Рыжее знамя упрямства - Крапивин Владислав Петрович. Страница 21
3
За Ромку волновались все больше. Было уже около десяти, солнце спряталось за крыши, Корнеич засветил на кухне матовый плафон. Татьяна то и дело вставала на пороге, спрашивала: если концерт начинается в полседьмого, то во сколько же окончание? Вроде бы пора…
– Я звонила, но он конечно же на время концерта отключил мобильник. Заранее предупредил…
Корнеич успокаивал. Говорил, что концерты таких "продвинутых знаменитостей" начинаются с опозданием на час, а то и на два. А потом еще поклонники и фанаты устраивают "всякие танцы-вопли…"
– Вот этого я и боюсь… – вздыхала Татьяна.
– Ты так не тряслась за него, даже когда была со мной в Германии и Польше, а этот обормот жил с дедом-бабой…
– Когда не так близко, страхи не каждую минуту… Да и помладше тогда был, дури меньше…
– Дури всегда было много, – проворчал папа Вострецов.
Ромка позвонил в половине одиннадцатого. Татьяна метнулась к телефону в комнате, но Корнеич перехватил переносную трубку.
– Да?
– Па-а, "Мэйдей", – сообщил привыкший к отрядному лаконизму Роман. – Я в отделении номер четыре, угол Хохрякова и Достоевского. В большой компании…
– За что?
– А ни за что! Концерт был на открытой площадке, рядом ни одного туалета, а народ надулся пива. Двинулись толпой к ближнему забору. Я просто так, пива не пил. А там уже эти . Фургоны наготове. Хвать-хвать. И почему-то сразу дубинками кого попало. Теперь составляют протоколы о нарушении общественного порядка, для штрафов…
– Ты в норме?
– Я в норме, только малость попало по плечу. Я тут съежился в укромном уголке, потому и говорю, а у многих отняли мобильники…
– Не выступай там, жди. Еду…
В двух словах Корнеич объяснил что к чему. Татьяна с круглыми глазами возникла на пороге.
– Я так и знала… С самого начала… Что теперь будет?
– Ничего не будет, – пообещал Корнеич. – Дай с вешалки куртку, там удостоверения… Ребята, вы меня дождитесь…
– Мы с тобой! – вскинулся каперанг Соломин.
– Зачем? Я же на мотоцикле… Дождитесь нас, ладно? Бутылку всю не кончайте, оставьте мне…
Он заторопился, натягивая штурманку на ходу. Кинтель кинулся следом – помочь вывести из гаража мотоцикл. За окном взревел мотор. Слегка запыхавшийся Кинтель вернулся на кухню.
– Таня, да ты не вздрагивай, теперь все будет в ажуре…
– Боюсь, Осенняя Сказка устроит там Варфоломеевскую ночь, – озабоченно сказал Каховский. – Надо глянуть, не видно ли зарева…
– Не-е… – успокоил и его, и остальных Кинтель. – С властями Корнеич всегда оч-чень вежлив. Помню, как познакомились. Я был тогда в седьмом, а Салазкин в пятом. Меня приволокли в учительскую: ты, мол, стащил у профессора Денисова старинную книгу. Салазкин тут же просигналил Корнеичу. Правда, сигнал тогда звучал безобиднее: "Добрый день"… Ну, Корнеич примчался через пять минут. Как он там разговаривал! Дамы-педагогши аж захлебывались от эмоций, а он – будто английский лорд…
Опять затрещал телефон. Татьяна снова метнулась в комнату, Кинтель схватил со стола радиотрубку.
– Ма-а! – раздался жизнерадостный Ромкин возглас. – Папа еще не уехал? Я топаю домой!
– Уехал уже! А ты… ты где?
– На полдороге к дому. Там всех начали отпускать. Среди пойманных оказался сын депутата гордумы, он сумел звякнуть папочке…
– Подожди, вот наш "папочка" вернется, он тебе звякнет… Зря только сорвал его с места!
– Ничего не зря. Депутат копать это дело не будет, а папа наведет шороху…
– Марш домой! И не смей больше влипать ни в какие истории!
Ромка явился через десять минут. Радостно-сердитая Татьяна впихнула его в кухню.
– Вот он, любитель современной музыки, полюбуйтесь…
– Здрасте, – скованно сказал "любитель" и поморщился.
