Шестая Бастионная - Крапивин Владислав Петрович. Страница 52
Я вдруг ощутил неловкость и понял, что не знаю, о чем говорить. А он тем более не знал.
Собственно, что у нас было за знакомство? Встреча разговор о севастопольских бухтах да пара коротких писем. Наверно, Сандалик и не ждал, что я разыщу его…
Тогда я спросил наугад:
– А как поживает Тарасик?
Сандалик заулыбался, сразу по-другому глянул.
– Ой, он уже большущий! Все понимает. Даже букву «А» знает…
– Пойдем погуляем, – предложил я. – Уроки кончились? Вот и хорошо… Поговорим немножко.
Он кивнул и быстро надел на плечо ремень сумки. А я увидел лицо Юроса. Очень безразличное, очень равнодушное лицо. На нем так и читалось – будто крупными печатными буквами: "Ну и пожалуйста! Мне вот нисколечко не интересны ваши дела…"
Я подмигнул ему: все, мол, в порядке. И Юрос не выдержал:
– А к нам вы сегодня зайдете?
– Зайду, – пообещал я. – Скажи маме и папе, что буду надоедать вам весь вечер. И расскажу тебе еще одну историю про черный клипер, когда тебя погонят спать…
– Меня уже давно не гоняют, – уязвленно сообщил Юрос нам вслед.
Мы с Сандаликом пошли через детский парк с его площадками и каруселями. Я сказал напрямик:
– Ты, может быть, удивляешься, что я разыскал тебя? А мне хотелось узнать, как у тебя сейчас дела.
Он помотал головой:
– Я не удивляюсь… Я вам два письма писал, да не отправил. Мама говорит: куда ты с таким почерком крючковатым! Перепиши. А переписывать уже… как-то неинтересно.
– Подумаешь, почерк! Жаль, что не отправил. Я даже не знал, что ты снова в этой школе. Как ты сюда попал?
– Очень просто! Мы поменялись: снова приехали в старую квартиру. А Люся, Гриша и Тарасик в нашу. Тарасику там лучше: вода горячая всегда и ясли есть рядом… Надо было сразу так сделать, да не догадались.
– Значит, сейчас все в порядке?
– Сейчас всем хорошо, – серьезно сказал Сандалик. – Всем на работу ближе ходить, а папе еще и в яхт-клуб… Он там зимой начал помогать своим знакомым, двигатель у них на яхте перебрал. А потом так и остался в экипаже. Матросом. Говорит: раз уж из рыбаков ушел, буду ходить под парусом. А то совсем высохну без моря.
– А почему его матросом взяли, а не механиком?
– Ну, и механиком… Но в гонки-то яхта не под мотором идет, двигатель под пломбой. А парусам всегда нужны матросы… Он уже в гонку на кубок Черного моря ходил.
– А мама, наверно, ворчит, что его теперь дома не дождешься…
Сандалик засмеялся:
– А вы откуда знаете?
– Это у всех одинаково.
– Она не сильно ворчит… Она только меня боялась первый раз отпускать с папой. А сейчас не боится, если даже сильный ветер.
– Если сильный, наверно, боится.
– Но отпускает… Ой, вон фруктовое мороженое! Вы любите? – Он так энергично зашарил в карманах, что мятые и перемазанные мелом шорты скособочились, а рубашка выбилась из-под ремешка.
– Подожди, у меня полтинник есть.
– Нет, я сам! – Он умчался к тележке мороженницы.
…Потом бродили мы по разным улицам, по Историческому бульвару, по Артиллерийской слободке. До вечера. Так, что даже ноги загудели. Наша общая неловкость растаяла с последними каплями фруктового мороженого, и мы болтали без стесненья. Вперемешку. Я рассказывал Сандалику о наших парусных гонках на таком далеком от Севастополя Верх-Исетском озере на Урале. И о съемках фильма "Хроника капитана Саньки", которые мы затеяли в Свердловске с ребятами из отряда «Каравелла». Санька говорил о своих делах.
Тогда-то я и узнал многое из того, что здесь написано…
Впрочем, написано, конечно, подробнее, чем Сандалик рассказывал. Кое о чем пришлось мне догадываться лишь по коротким Санькиным фразам. Поэтому пусть Санька не обижается, если на этих страницах я заставил его говорить и делать то, что говорил бы и делал сам, если бы превратился в севастопольского пятиклассника.
