Мушкетер и фея - Крапивин Владислав Петрович. Страница 34

Мама засмеялась:

– Обрадуется. Не так уж она и сердится.

– А Валентин Эдуардович? Он-то, наверно, после этой истории меня и совсем видеть не захочет.

– Захочет. Знаешь, что он сказал? «Все это – досадная случайность. Я уверен, что Женя действовал из самых благородных побуждений…» А еще он попросил: «Передайте Жене, что он все равно кузнец моего счастья».

– Как это? – изумился Джонни.

– Ну, видишь ли… Когда Вера поняла, какие страдания он терпит, чтобы стать ее женихом, она больше не колебалась… В одной старинной пьесе есть такие слова: «Она меня за муки полюбила…»

Джонни задумчиво сказал:

– По-моему, она все решила еще раньше.

– Возможно. И все же этот случай был последней каплей…

Джонни подумал и хмыкнул:

– Ничего себе капля! Целый пузырек.

Мама посмеялась вместе с ним и поднялась.

– Посиди, – попросил Джонни. – Мне одному что-то скучно…

– Да, «посиди». А кто будет готовить ужин?.. Ты не заскучаешь, вон к тебе Катя идет.

– Где? – оживился Джонни. – Я не вижу… О-о-о! Вот это да!

Катька переходила улицу. Сейчас она была совсем не похожа на загорелого поцарапанного мальчишку. Она была прекрасна, как в тот день, когда Джонни первый раз увидел ее на весеннем карнавале. В светлом пышном платьице и белых босоножках, она походила на маленького лебедя из балета Чайковского, который недавно показывали по второй программе.

Джонни почему-то заволновался, поправил вельветовую штанину и разгладил воротничок.

Катя впорхнула в комнату. Играя белой сумочкой, спускавшейся с плеча на тонком ремешке, она прощебетала:

– Джонни, пойдем с нами в парк? Там выступает летний цирк, мама купила три билета.

– Как я пойду? – огорченно откликнулся Джонни. – Я досиживаю то, что осталось. Последний вечер сегодня…

– Отпросись, – пританцовывая, сказала Катя.

– Опять просить? Ну уж, фигушки!

– Тогда я сама… – Она выскочила за порог и через полминуты привела за руку Джонниного папу.

Поглядывая на Джонни, папа сказал:

– Вам, Екатерина Дмитриевна, я ни в чем отказать не могу. Этот герой может считать, что получил помилование.

– Не надо мне никакого помилования! – ощетинился Джонни.

– Здрасьте, я ваша тетя! А что тебе надо?

– Милуют тех, кто виноват…

– Ага. А ты, конечно, во всем прав! Так?

– Так, – задумчиво сказал Джонни.

– И значит, по-прежнему будешь кулаками выяснять отношения с этим… со Шпуней!

Джонни подумал.

– Нет, пожалуй… Кажется, мы помирились.

Папа сказал с облегчением:

– Один вопрос отпадает сам собой… А как насчет звания «демагога», которым ты наградил родного отца?

Джонни встрепенулся и даже обрадовался:

– Да, тут я конечно!.. Это от необразованности. Ты уж, папа, не сердись.

– То-то же, – сказал отец. – Остался вопрос о твоем выступлении в парке.

Джонни опять опечалился и с гордостью человека, готового до конца страдать за истину, проговорил:

– Тут я все равно прав. Мне сам Валентин Эдуардович сказал.

– Он просто деликатный человек…

– Нет! Он всерьез говорил, что я хорошо выступил.

– Да, – вмешалась Катя. – В газете ведь так же написано.

– В какой газете? – разом спросили папа и Джонни.

– Вы не читали? – удивилась Катя. – Вы, товарищи, совершенно отстали от жизни.

