Пять скачков до горизонта - Крапивин Владислав Петрович. Страница 18
И… вдруг мой пятнадцатилетний братик начал ронять слезы – так ему стало жаль потерянный пистолетик. Да, на шестнадцатом году человек иногда еще совсем дитя.
Я тут же предложил ему свой пистолет, но Олег замотал головой. Ведь радость-то была именно в том, что у нас два браунинга – у него и у меня.
Денег у меня было совсем не густо, а зажигалки стоили дороговато. Но я все же вернулся к киоску и купил Олегу новый пистолетик. Брат тихо и виновато радовался, совсем как маленький мальчик.
А я до сих пор радуюсь, что тогда сделал эту покупку. Если бы не так, всю жизнь мучила бы совесть».
Теперь совесть не мучает. По крайней мере из-за того случая… Мучает лишь печаль, если вспоминаю давние годы, когда рядом был братишка. И все же хорошо, что он был…
…А в тот день, вернее уже поздним вечером, в поезде «Одесса – Москва», мы стояли в коридоре у окна и смотрели, как в южной темноте летят назад огоньки. Олег вертел в пальцах никелированный браунинг-зажигалку. Потом вдруг потерся щекой о мое плечо и сказал негромко:
– Спасибо…
Подмывает желание написать, что сказал он это с той же интонацией, как когда-то девочка под откосом стрелкового стенда. Но не хочется врать. Он произнес это «спасибо» скомкано и торопливо. И все равно у меня затеплело в душе.
– Да ладно, чего там… – пробормотал я. – А зажигалки и правда хороши. Будет память про путешествие…
– Я не про зажигалку, – объяснил он в полголоса. – То есть и про нее, но… спасибо, что показал мне открытое море…
Вот так.
Насколько я знаю, больше брат никогда не видел открытого моря…
12
Однако вернусь в Володькин двор, в тот сентябрьский день, когда мы валялись на растрепанном сене и рассуждали про горизонты.Я согласился с Володькой, что да, морской горизонт, наверно, «самый-самый горизонтальный». Но тут же решил, что пора поделиться с приятелями своим недавним открытием.
– А зато я знаю, как сделать, чтобы горизонт стал совсем рядом.Будто тыодин-одинешенек на всем земном шаре.
– Так не бывает, – сразу сказал Виталик.
– А вот и бывает! Сам видел!
– Лучше скажи честно, что ты это придумал. Тогда мы не будем смеяться, – пообещал Виталик.
– Смейся хоть до лопанья пуза! А я правду говорю!
Володька смотрел молча и внимательно. Он был умнее Виталика (да и меня тоже). И, конечно, сразу уловил в моих словах правдивую суть. И наконец спросил:
– А как это? Можешь показать?
– Конечно, могу! Только не сейчас…
– Ага, сразу заотпирался! – уличил меня правдолюбивый Виталик.
– Ничего не заотпирался! Просто надо идти в специальное место! Пойдем завтра!
Назавтра был то ли праздник Победы над Японией (в те времена нерабочий день), то ли просто воскресенье. И мы, свободные от школы, с утра отправились по известному только мне маршруту. Я отказался заранее открывать свои секреты, это придавало нашей прогулке загадочность и серьезность настоящей экспедиции. Виталик нетерпеливо канючил, чтобы я рассказал, в чем дело. Володька был снисходительно терпелив – как бы подыгрывал мне.
Я повел ребят по дну лога, вдоль речки, этот путь оказался не длинным, и скоро мы очутились у подножья того острова, где я несколько дней назад радовался своему робинзоньему уединению и близкому горизонту.
День стоял безоблачный и совсем летний, начало сентября снисходительно дарило нам дополнительный кусочек каникул. Пахло бурьяном, коноплей и полынью. Пушистые семена почти неподвижно висели в воздухе. Мы стали подниматься по склону, зашуршала на тропинке сыпучая глина. И вот наконец плоская поверхность острова, на котором когда-то (по моему убеждению) стояла древняя крепость. Ромашки, клевер, колоски подсыхающей травы…
Я выбрал место, где трава пониже.
– Ложитесь на пузо, лицом к земле…
– А зачем… – начал Виталик, но увидел, что Володька лег сразу, и тоже плюхнулся на живот. И сказал придирчиво:
– Ну и что?