В конце концов, я пишу повесть и могу, как автор, пофантазировать. Кое-что добавить от себя. Думаю, что эти добавки не пойдут вразрез с характером Сандалика и он не станет придираться.
Ну а если захочет придраться кто-то другой, то предупреждаю сразу: в этой повести я изменил почти все имена, «сбил» расположение и номера школ и даже нарочно слегка перепутал даты. Потому что главное не в этом. Главное – Санька.
…Об одних случаях Санька рассказывал охотно, о других вообще молчал. Как он жил зимой, мне почти ничего не известно. Судя по всему, жил не очень весело, хотя и без больших неприятностей. С ребятами не ссорился, но и не дружил. С Димкой Турчаковым они как бы не замечали друг друга. По крайней мере, Санька его не замечал. Только где-то в феврале они сцепились в неожиданной и короткой драке.
Из-за чего? Толком не знаю, Санька неохотно сказал:
– Ну, он полез с каким-то разговором, а я говорю: отвяжись. Тогда он опять о Профессоре что-то сказал…
Их растащили тут же. Сан-Сама не стала писать в дневники и как-то тихо, утомленно сказала:
– Господи, вам-то что не живется? Что вас мир не берет?
Димка и Санька молча разошлись.
А через месяц Санька вернулся в старую школу, стал прежним Сандаликом, и веселые дни стремительно покатились к лету.
Лето было замечательным. Во-первых, Санька несколько раз ходил с отцом на яхте. Во-вторых, на неделю ездил с мамой в Москву. В-третьих, вообще было лето, было море, были бесконечные каникулы, игры со старыми друзьями-приятелями. Был обшарпанный, но легкий и быстрый велосипед…
И еще был Одиссей.
Когда Санька приезжал к Люсе, он обязательно заходил в Херсонес.
Приключения на берегу
Они с Одиссеем бродили по тесным переулкам и по площадям, лазили на верхние площадки крепостных башен, где добродушно ворчали на мальчишек старые воины. Они, эти воины, поворчат, а потом расскажут какую-нибудь историю про дальние походы, про осаду или про стычки с конными отрядами скифов…
Интересно и весело было на шумливом рынке, где в толпе хватало всякого народа: богачей в пестрых одеждах, и нищих в лохмотьях, и полуголых, костлявых рабов. Люди шумели, торговались, ругались, рассказывали новости. Звонко щелкали ногтями по бокам выставленных на продажу больших и маленьких амфор. Пахло рыбой и раздавленными фруктами…
В порту было тоже многолюдно. Рабы тащили на разукрашенные корабли тюки и громадные глиняные пифосы с зерном. Хриплые матросы шатались по пристани и рассказывали небылицы о заморских циклопах и сиренах…
Одиссей и Санька сновали между людьми, приглядывались ко всему и прислушивались. И никто не обращал внимания на Саньку, все думали, что он здешний.
Но однажды Одиссей сказал:
– Знаешь что… Ты только не обижайся… но лучше тебе пока не приходить к нам.
– Почему? – огорчился Санька.
– Люди стали о чем-то догадываться. У нас есть кривой сосед по кличке Полифем, он пьяница и доносчик. Он меня уже два раза спрашивал: "А что это за незнакомый мальчишка к тебе повадился?"
– Ну и что! Кому какое дело?
Одиссей помолчал и признался:
– Боюсь я… Если будут лишние подозрения, за мной станут следить и догадаются про мою тайну…
– Какую тайну? – удивился Санька. И даже обиделся. Оказывается, у Одиссея есть тайны, отдельные от него, от Саньки.
Одиссей виновато посопел и проговорил:
– Ты не думай, что я навсегда скрывал. Просто я хотел рассказать, когда все уже будет готово… Послушай, а твоя машина времени нормально работает?
– Конечно, нормально! Раз мы встречаемся… Ты про тайну давай.
– Сейчас… А в ней в любую сторону, то есть в любое время, можно уехать?
– Не в любое, – вздохнул Санька. – Дальше нашего вперед не получается. А назад – пожалуйста.
– Далеко назад?
– Да сколько хочешь! Можно нарисовать на циферблате деления с миллионами лет, и пожалуйста – хоть к динозаврам.
– К кому?
– Да это я так… Потом объясню. А что за тайна?
Одиссей сел на камень и посадил рядом Саньку. К их ногам подкатилась шипучая волна. Одиссей подозрительно оглянулся. Но кругом было пустынно, они с Санькой встретились на этот раз не в городе, а за его стенами, на берегу скалистой бухточки.