Топот шахматных лошадок - Крапивин Владислав Петрович. Страница 39
– Дядя Лихо, а может, вы переедете к нам обратно? – осенило Драчуна.
– Не-е, Андрюшенька. Теперь уж не могу. Я ведь тут при должности…
… – Он там смотрителем колеса заделался, – объяснил ребятам Драчун, когда шагали в полумраке. – В пустом цехе там вертится большущее колесо. Вертится само собой…
– Зачем? – подозрительно спросил Тюпа.
– Не знаю… И Лихо не знает. Но говорит, что это очень важно… Оно иногда замедляет ход и надо его подталкивать. Ну и смазывать…
– Чудеса за чудесами, – сказала Белка. – Ты нас познакомь с ним, с Лихо Тихонычем. Интересно ведь…
– Ну, как-нибудь, при случае, – откликнулся Драчун. Без особой охоты, но и без явного нежелания. – Только дорога туда длинная…
Когда вернулись на площадь к бассейну, Костю окликнул Птаха. Костя думал, он скажет: "Где это вы гуляли?", но Птаха очень серьезно (и чуть ли не виновато) сообщил:
– Тут тебя один дяденька искал, рыжий такой. Он сказал, что будет тебя ждать у солнечных часов.
У Кости почему-то сразу упало сердце. Он кинулся на Треугольную площадь.
Вадим сердито сидел у часов, на краю площадки с циферблатом. Глянул мимо подбежавшего Кости.
– Куда ты сгинул? Дома нет, шарик твой локаторы не берут, видать здесь какой-то барьер. Мобильник не отвечает…
– Разрядился… – выдохнул Костя. – А что случилось?
– Вот… – Вадим протянул узкий белый конверт.
…И дальше все было, как во сне: тот же голубой лист с крупными буквами, те же слова… Только слез не было. Костя минут десять молча сидел, прижавшись к Вадиму плечом. Вадим тоже молчал. Сверху жарило солнце, но было зябко.
Потом Костя спросил:
– А отец Сергей сейчас где? В церкви?
– Наверно. Или рядом…
– Я схожу…
– Проводить?
– Не надо, я один, – с комком в горле проговорил Костя.
– Когда придешь домой, заряди мобильник. И позвони…
– Хорошо.
Голубые луковки и кресты маленькой церкви были видны за крышами. Костя пошел к ним, оказался в проходе между деревянными заборами, потом на знакомой аллее. Вышел к церковному крыльцу. Глянул на образ, на книгу в руках у Спасителя. "Да любите друг друга".
"Мама, я тебя люблю…"
В церкви был только священник. Стоял у дальней стены, поправлял на ней небольшую икону. Костя подошел к нему со спины.
– Отец Сергей…
Тот оглянулся, сказал без улыбки:
– "Отец Сергий". Впрочем все равно… Костик, я тебя ждал. Вадим позвонил…
– Значит, вы знаете?
– Да, Костик.
– А… можно какую-нибудь молитву… или службу?
– Я отслужу. Чуть позже. А ты помолись пока сам.
– Я не умею, – прошептал Костя.
– А как умеешь. Своими словами. Чтобы душа ее нашла приют у Господа… И свечку поставь.
Он положил Косте на плечо легкую ладонь, повел его обратно к двери. Там на столике, на обычном расписном подносе лежали тонкие желтые свечи. Отец Сергий дал одну Косте.
– Можешь поставить вон туда…
Костя оглянулся. Увидел знакомый образ Богородицы с Младенцем – над железным ящиком со щелью. Рядом с ящиком стоял высокий, Косте по грудь, подсвечник – медная тарелка на тонкой подставке, а на тарелке гнезда для свечек. Две свечки горели в этих гнездах. Костя зажег свою от дрожащего огонька. Вставил свечку в гнездо. Она покосилась, Костя поправил. От огоньков тянуло теплом, капля воска упала на руку. Горячая, но не злая, ласковая даже. Не то, что кипяток… Маленький Иисус и Мария смотрели на Костю с печальным пониманием.
Костя неумело и суетливо перекрестился
"Ну, раз уж так получилось… – мысленно сказал он. – Раз уж теперь ничего нельзя поделать… И если тотмир в самом деле есть… Я ведь ничего не прошу для себя, но для нее … пусть там с ней не будет ничего плохого… и пусть она помнит про меня. Пожалуйста…"
Огонек свечи вздрогнул, качнулся, затрещал и сделался неподвижным. Костя тоже вздрогнул. Постоял зажмурившись и быстро вышел из церкви. И пошел, пошел, потом побежал по аллее.
