Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович. Страница 24

Симка не очень разобрался в этой речи, но опять ощутил необъяснимую виноватость.

– А что такое эти… ключевые… Какие они?

– Законы? Их множество. Сложный вопрос. Давай об этом позже. А сейчас пора в Эрмитаж, у нас билеты…

Эрмитаж запомнился скомканно и отрывочно. Оно и понятно! Как было десятилетнему существу вместить в себя все залы, картины, скульптуры, сокровища, которые копились веками! Остались в памяти египетские мумии в зале древностей, громадный заводной павлин с золочеными перьями, мрачная история, изображенная на громадной картине «Медный змей», – там на людей напали тысячи всяких ядовитых гадюк… А еще впечатался в душу маленький портрет женщины с молодым и добрым лицом – она кормила грудью пухлого малыша. Симка смотрел и не мог понять, что здесь такого. Отворачиваешь, хочешь отойти, а потом оглядываешься и смотришь опять. И опять… Может быть, потому, что вспомнились мама и Андрюшка?

Тетя Нора сказала, что это тоже Богородица со Святым Младенцем. Известная на весь мир Мадонна Литта великого художника Леонардо да Винчи.

– Не правда ли, как живая?

– Ага… то есть да, – неохотно отозвался Симка. Он считал, что здесь не нужны слова.

Но поздно вечером, когда улеглись в постели, Симка сам заговорил об этой картине.

Они ночевали в комнате тети-Нориной знакомой, которая уехала к родственникам и «предоставила жилплощадь» гостям из Турени.

Симка спал на диванчике со звонкими внутренними пружинами, а тетя Нора на хозяйкиной кровати, за раздвижной ширмой с китайскими картинками.

Тетя Нора выключила лампу и сказала:

– Ну, дорогой мой, спокойной ночи. Переваривай впечатления и засыпай.

– Аг… да, спокойной ночи.

Ночь была не очень спокойная. Вернее, не очень тихая. На Неве прогудел буксир. Где-то с ровным шумом проносились машины. Звенела гитара, и молодые голоса пели: «В гареме нежится султан, да султан…» Наверно, это бывшие десятиклассники расходились с выпускного вечера.

Симка повертелся на загудевших пружинах и спросил:

– Тетя Нора, а та картина, Леонардо да Винчи… Она как называется? Я забыл.

– Мадонна Литта… Запомнилась, да?

– Запомнилась… – Симка часто подышал, чтобы успокоить неожиданное щекотанье в горле, и признался (признаваться, когда не видишь того, с кем говоришь, и в сумерках легче, чем днем): – Мама вспоминается… Не потому, что похожая, а… ну, потому что есть что-то такое…

– Ты прав… Эта картина – воплощение материнства. Любви к детям… И вот опять же: загадку эту трудно понять, если не знать, что художнику помогала вера в Богоматерь и Святого Младенца…

Симка снова ощутил виноватость и неуверенность. Как в церкви. И решился на новый вопрос, очень непростой:

– Тетя Нора… А вот Бог… если он есть… Как вы думаете, он рассердился, что я отказался креститься?

Она засмеялась с каким-то рассыпчатым весельем.

– Думаю, что нет. У него есть дела важнее, чем обижаться на непонятливых мальчишек… А у тебя впереди еще много времени, чтобы обдумать все такие вопросы и решения. И сделать выводы…

– Тетя Нора…

– Что, голубчик? – Она была терпелива.

– А этот маятник… Фуко… Он висел там и раньше, когда собор еще работал? Или его повесили потом, когда сделали музей?

– Потом повесили. Чтобы продемонстрировать людям один из законов природы. Власти почему-то считают, что такие вот вечные принципы физики и механики отрицают существование Создателя. А на самом деле как раз наоборот. Они доказывают, что Он-то и сотворил Вселенную с ее нерушимыми законами. Ведь не люди же на крохотной планетке их придумали… Они могли придумать маятник, но закон, по которому он движется, существовал изначально .

Симка молчал, вспоминая уверенное движение медного шара над каменным кругом.

