Мальчик со шпагой - Крапивин Владислав Петрович. Страница 44

– Да помню я! – воскликнул Серёжа. И, как на фотоснимке, увидел снова короткие пальцы Гаврика с выпуклыми грязными ногтями и блестящий клинок. Рука и нож словно светились в темноте.

– Он такой… Короткий. Тяжелый… Ну, по виду тяжелый. По-моему, самодельный…

– Почему ты так думаешь?

– У него медная перекладинка, а на ней следы от напильника. Похоже, что вручную сделали.

– Ты все это заметил? – усомнился капитан Георгий Матвеевич.

Серёжа кивнул.

– Это бывает в такие моменты, – вмешался лейтенант. – В прошлом году, когда Пеликан мне в пузо "вальтер" навел, я тоже царапину на стволе заметил.

Георгий Матвеевич усмехнулся:

– Два Серёжи, две геройских… фигуры.

Лейтенант Серёжа, кажется, обиделся.

– Я же для пользы дела вспомнил.

– Для пользы дела продолжим разговор. Скажи-ка, Сергей, а какое было лезвие?

– Клинок? Он плоский. С двух сторон заточенный. А конец некрасивый какой-то. Как у тупого утюга.

– Клинок с желобком?

– Нет, – уверенно сказал Серёжа. – Без желобка.

Георгий Матвеевич и лейтенант переглянулись.

– А какая ручка? – спросил капитан.

– Ручку я плохо помню, ее пальцы закрывали. Почти… Но, по-моему, пластмассовая. Знаете, бывают такие, из разных кусочков…

– Все точно, – сказал лейтенант. – Ну и глаз у человека!

– Да, – подтвердил Георгий Матвеевич, но как-то невесело.

Серёжа удивленно посмотрел на одного, на другого и вдруг сообразил:

– Значит, нашли?

Капитан кивнул:

– Нашли. Только пока это, Сергей, между нами.

– Конечно! А где нашли?

– Целая история. Отец Касьянова сам к нам принес. Не хочет, чтоб сынок в колонию попал. А сынок уже с Гавриловым оказался связан.

– А что за Касьянов?

– Ну, этот… Киса.

– Непонятно, – удивился Серёжа. – Когда Киса успел нож схватить?

– А он и не хватал… – вмешался лейтенант.

Георгий Матвеевич остановил его взглядом.

– Не все сразу… Спасибо, Сергей. Тебе ведь на урок надо?

Серёжа сразу пригорюнился.

– Что? Не хочется? – спросил капитан. – Уроки – вещь необходимая.

– Да не в уроке дело… Сейчас войду в класс с этой коробкой, и все опять на меня уставятся. Шуточки начнутся: "Ура, герой пожаловал…"

– А, вот в чем дело. Ну ладно, возьму грех на себя. Сорок минут у нас есть. Может, нам в кафе "Пингвин" заглянуть? Там пломбир с земляникой, у меня к нему давняя слабость. Ты на это как смотришь?

Серёжа смотрел положительно и не сумел это скрыть.

– Вот и хорошо, – сказал капитан. – А лейтенант Ковалевский не пойдет в кафе "Пингвин". Лейтенанту Ковалевскому на дежурство пора. Грустно бедному, а делать нечего – служба.

– Где мне угнаться за капитанами, – сказал лейтенант Серёжа. И мстительно добавил:

– Ты поговори, поговори с начальством! – пригрозил Георгий Матвеевич. – Я тебе покажу, как эпиграммы сочинять. Со мной шутки плохи, я тебе не Пеликан с "вальтером".

Кафе было недалеко, за углом, и Серёжа не хотел было одеваться.

– Простынешь, герой, – забеспокоился Георгий Матвеевич.

– Что вы! Я закаленный. А если одеваться да раздеваться, можно не успеть.

– Успеем. Учитывая сложности момента, я использую служебное положение и пролезу в кассу без очереди.

Но лезть без очереди не пришлось, в кафе было пусто.

Георгий Матвеевич взял два пломбира и скомандовал:

– Налегай.

Серёжа налег.

Когда он почти доел свою порцию, Георгий Матвеевич спросил:

– А тот парнишка, Стасик… Он товарищ твой?

Серёжа смутился.

– Ну… наверно. Раз уж так получается. Понимаете, он все время в разные истории влипает, а мне приходится его вытаскивать.

– Плохо. Я ведь сначала думал, что он так, случайный попутчик.

– А что случилось? – встревожился Серёжа.

– Что случилось… Не должен был я тебе это говорить, да все равно узнаешь. Касьянов, чтобы оправдаться, всем приятелям уже раззвонил. Да и на суде скажут… В общем, Стасик этот маленький, глупый… Когда нож упал рядом с ним, он его в сапожок сунул. Так и ушел. А утром Кисе его унес, вот какое дело.

– Зачем? – ошеломленно спросил Серёжа.

– Кто же его знает? Может быть, сначала себе взять хотел – вещь красивая, блестящая, – а потом испугался. А может быть, с Кисой подружиться пожелал. Не понять. Его ведь не допросишь как следует: чуть чего – и в слезы.

Серёжа молчал целую минуту. Потом стиснул кулаки и тихо сказал:

– Если бы я знал, что он такой…

– А что бы ты сделал? – перебил Георгий Матвеевич. – Какой бы он ни был, он еще клоп. Я вот чего боюсь: как бы не стали к нему лезть с разными дразнилками, если про эту историю в школе узнают. Потому тебе и сказал заранее. Уяснил?

Серёжа машинально кивнул.

Мороженое было безвкусным и скрипучим, как замешанный на воде песок.

11

То, что случилось потом, Серёжа вспоминал со стыдом и омерзением.

В школе он пошел искать Стасика. Сначала Серёжа не испытывал ничего, кроме жгучей обиды. Он хотел только сказать Стаське: "Я же из-за тебя, может, жизнью рисковал, а ты… Эх, ты!" Но потом, когда он Стасика увидел, в нем колыхнулось озлобление. "Веселится, будто ничего не случилось. Предатель…"

Стасик и правда веселился. Вместе с одноклассниками играл в чехарду. Заметив Серёжу, Стасик сник.

– Иди сюда, – велел Серёжа.

Они отошли в угол. Серёжа прислонился к стенке и с минуту молча смотрел на Стасика. Тот шмыгал носом, глядел в сторону и моргал.

Серёжа сдержанно спросил:

– Зачем отдал Кисе нож?

Стасик заморгал сильнее, и глаза у него набухли.

– Нет, ты это брось, – жестко сказал Серёжа. – Знаем мы эти трюки: чуть чего – и сразу слезы пускать. Зачем отдал нож?

Стасик проглотил слезы и хотел опустить голову. Серёжа уперся пальцем ему в лоб и не дал.

– Ну?

Стасик отвернулся и стал смотреть в окно. Шепотом, но с незнакомой нагловатой ноткой он сказал:

– А чо?

Мгновенная злость как бы встряхнула Серёжу, и он ладонью хлестнул малыша по щеке.

Голова у Стаськи мотнулась в сторону и поникла как на стебельке. Серёжа увидел тонкую шею с отросшей косичкой светлых волос. В тот же миг волна отчаянного отвращения к себе хлынула на него и смыла все: злость, обиду, мысли о Стаськиной подлости. И одна только мысль сразу и четко застучала в нем: "Чем же я лучше его отца? Чем же? Чем? Чем я теперь лучше его?"

У Стаськи закапали уже непритворные слезы.

С тихим отчаянием Серёжа сказал:

– Перестань. Мне в тысячу раз хуже, чем тебе.

На них уже оглядывались.

Стасик стал послушно вытирать щеки ладонями. Ладони были грязные, и на щеках оставались разводы.

– Опять разукрасился. Пошли умываться, – морщась, проговорил Серёжа. Взял его за руку и повел в туалет.

Он говорил и вел себя со Стасиком как обычно. Однако делал все почти машинально. Не был он сейчас прежним Серёжей Каховским, который честен перед всеми и перед собой. "Чем я лучше его отца?"

Если бы Стаська обиделся на пощечину, крикнул бы что-то грубое, убежал бы – тогда другое дело. Было бы легче. Но у него лишь голова мотнулась (а щека была мягкая и теплая), и он стоял и думал, наверно, только об одном: ударят еще или не ударят?

"Чем же я лучше папаши Грачёва?"

Стасик умылся, и Серёжа дал ему свой платок, запыленный на сгибах от долгого и бесполезного лежания в кармане.

– Вытрись.

Стасик вытер лицо, руки и замер в ожидании.

Скверно было Серёже, и ни о чем говорить не хотелось. Но один вопрос он все-таки задал Стаське. Потому что необходимо было понять до конца.

– Слушай, мне от тебя ничего не надо, – сказал он почти жалобно. – Скажи только одно: зачем ты отдал Кисе нож? Я тебя очень прошу.