Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович. Страница 21
Но никаких заповедников, конечно, не будет. Скоро городские власти продадут этот участок какой-нибудь фирме и та отгрохает здесь еще один бетонно-стеклянный офис.
Лоська тянул меня куда-то напрямик, не боясь ни крапивы, ни когтистого чертополоха. Мне-то в джинсах ладно, а он? Видать, кожа на нем задубела за летние месяцы.
– Лось, ты куда меня тащишь?
– Сейчас… уже недалеко.
Мы выбрались на окруженную репейной чащей лужайку. Посреди нее блестела болотистая лужица Вокруг стояла осока, а посреди лужицы торчала мохнатая кочка. Лоська поднял из травы длинный, как удилище прут. Шепнул, как заговорщик:
– Женя, смотри… – Он дотянулся до кочки, шевельнул на ней травяные плети. Из них… вот это да! Из них размашисто скакнули в воду две серо-зеленые лягушки. Плюхнулись и вплавь рванули к берегу. Скрылись в осоке.
Лоська заливисто смеялся.
– Интересно, да? Как в пруду у Тортиллы…
Я ладонью прошлась по его волосам-сосулькам. И подумала, что Лоська при его любви ко всякой живности, мажет быть, станет зоологом… Вдруг таким же знаменитым, как Даррелл?
Вспомнив о Даррелле, вспомнила, конечно и про “бэйливик Джерси”, где он создал свои зоопарк. Ну и, значит, про монетки – мысли вернулись к кораблям и книге.
– Лоська! Ты мне показал интересное. Теперь пойдем ко мне, я тебе тоже что-то покажу…
Он ведь еще не видел мою коллекцию!
3
Лоська монетами заинтересовался всерьез. Долго вертел, чуть не обнюхивал. Разглядывал сквозь стеклянный глобус. Опять сказал:
– Хорошо, что океанов больше, чем суши, верно?
Покачал одну монетку на ладони, будто пробовал на вес.
– Увесистая. Будто и правда целый фунт… Женя, а почему у английских денег такое название?
– Потому что “фунт стерлингов”. Это связано с какой-то мерой серебра.
– Но эти-то не серебряные?
– Нет. Если я правильно перевела, то они из никеля, а снаружи латунное покрытие… Но были в точности такие же из серебра, три тысячи штук. Специально для коллекционеров. А двести штук даже из золота…
– И тоже один фунт стерлингов?!
– Да это же просто так, для видимости! А продавали-то, наверно, за сумасшедшую цену…
Лоська хихикнул:
– Жень, а вдруг эти тоже золотые? Смотри, как блестят.
Я сказала поучительно:
– Не все золото, что блестит.
Он хихикнул опять:
– А давай распилим одну? Как Шура Балаганов гирю пилил…
– Лоська, до чего же ты начитанная личность! – восхитилась я. – Если бы еще не был такой обормот…
Он вдруг насупился:
– А я и не читал про это. Папа рассказывал. У него “Золотой теленок” любимая книжка была…
Он впервые сказал не “отец”, а папа. И вдруг показался мне беззащитным, как дошкольник.
– Лоська, писем больше не было?
– Не было… – Он двигал монетки по столу, как шашки по игральной доске. И вдруг сказал тихонько совсем не детские слова: – Все деньги взять бы да сжечь. И оставить только вот такие, для коллекций… Эти гады, что на мерседесе, сунули кому надо несколько тысяч баксов, и сделался невиноватый виноватым. Из-за бумажек…
Я не знала, что сказать. Стало так… будто за окнами снег пошел. К счастью, затрещал телефон.
– Лоська, извини…
Позвонил дядя Костя. Спросил, надо ли переплетать листы с копиями страниц.
– Ой, дядя Костя, я не знаю… Наверно, и без того хлопот много…
– Не много, если не нужен твердый переплет.
– Да хоть какой!
– Принято. Отбой…
На работе он всегда такой немногословный. Наверно, армейская привычка.
Когда я вернулась из прихожей, Лоська раскладывал монеты в одну линию. Глянул через плечо.
– А почему их только пять? Когда шли, ты сказала, что шесть…
Я вдруг смутилась (вот дура-то!). Покашляла и рассказала Лоське про книгу, про Пашку Капитанова. Ну и про “залог”…
Мне показалось, что он вдруг надулся. Не хватало еще “таких” проблем!