Куда ему было бежать? К кому? Только туда, в привычный мир Институтских дворов. Но, оказавшись на площади с бассейном, Костя понял, что не хочет никого видеть. И он не пошел к бассейну. Он пошел туда, где вытекающий из бассейна ручей убегал в заросли. Там лежал плоский камень-гранит. Костя сел на него, уткнулся лбом в колени и заплакал.
Пока читал письмо, не плакал, в церкви не плакал, когда бежал сюда не плакал. А сейчас сдерживаться не было смысла. Зачем?
Он дал волю слезам, и они щекочущими струйками потекли по ногам.
И была в этих слезах горечь с облегчением пополам. Хотя нет, горечи все же было больше…
Сперва он был один. Но скоро подошла Луиза. Потерлась о ногу гладким боком. Муркнула вопросительно. Костя погладил ее, не поднимая головы. Потом за спиной остановилась Белка (Костя сразу почуял, что это она).
– Что случилось, Костик, – тихо сказала Белка.
Он не стал, отмахиваться, говорить "ничего не случилось, отстань". Протянул через плечо письмо. И понял, что она читает.
Белка прочитала, помолчала и спросила шепотом:
– Она умерла?
– Да, всхлипнул Костик. – И теперь у меня совсем никого нет.
Оказалось, что сзади не только Белка. Оказалось, что еще Вашек и Сёга. Вашек положил руку на Костино плечо (почти как отец Сергий), а Сёга сел рядом и шепотом сказал:
– Ну, почему уж совсем уж никого? Мы же все-таки есть…
Пока вертится Колесо
С Лихо Тихонычем познакомились раньше, чем ожидали. И, как говорится, не от хорошей жизни…
Через три дня после посещения Круглого болотца Белка, Вашек, Сёга, Костя, Драчун и Дашутка сидели на краю площади с памятником Пространственному Абсолюту, в траве. Разглядывали древнюю монету с портретом дядьки в греческом шлеме – Драчун ее нашел накануне вечером в бассейне. И вдруг Сёга сказал брату:
– Что-то голова кружится…
Он сказал это шепотом, но услышали все. И у всех сразу – нервы втугую… После того случая, когда Белка познакомилась с братьями Горватовыми, у Сёги было два приступа – оба не сильные и, к счастью, дома. (Один раз – когда он узнал из Аленкиного письма, что она не вернется к сентябрю, а останется в Таганроге на год.) А на Институтских дворах ничего подобного не случалось. Казалось, что здесь и не может случиться. И вот нежданно, негаданно.
– Ну-ка, ложись, – быстро сказал Вашек. – Расслабься. Дыши спокойно, не бойся… – И выхватил мобильник.
Но Сёга не лег. Он сидел, раскинув худые, с синякми и прилипшими травинками, ноги, упирался сзади ладонями и смотрел прямо перед собой, Будто слушал что-то далекое. Поморщился болезненно, сказал Вашеку:
– Не звони. Это… не то… Я просто чувствую… Где-то случилось плохое…
– Что? – быстро спросил Вашек.
– Где? – перепуганно спросила Белка.
– Не знаю… – бормотнул Сёга. – Или нет… кажется знаю… На Круглом болотце…
– Что?! – вскинулся Драчун.
– Не знаю… – опять пробормотал Сёга. – По-моему, кому-то больно. Он плачет…
Сёге поверили сразу. Знали, какие у него чуткие нервы-струнки. Тут же решено было, что Вашек проводит Сёгу домой (пускай тот полежит на всякий случай), а остальные рванут к болотцу. Но Сёга решительно встал и заявил, что с ним все в порядке. Он пойдет вместе со всеми. "А иначе я помру от того, что ничего не знаю…"
– Ох, а Тюпы-то нет! – спохватилась Белка. – Дверь-то как откроем?
– Может, она осталась открыта? – с испугом и надеждой сказал Драчун. – А то мы до болотца не доберемся и к вечеру…
К счастью, дверь и правда оказалась не заперта. Потянули – отошла… Знакомый путь показался теперь коротким, потому что шли быстрым шагом. Вот и светящееся зеленью окно… Вот и песчаный пятачок.
На песке суетливо прыгали и галдели десятка два лягушат в коронках. Драчун быстро присел на корточки. Как он разобрал их бестолковое кваканье и чириканье, непонятно, однако почти сразу сказал: