Когда пришли триподы - Кристофер Джон. Страница 13

Сержант, высокий костлявый человек с нашивками участника Фолклендской войны, сказал:

– Дедушка рассказывал мне о войне 1914 года. Тогда говорили, что к Рождеству все кончится, а он провел в окопах четыре года. – Он покачал головой. – По крайней мере могли бы сказать, кто наш враг.

Погода становилась зимней, и к тому времени, как мы добрались до причала – чуть позже девяти, – пошел мокрый снег. Прилив был высокий – это еще одна причина нашего раннего выезда, и лодки раскачивались на привязи. Мы вышли из теплой машины, и на нас набросился резкий ветер.

Мы сняли с крыши машины резиновую шлюпку и спустили ее на воду.

Папа сказал:

– Мы с Лаури плывем первыми, потом я останусь на борту и займусь двигателем, а он будет перевозить остальных. Ладно?

Марта оставалась последней, организуя переправу. Энди помог ей подняться на борт, хотя на самом деле она в этом не нуждалась; она двигалась не как бабушка.

– Все в порядке? – спросила она папу.

Он кивнул:

– Хорошо, что я в прошлый раз заполнил баки. Не знаю, кто сейчас на заправочной станции.

– Ты, наверно, не поинтересовался прогнозом?

– Как ни странно, поинтересовался. Обычный прогноз, никакого «Да здравствует трипод». Прохождение холодного фронта с мокрым снегом и дождем. Ветер западный и юго-западный, силой от пяти до семи.

– Все равно хорошо, что баки полны. На парусе было бы трудно.

Говорили они спокойно, но я понимал, что перспектива поездки их совсем не радует. В обычных условиях мы при такой погоде никогда бы не отправились, даже вдоль берега, особенно учитывая перспективу усиления ветра.

Марта сказала:

– Ждать нечего. Пойду в камбуз, займусь едой.

На реке ничего не двигалось – неудивительно при такой погоде. Снег ударял в стекло рубки. Справа показался Эксмут – путаница серых влажных крыш. Я увидел кое-что еще – две фигуры в мундирах береговой охраны на причале. Толкнул папу.

– Вижу, – ответил он.

Одна из фигур махала нам. Другая подняла мегафон, и над мутной водой разнесся громкий голос:

– На «Эдельвейсе»! Причаливайте!

Папа прибавил скорости, и мы понеслись вперед, яростно раскачиваясь.

Энди спросил:

– Пошлют за нами катер?

– Не знаю.

Папа достал из карманы сигареты, потом спички. Я удивился, что он прихватил их, – он бросил курить больше года назад. Папа закурил и глубоко затянулся.

– Расскажу тебе кое-что, Энди, – Лаури знает. Вскоре после покупки «ягуара» Марта повезла нас в Хонитон. Дело происходило летом, главные дороги забиты, и она ехала проселочными. Они тоже были загромождены, да еще повороты через каждые сто метров. Очень раздражало, особенно в такой машине. Наконец за Плимутом дорога очистилась, и впереди остались лишь три машины. Марта нажала на газ. Мы делали свыше восьмидесяти миль, когда она обогнала последнюю машину и поняла, что держало первые две – машина была полицейская.

Энди спросил:

– Ну и что они сделали? Ведь они должны были записать ваш номер.

– Да, но если у тебя нет радара, ты должен ковать железо, пока горячо. Им нужно было обогнать нас и перегородить дорогу. Они, должно быть, решили потом разыскать ее, но по регистрационным данным узнали ее возраст. Не думаю, чтобы их прельщала возможность поучать шестидесятилетнюю леди, которая обогнала их.

Мы вышли в открытое море, и папа убавил подачу горючего.

– Я вот почему вспомнил об этом. Я тогда был прав. В нормальном законопослушном мире нужно делать то, что тебе говорят люди в форме. Но этот мир исчез, по крайней мере на время. Отныне безопаснее следовать правилу Марты – закрыть глаза и прибавить газу.

Я сказал:

– Похоже, нас не преследуют.

– Хорошо. Продолжай следить.

Марта ушла вниз с Анжелой, которую, как и Ильзу, укачивало даже в хорошую погоду. Когда мы отвернули от сравнительно безопасных прибрежных вод, я почувствовал, что у меня в животе тоже все переворачивается. Еще с четверть часа я держался, с удовлетворением отметив, что Энди прилип к поручню раньше меня. Спустя короткое время папа передал мне руль, и ему тоже стало плохо. На одну Марту, казалось, море не действует. Она принесла чашки горячего чая, опасно раскачиваясь с ними вместе с палубой.