Все на него полюбовались. Каховский, который не видел Ромку несколько лет, ностальгически вздохнул:
– Ну, точно Данила в подростковую пору. Тот же осенний листопад на физиономии, те же кудри…
– Так бы и вцепилась в эти кудри… – Ромкина мама слегка стукнула свое чадо по плечу. Ромка поморщился опять:
– Не надо… Посмотри, заметный синяк? – Он оттянул до самого плеча ворот черно-зеленой футболки.
– Господи… Это что еще?
– Я же говорил… Они, прежде, чем хватать, сразу начинают работать своими "пэ-эр семьдесят три"…
– Чем? – напряженно переспросил Каховский.
– Палка резиновая образца семьдесят третьего года…
– Во времена перестройки назвалась "демократизатор", – уточнил Каперанг. – Однажды они с такими штуками сунулись к нашим матросам. Что было…
– А там ничего не было, – с сожалением сообщил Ромка. – Не матросы ведь, а народ так… вроде меня… Похватали, кто поближе – и в машины…
– Нечего дуть пиво и поливать заборы, – для порядка сказала Татьяна.
– Я и не дул! И не поливал! Я за компанию… А другим как быть? Там один биотуалетик на тыщу народа, к тому же за десять рэ… Что делать-то? Завязывать что ли… эту штуку рифовым узлом?
– Хулиган, – горько подвела итог Татьяна. – Постыдился бы гостей…
Каховский солидно утвердил на носу очки, они сверкали.
– Гости, вникнувши в ситуацию, склоняются на сторону потерпевшего.
Татьяна прикусила губу:
– Потому что… одна пиратская команда, только разных лет вербовки…
– Кто бы говорил, – весело хмыкнул Кинтель.
– Стой на месте, злодей, – велела Татьяна сыну. – Сейчас мазь принесу. – Сходила в комнату и принесла. Натирая Ромкино плечо, глянула за окно. – Теперь вот за второго переживай…
Избавляя Татьяну от переживаний, снаружи торжествующе взревел мотор вишневого "Мустанга". Кинтель кинулся на двор – помогать.
Вернулись через три минуты.
– Ну? – нетерпеливо сказал Каперанг.
– А чего "ну"? Как обычно. Зашел, ребят уже немного, большинство разбежалось, рады, что отделались. Лейтенантик бумаги в стопку складывает. Развернул я у него перед носом корочки со словом "Пресса".
"Желательно, – говорю, – знать имена участников акции".
Он охотно так:
"Пожалуйста, вот протоколы задержанных".
Я говорю:
"Этих – потом. Интересны те, кто геройски задерживал…"
Тот сразу завопил в дверь:
"Товарищ майор!"
Появился товарищ майор. Я, конечно, вежливо повторил просьбу. Он сразу:
"А вам зачем?"
Я говорю:
"Странный вопрос".
Он пригляделся.
"А-а, это вы… Ну и чего вы хотите?"
Я ему:
"Третий раз объясняю, майор Сидельников. Имена тех, кто активно боролся с молодежью…"
"Активно нарушающей порядок!"
"Да-да, именно. И призванной к порядку путем энергичных действий…"
Он сморщился, будто глотнул вместо водки "Аква минерале".
"Зачем, – говорит, – вам это все надо, товарищ Вострецов?"
Я ему:
"Кто ?"
"Ах, простите! Господин Вострецов! Повторяю: зачем вам это надо? Все эти обострения… Снова статью будете писать?"
"Конечно".
"Пишите, пишите. Только зачем ?"
"Снова странный вопрос. Деньги дадут в газете. Каждый зарабатывает как умеет. Кто-то ловит пацанов на улице и трясет с них штрафы. Кто-то пишет про это статьи и получает гонорары. Второй способ кажется мне благороднее. Впрочем, дело вкуса… И кстати, – говорю, – если с кого-то успели взять денежки без квитанций, советую вернуть. Для чистоты служебной совести…"
"А вы нас не пугайте", – заявляет он. И смотрит на лейтенанта.
"Да упаси Господи, – говорю. – Чем это, майор Сидельников, можно вас испугать?.. Честь имею кланяться. Только вот что. Если сейчас к моему мотоциклу окажется приторочен ручной пулемет или баул с марихуаной, этот номер не пройдет. Ситуация отслеживается…"
"Идите и пишите, – гордо разрешает он. – Покаещеможете …"
Ну, я и пошел. "Скучно жить на этом свете господа", – говорил Николай Васильевич…
– Будешь писать? – спросил Каховский.
– Наверно… Толку, конечно, мало, но и проходить мимо… Я, кстати, недавно уже касался этой туалетной темы…