Тетя Нора сказала уже без всякого смеха:

– Хорошо, если в человеческой душе есть такой маятник. Который помогает всегда помнить о верном направлении…

Когда Симка вырос, он много ездил по разным городам и странам. А побывать в Ленинграде никак не удавалось. Оказался он там, когда город назывался уже Санкт-Петербургом. Исаакиевский собор снова стал действующим храмом. Маятника Фуко в нем уже не было. Зря, подумал Серафим Стеклов. Наверно, подумал он, церковные власти сочли его сооружением безбожников. А ведь на самом деле маятник демонстрировал один из вечных законов Вселенной, сотворенной Создателем…

Сказка белых ночей

После опыта с маятником Фуко экскурсионная группа поднялась по витым лестницам на галерею у башни. И Симка увидел сверху весь город. Ну, или, по крайней мере, полгорода.

Ленинград показался ему не менее громадным, чем Москва. Но он был другим. Совсем другим. Симка не смог бы объяснить словами, в чем непохожесть этих городов, но чувствовал: все у них разное. И даже небо над Ленинградом было иное – бледноватое, почти безоблачное. Лишь кое-где проступали в неяркой голубизне едва различимые, похожие на невесомую пряжу волокна.

Слева поблескивал, как полоска фольги, Финский залив. Симка уже плавал по нему – на пассажирском катере до Петродворца. Но теперь, с высоты, все виделось иначе. По-новому… С залива тянул влажный ветерок.

Симка водил глазами по прямым росчеркам улиц, пересчитывал глазами золотые шпили и купола, скользил взглядом по сизо-голубому размаху Невы, которая жила своей особой, корабельной жизнью. Потом отыскал среди Линий на Васильевском острове (это такие улицы с номерами вместо названий) крышу своего дома… Надо же, «своего»! Он здесь всего четвертый день, а кажется, что полжизни…

Они приехали в Ленинград рано утром, и утро оказалось не очень-то приветливым. Впрочем, Симка был готов к этому: знал, что здесь часто случаются дожди и туманы. И не огорчился, когда на перроне ветер вздыбил на нем расстегнутый пиджачок, а мелкие капли начали клевать лицо и ноги колючим холодком.

Тетя Нора тут же раскрыла зонтик, а Симке дала розовую прозрачную накидку, в которую он закутался до колен вместе с чемоданчиком. Когда вышли с вокзала, Симка по привычке, появившейся в Москве, глянул на себя в «зеркало» – в застекленную донизу стенку газетного киоска. И решил, что похож на проткнутый воздушный шарик с ножками в съехавших гольфах. Он весело сказал про это тете Норе. Она обрадовалась:

– Хорошо, что ты не расстроился из-за такой погоды.

– А чего расстраиваться! Балтийский климат!

Видимо, климату понравилась бодрость туреньского пацана, и он (климат то есть) решил сделать гостям подарок. Когда ехали на такси через широченную серую Неву, облака раздвинулись, взъерошенная вода пропиталась синевой, а шпиль Петропавловской крепости (на который Симка глядел разинув рот) вдруг отбросил солнечную искру… И больше дождей и зябкости не было ни разу!

Поселились недалеко от того места, где стояли старинные здания Двенадцати коллегий, в которых нынче располагался университет. Вход в квартиру четырехэтажного дома (тоже достаточно старинного с виду) был со двора. Двор, замкнутый глухим квадратом, напоминал внутренность крепости.

– Чисто достоевское место, – сказала тетя Нора непонятно и со странным удовольствием. Потом объяснила, что жить они будут в комнате бывшей актрисы Найденовой («Мы не очень близкие подруги, но она славная женщина»).

– Надежда Вячеславовна уехала, а ключ оставила нам…

Ключ вручила им вежливая пожилая соседка Надежды Вячеславовны (тоже похожая на отставную актрису).

Комната оказалась небольшая, в ней пахло нафталином и кофе. На стенах поблескивало стеклами множество фотографий в рамках – в основном бородатые мужчины в сюртуках и дамы в платьях дореволюционного фасона. Висели тяжелые старинные часы с гирями, но они, к сожалению, стояли, хотя гири были подтянуты. То ли испортились, то ли специально были остановлены на время отсутствия хозяйки. Вместо них на необъятном резном комоде бодро тикал будильник с никелированной шляпкой. Два узких окна смотрели с третьего этажа на улицу. В них уже с полной силой светило умытое ленинградское солнце.