Она достала из сумочки порядком помятый лист городской газеты. Наверху страницы было крупно напечатано: «Горны трубят! Пионерское лето в разгаре!» Джонни увидел несколько фотоснимков, на которых ребята качались на качелях, куда-то бежали, взявшись за руки, и били в барабаны…

– Вот… – Катя показала на маленькую заметку в уголке листа. Заметка называлась «На важную тему».

Папа и Джонни, стукнувшись над газетой головами, стали читать:

Джонни прыгнул к окошку и нырнул в него головой, словно хотел выброситься со второго этажа. Катя и отец в панике вцепились в его штанины. Перегнувшись вниз, Джонни завопил:

– Серега! Се-ре-га-а!

На первом этаже открылось окно, и показалась голова Сережки Волошина.

– Чего голосишь? Я работаю!

– Работай на здоровье! Только скажи, как ты заметку про мою речь написал? Тебя же на лекции не было!

– Ну и что? Мне Борис Иванович рассказал. Он и в редакцию позвонил, просил, чтобы напечатали…

Джонни сел на подоконник и посмотрел на отца.

– Вот! А ты говоришь…

Джонни и Катя шагали по Песчаной улице к большим домам: надо было зайти за Катиной мамой. Вечер был очень теплый и хороший. Невысокое солнце будто рассыпало по крышам и тополям золотистый порошок. Было так красиво… И Катя была красивая. Джонни несколько раз отставал, чтобы полюбоваться ею с некоторого расстояния.

Красивая Катя наконец оглянулась и сказала:

– Что ты плетешься, как больная корова? И так проторчали у тебя дома с твоими спорами-разговорами. Вот опоздаем в цирк…

Джонни не терпел напрасных упреков. Ни от кого, даже от Катьки, будь она хоть сама принцесса. Он тут же ответил, что нечего было к нему приходить. Шла бы без него, если торопится.

Катя объяснила, что тогда бы пропал билет.

– Позвала бы своего Вовочку, – посоветовал Джонни.

Катя вздохнула:

– Вовочка не может. Он тоже сидит…

– Так ему и надо, – проворчал Джонни. Но все же поинтересовался: – А за что?

– Помнишь, в каком флаконе было его лекарство?

– Откуда я помню?.. В зеленом каком-то.

– Это флакон из-под лосьона…

– Из-под чего?

– Ну, жидкость такая, вроде одеколона. Чтобы освежаться после бритья.

– А, знаю! У папы есть. Ну и что?

Катя печально сказала:

– Ничего особенного. Вчера утром Вовкин папа перепутал флаконы. Он протер нашим лекарством побритые щеки.

Тайна пирамид

Неудачный опыт

Дверь приоткрылась, в канцелярию просунулась кудлатая светло-желтая голова.

– Здрасьте, Евдокия Герасимовна. Борис Иванович у себя?

– Директор занят, – без малейшей ласковости сообщила секретарша.

Голова вздохнула:

– Что же мне делать…

– Закрыть дверь, Воробьев, вот что. Слишком часто ты захаживаешь к директору без всякого дела. Нашел себе приятеля.

Евдокия Герасимовна работала в школе тридцать лет и была старше Бориса Ивановича вдвое. Она твердо знала, что ученики не должны приходить к директору. Их должны к нему приводить. Пятикласснику Джонни Воробьеву эта точка зрения была известна. Он не стал с ней спорить и разъяснил:

– Я не сам. Анна Викторовна велела.

Евдокия Герасимовна проявила некоторый интерес:

– Вот как? Она удалила тебя с занятий?

Джонни не успел ответить. Из-за приоткрытой кожаной двери кабинета донеслось:

– Евдокия Герасимовна, там кто-то пришел?

– Воробьев из пятого «А», – последовал сухой ответ.

– Пусть… – сумрачно сказал директор. И пятиклассник Воробьев мимо поджавшей губы секретарши ступил в кабинет.

Там он еще раз сказал «здрасьте» и еще раз вздохнул.

Борис Иванович меланхолично перебирал на столе ведомости и объяснительные записки прогульщиков. Буркнул:

– Садись, не торчи.