Постепенно возможность преследования убывала; во все стороны простиралось пустое серое море. Вернее, почти пустое – мы видели несколько грузовых кораблей: одни из них шли на запад, другие – на восток. Папа заметил, что торговля должна сократиться: ведь неизвестно, в чьи руки попадет твой груз. Время шло медленно, и бьющие о борта волны его не ускоряли. Марта приготовила суп, я съел свою порцию с жадностью и тут же пожалел об этом.

Наконец справа показалась длинная тень Олдерни, а вскоре впереди появился Гернси. Но прошел еще целый век, прежде чем мы оказались в канале Рассела, и еще один – пока мы двигались вдоль бесконечной гавани.

Я чувствовал себя слабым и уставшим, но мне было весело. Мы сделали это, несмотря на дурную погоду, и теперь можно расслабиться. На Гернси я всегда чувствовал себя в безопасности. Гернси – совсем особое место: место, где пьют за здоровье королевы не как королевы, а как герцогини Нормандской, поскольку острова были частью этого герцогства, которое в 1066 году завоевало Англию. Англия, триппи, гражданская война – все это отодвинулось далеко.

Папа снизил скорость до четырех узлов, как требовалось в гавани. С причала за нами наблюдала фигура в форме.

Папа крикнул:

– «Эдельвейс» из Эксетера, временное посещение. Можно причаливать?

– Займите К3. Дорогу знаете?

– Знаю, – ответил папа.

– Хорошо. Добро пожаловать на Гернси.

Он крикнул что-то еще, но порыв ветра отнес его слова. Папа приложил руку к уху, и человек крикнул снова, громче:

– Да здравствует трипод!

Все молчали, пока мы с пыхтением шли к причалу. Гавань была менее загружена, чем летом, но в остальном не изменилась. В море длинными рядами раскачивались высокие мачты: здесь зимовало множество яхт. Вдоль гавани, как обычно, двигались машины, а за ними уступами поднимались крыши Сент-Питер-Порта. Над вершиной холма небо просветлело; как будто собиралось показаться солнце.

Когда мы причалили, папа собрал нас в передней каюте. Он сказал:

– Я рассматривал людей на берегу в бинокль. Я не уверен, но по крайней мере десять процентов – в шапках. И главное – всем распоряжаются те, что в шапках.

Энди возразил:

– Мы знаем только, что они заправляют в гавани.

Папа покачал головой:

– На острове такой величины – все или ничего. Они управляют.

Анжела спросила:

– Мы поедем на дачу? Я устала.

Лицо у нее было бледное, глаза опухли. Я сам чувствовал себя плохо.

Марта сказала:

– Если они взяли верх на Гернси, то на Джерси то же самое. Может, на меньших островах. Олдерни, Сарк…

– В маленькой общине мы застрянем. Когда они доберутся и туда – через несколько дней, – мы будем как утки на привязи.

Марта обняла Анжелу, которая негромко всхлипывала.

– Мы зашли так далеко не для того, чтобы сдаться.

– Остается Швейцария.

Марта нетерпеливо сказала:

– Если они взяли верх на острове, это включает и аэропорт. Запрет на полеты здесь может не действовать: для триппи чем больше путешествующих, тем лучше. Но они будут настаивать, чтобы все пассажиры были в шапках.

– Да, будут.

Папа отправился в кормовую кабину. Я не удивился, что он опять вспомнил Швейцарию. Для него встреча с Ильзой важнее борьбы против того, чтобы на нас надели шапки. Нет, это неправда. Но все равно очень важно.

Однако я удивился, что он так легко сдался. Я смотрел на ноги людей, проходивших мимо причала, и гадал, в шапках эти люди или нет и – в сотый раз – что же чувствуют люди в шапках. Печально думал я о том, что вскоре, вероятно, мне придется это узнать, но тут вернулся папа, неся чемоданчик дяди Яна. Он достал оттуда одну из шапок.

– В основном это радиоприемник или нечто аналогичное. Проводка под резиной. Ее легко перерезать ножницами. Шапка внешне ничем не отличается, но передачу не принимает. Поэтому никакого индуцированного транса, никакого приказа повиноваться триподам.