Рассекающий пенные гребни - Крапивин Владислав Петрович. Страница 46
“Скоба…” – сказал Даниэль.
Оська выпустил трос, бросился к месту, где уронил скобу… Вот она! А нагель? Вот счастье, откатился недалеко!
А трос опять уехал от кнехта! Обдирая ладони о ржавую проволоку, Оська снова подтащил конец. Надрывая мышцы, обнес пудовый трос вокруг тумбы (он еле гнулся). Запустил в огон скобу… Еще немного… Ну! Он подтянул концы скобы к тросу, толчком вогнал нагель в ушки, с трудом повернул головку. Опять вставил ножки барабанщика в отверстие головки, надавил… Всё!
Теперь бы только не встретиться с гадом!
Не встретился! Несколько матросов шарахнулись от сумасшедшего мальчишки.
А гад был в рубке. Стоял рядом с капитаном, который что-то плаксиво кричал таможенникам и махал бумагой.
– Ховрин! На корме у слипа контейнер с людьми! Может уйти в воду!.. Это вот он… – Оська окровавленным пальцем ткнул в боцмана.
Да, тот и правда был не человек. Только у фантастических тварей бывают вспышки такого слепого бешенства.
– С-сучёныш! – Он искривился, выдернул маленький тупой пистолет.
Пропуская над собой выстрел, Оська выгнулся назад, полетел за порог, грохнулся затылком.
Но за миг до тьмы он увидел, как боцман уронил пистолет, как зажал простреленный локоть.
Да, Ховрин это умел – вот так, не целясь, от кармана…
4
Оська открыл глаза и увидел звезды.
Он понял, что лежит в кокпите “Маринки”.
Видимо, он был без памяти недолго, несколько минут.
Ему терли щеки и лоб холодной сырой тряпкой. Высокий голос произнес:
– Да ничего страшного. Это не от ушиба, а от нервов.
Вот как, значит в экипаже “Маринки” есть и девушка! А он и не разглядел в сумерках при посадке. Тупо и несильно болел затылок…
Звезды заслонил силуэт Ховрина.
– Ты как, Оська? Живой?
– Ага…
Из-за силуэта взлетела, врезаясь в созвездия, красная ракета.
– Ховрин, это зачем?
– Сигналят сторожевику. Сейчас подойдет.
Оська спросил про главное:
– Их спасли?
– Конечно… Это ты задал трос на контейнере?
– Я… Все ладони ободрал, он ржавый…
– Люсенька, обработай ему ладони.
– Сейчас, сейчас… Дай-ка твои лапы, герой, – и включила фонарик. Ладони защипало. Не сильно…
– Ховрин, а что… с теми?
– Ребята держат их на мушке. Подойдут погранцы, займутся…
– Я не про них? Я про тех… кто в контейнере.
– Все в порядке. Перевели в кают-компанию… Оська нам тут придется еще постоять. Протокол, объяснения, всякая бюрократия. Ты поспи… – Ховрин укрыл его ветровкой.
– Нет, я не хочу… – И тут же уснул.
Когда проснулся, “Маринка” бежала под парусами навстречу пологой зыби. Ветер так и не стих к утру. Оська сел. За кормой синел рассвет, справа, на берегу, переливались редкие огоньки.
– Ховрин…
– Я здесь. Что-то болит?
– Ничего не болит… – Хотя все еще болел затылок. – Только во рту противно.
В нёбо и язык впиталась вонь боцманского платка.
Ховрин дал пластиковую бутылку с кока-колой. Оська долго полоскал рот, прежде чем сделать глоток.
– Какая поганая у него тряпка…
– Какая тряпка?
– Боцмана. Которой он мне рот заткнул…
– Кто заткнул? Оська, ты не бредишь?
– Ох, да ты же не знаешь… Он меня скобой к контейнеру… а в рот платок…
– Стоп! Расскажи подробно.
Оська рассказал подробно.
– …И на горле, кажется, ссадина… ну да! Вот…
– Не знал я. Точно всадил бы в гада всю обойму…
– Разве ты его не застрелил?
– Да что ты. В мякоть у локтя…
– Я видел… Я думал, через локоть в грудь…
– В сторону…
– Ну и ладно. А то еще заставили бы доказывать, что не виноват.