Я лег между Виталиком и Володькой. Васильковое небо с ватными комками облаков висело над нами. А кругом лежала травянистая поверхность. Ровная, как стадион. Лишь кое-где торчали над ней ромашки и мохнатые головки растений с неизвестным названием, а больше ничего не было.
– Смотрите, – выговорил я многозначительным шепотом. – Небо соединяется с землей совсем рядом. Это и есть близкий горизонт…
С полминуты мои друзья молчали. Потом Володька сказал удивленно:
– А ведь правда…
И мне было очень дорого это признание.
Но Виталик на этот раз не согласился с Володькой, хотя обычно признавал его авторитет.
– Вовсе это никакой даже не горизонт!
– А что по твоему?! – взвинтился я.
– Ничего! Просто трава, вот и все! Таких горизонтов не бывает!
Но я был не лыком шит! Зная, что Виталька заспорит, я запасся научным доказательством. Со мной была кирзовая полевая сумка (ее подарил мне Коля, муж моей старшей сестры). И в сумке лежала пухлая книжка, которая сохранилась у меня и мамы еще с довоенных времен, от папы. Растрепанный, без корочек, «Энциклопедический словарь Ф. Павленкова», изданный почти сорок лет назад, в 1907 году. Я умел искать в нем объяснения всяким хитрым понятиям. И я знал, что там написано на странице 531 (даже закладку сделал). Между словами «Горизонтальный» и «Горилла» (с портретом этой самой гориллы) были строчки:
«Горизонтъ – видимая наблюдателю часть земной поверхности, а также кругъ, ограничивающiй эту часть». Дальше было еще что-то – про астрономию и другие хитрости, но это уже не имело значения. Для доказательства хватало первой фразы. И я со сдержанным торжеством прочитал ее Виталику и Володьке. И добавил:
– Вокруг нас что? Земная поверхность. А что ее окружает? Круг, который видим! Значит, это и есть горизонт. Читайте сами…
Виталик и Володька сдвинули над словарем головы со стриженными макушками.
– Правильно, – сказал мудрый Володька.
Но Виталик заспорил и сейчас. Причем его аргументы носили уже политический характер:
– Ну и что? Эта книжка до революции напечатана, сразу видно. А тогда в книжках врали для обмана трудового народа!
– Не все же, кто писал, врали, – попытался урезонить его Володька.
– Все! – отчаянно заявил Виталик, чувствуя, что теряет позиции.
Я добил его новым доказательством:
– Пушкин тоже писал до революции. По-твоему, и Пушкин врал?
Против Пушкина не попрешь. Виталик засопел. И сделал вид, что разглядывает портрет гориллы. Володька осторожно, необидчиво так сказал:
– Вить, ты же всегда справедливый. Ты должен признаться, что здесь вокруг нас горизонт.
Виталик посопел сильнее, бормотнул:
– Ну, ладно…
А Володька глянул вдоль плоского травяного ковра и вдруг прошептал:
– Смотрите, на горизонт села бабочка.
В самом деле, там, где небо соединялось с близкой кромкой земли, на тонкой травинке качалась коричневая бабочка-крапивница. Ей, наверно, нравилось качаться. Она то складывала, то развертывала крылышки, радуясь солнцу. Да, было еще сплошное лето. И мы некоторое время лежали молча, погрузившись в теплые запахи трав…
Но Виталик не был бы Виталиком, если не попытался бы все-таки настоять на своем. Он пожевал стебелек, выплюнул и упрямо заявил:
– А все равно этот горизонт не настоящий. Мы встанем, и он пропадет. И кругом будет все не так.
Володька повернулся на спину, глянул в небо и рассудительно ответил:
– Ну и что? Тогда будут другие горизонты…
Сказал ли он это просто так, или был в словах его, третьеклассника, самому ему еще неясный до конца глубинный смысл?
Мы не знали в тот день, что очень скоро Виталик уедет со Смоленской и мы о нем больше никогда не услышим. Наша с Володькой дружба в будущем году станет крепче, серьезнее как-то, но следующей осенью уеду и я. На другой конец города. А это в детстве порой то же самое, что в другую страну.