовый фрегат и обернулся к притихшим от любопытства мальчишкам:
– Ну-ка, приморские жители, кто скажет по порядку названия мачт и прочих частей корабельного рангоута?.. Ежели кто знает – без крика подымите над головой руку, а когда спрошу – встаньте и отвечайте… Чего-то не вижу рук-то… Вон ты, кудлатый, в синей рубахе, не знаешь ли чего-нибудь? Оно конечно, долбить соседа локтем легче, нежели помнить полезное… Ну? Кто?.. Срам. Ведь моряцкие дети-внуки…
«Неужто и Фрол не знает?» – досадливо думал Коля. Сам он дал себе зарок никогда не соваться вперед, чтобы не прослыть бахвалом и выскочкой. Колин сосед вдруг несмело потянул руку. Дождался от Трофима Гавриловича восклицания «Давай, голубчик!» и встал.