– Доказывать все равно придется много. Эти ребята из патруля, они же заварили кашу по своей инициативе. То есть по моей… Без санкции высокого начальства. Конечно, при некоторых обстоятельствах они имеют право, но… Еще неизвестно, как начальство отнесется… Впрочем, вина этих морячков налицо. Тайная провозка заключенных, попытка убийства с целью сокрытия следов… Контейнер-то поймали буквально за хвост. Спасибо твоему тросу, задержал на время, а потом полетела скоба…
– Ой…
–Что?
– Я потерял барабанщика. Ольчика… Наверняка там, на палубе. Ховрин, можно вернуться?
– Нельзя, – серьезно сказал Ховрин. – Я понимаю, но нельзя. Судно же под арестом. Сейчас его конвоируют в гавань погранзоны…
– Жалко барабанщика.
– Жалко… Но, значит, такая у него судьба, Он сделал все, чтобы спасти тебя, и… ушел… Ах, какая досада!
– Что?
– То, что сразу мы не знали твою историю. Надо было там же внести в протокол. Теперь попробуй доказать, что этот подонок хотел утопить тебя с контейнером.
– Не все ли равно?
– Можно было бы впаять ему еще одну статью: покушение на жизнь несовершеннолетнего.
– Да он же все равно покушался! Когда стрелял в меня!
– Не стрелял он, не успел. Это я выстрелил. А он теперь будет говорить, что хотел только попугать…
– А мне показалось, что выстрелил, – с сожалением пробормотал Оська.
– В такой момент чего не покажется…
– Ховрин… Знаешь, как обидно было умирать? Главное, совсем рядом со своими. И ты недалеко, и яхта у борта, а никто не слышит, как я мычу… – Оська всхлипнул.
Ховрин не стал утешать. Сел рядом, положил Оськину голову себе на колени, стал гладить волосы. Оська глотнул слезы и прошептал:
– Я только не понимаю: почему он меня сразу не кинул за борт. Со скобой на шее… Меньше возни было бы.
– Наверно, рассчитал: если откроется, его не смогут обвинить в убийстве. “Я, – скажет, – просто привязал мальчика к контейнеру, чтобы шума не было…” Всех убеждал бы в этом… а может, и себя…
– Ховрин, а вот такие, как он… они люди?
– Увы. Как ни странно, да… Только другой породы… Хорошо, что он не успел выстрелить. Мог бы и попасть. Что я сказал бы тогда твоим родителям?.. Господи, а что я скажу им теперь?
– Ничего. Прокатились на яхте… Я маленько ободрался, зацепился за трос.
– Сегодня – ничего. Завтра – ничего. А потом все станет известно. Я же не могу не дать материал в газету. А тебе, наверно, придется давать показания, ты один из главных участников… Мама и отец после этого не подпустят тебя ко мне на полмили…
– Ховрин, ты же ни при чем! Я сам полез на “Согласие”… Можешь даже отлупить меня за это линейкой!
– Спасибо за разрешение.
– Ховрин… а с мамой Норика и с другими теперь что будет? Их… куда?
– Сперва, наверно, поселят на погранбазе. А там будет видно…
– Их не выдадут?
– Едва ли. После истории с контейнером наше правительство не захочет выглядеть пособником убийц…
– А когда Норик сможет увидеть маму?.. Ховрин, ты чего молчишь?
– Ось…
– Что?!
– Не вскакивай… Я сразу хотел сказать, да не решался…
– Что?! Они убили ее?!
– Нет, что ты! Но ее и еще двух женщин не оказалось среди арестованных.
– А где они?!
– Те, кто был в контейнере, сказали, что этих троих отделили еще при посадке. Увели куда-то…
Вот так… Минуту назад была в Оське усталая радость победителя, и разом – нет ее! Только боль в затылке и ободранных ладонях. Только опять гадкий запах во рту. Только…
– Оська! Только не вздумай снова слезы пускать!
“Слезы, не слезы – какая разница? Это ничего не изменит. Ни-че-го…”
Между кокпитом и бортом была неширокая полоса палубы. Оська лег на нее грудью. Свесил руки и голову. Внизу, в метре от палубы, бежала назад бурливая вода. Зыбь по-прежнему подымала и опускала “Маринку”, только быстрее, чем ночью – потому что шла навстречу. Потом сделали поворот, и ветер опять стал почти попутным. Вода была зеленой и прозрачной, потому что совсем рассвело. Открылся Город. Из-за него выплывало золотое солнце.
Каким праздничным, каким победным был бы этот рассвет, если бы…
А теперь что? Теперь еще хуже, чем прежде. Раньше хоть было точно известно – везут в Цемесск. А теперь где искать ее, маму Норика? После того, что случилось, упрячут неизвестно куда.