– Лось, ты чего?
– Я? – И эти его марсианские глазища. – Ничего… А чего “чего”?
И я поняла: решать надо сразу.
– Дурень! Я же ему на время дала. А тебе подарю насовсем. Выбирай любую.
Он глянул недоверчиво. На меня, на монеты, опять на меня…
– У тебя же коллекция разрушится.
– Ну и что?.. Да не разрушится она! Как разрушится, если монета будет у друга?
Вот так я впервые сказала ему, что мы друзья. Он слегка сморщился, пошевелил носом-картошкой, улыбнулся. Но сразу опять насупился:
– Тогда ты и Люке подари. А то нечестно будет. Она ведь… тоже…
Вот такая справедливая личность.
– Подарю и Люке. Только она кораблями не интересуется ни капельки.
– Разве в этом дело, – сказал он серьезно. Даже строго.
Понятно было, что не в этом.
– Выбирай.
– Да мне все равно. – Он зажмурился и ткнул пальцем наугад.
– Ого… Это гафельная шхуна “Тиклер”. Построена на острове Джерси в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, водоизмещение девяносто три тонны… Небольшая, но красивая, верно?
– Да… А что такое “тиклер”?
– Понимаешь, у англичан такой язык… каждое слово может означать кучу вещей. Я в словаре прочитала: это и “трудная задача”, и “щекочущее перышко” и много еще всякого разного… Здесь, наверно, лучше всего “Перышко”. Летит под ветром, щекочет волны…
Лоська кивнул, но потом сказал взрослым тоном:
– Что общего между трудной задачей и щекочущим перышком?
– Потому что трудная задача это щекотливый вопрос.
– Логично, – отозвался он совсем уже как профессор. Но вовсе не по-профессорски изогнул руку и помусоленным пальцем начал тереть локоть, перемазанный не то сажей, не то черной землей.
– А еще, – сообщила я, – “тиклер” означает “прут для воспитательных целей”. Для мальчишек, которые не умываются.
Тут же мне вспомнилась Гертруда и стало стыдно за дурацкую шутку (хотя насчет перевода я не соврала). Но Лоська не обиделся. Вздохнул сокрушенно:
– Честное слово, я умываюсь. Но мама говорит, что во мне повышенное содержание электричества. Как в кошке. Оно притягивает всякий мусор и пыль.
– Тогда надо подарить тебе флакон антистатика. Будешь натираться. Это жидкость такая для мебели, что бы пыль не садилась на гладкое дерево.
– Ладно! Подари! – дурашливо согласился он. – Как бы ко дню рождения!
– А когда у тебя?
– Был уже. Пятнадцатого августа. Целых десять лет стукнуло… – Он сменил тон. – Ты не обижайся, что я в гости не позвал. Мы с мамой решили ничего не отмечать, пока папа не вернется…
– При чем тут гости! – Я чувствовала себя свиньей. – Сказать-то мог! Я бы подарила что-нибудь. А то ты мне вон какой подарок, а я…
– А ты монету с “Перышком”…
– Ну, Лоська… это даже и не подарок.
У меня вертелись слова, что это как бы талисман дружбы, но я постеснялась. Да он и без слов понял.
– Ладно. Тогда подари мне иголку и нитку. Или дай на время. Я пойду в ванную и зашью штаны. Разодрал в колючках…
– Чадо ты непутевое, – (это мамины слова), – где разодрал. Ну-ка…
Сзади и правда была дырища. Среди складок не очень заметно, а если растянешь – ого…
– Снимай, я сама зашью.
– Нет. Не сниму… У меня на плавках сбоку дырка.
– Балда! Больно мне надо разглядывать твои дырки… Ты вот что, давай штаны, а сам иди в ванную, как собирался, и оттирай суставы. А можешь и всего себя. Мочалка и мыло на полке, полотенце возьмешь зеленое, с крючка… Имей в виду, с таким черным я с тобой больше никуда не пойду.
– Только ты не приходи меня опять мочалить…
– Всю жизнь мечтала! Запрись на все засовы.
В складках Лоськиных штанов были целые пригоршни всяких сорняковых семян, растительный пух, лепестки и репьи. Не штаны, а гербарий. А дыра – кулак пролезет. Я зашила ее накрепко, через край. Встряхнула. “Ну, прямо пиратский брамсель после ремонта…”
Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге – тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам – наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.