В футбольном зазеркалье - Кузьмин Николай Павлович. Страница 60

Окончательную точку в поединке рискнул поставить Владик Серебряков и поставил ее с блеском. У него это бывало и раньше: сыграть эффектно, на публику, сорвать аплодисменты. Скачкова удивило: откуда в нем такой запас неизрасходованных сил? Другие ребята, тот же Виктор Кудрин, еле таскали ноги.

Получив мяч в метрах десяти от линии штрафной, Владик пренебрег возгласом справа, где открывался на краю свежий старательный Белецкий. (А может, и не пренебрег, заметив, что того уже готовились закрыть). Играючи, он пошел сам, пошел вперед, легкостью своих движений дразня защитников. Ах, самолюбие, ах, гонор! В это время слева очень хорошо открылся Сухов, сзади набегал Кудрин – каждый из них потребовал к себе внимания защиты, и это было на руку Серебрякову: он шел с мячом, дразнил и выжидал. Усталый, разозленный стоппер решился смять его вместе с мячом и ринулся, но Владик выкинул такую штуку: оставив на мгновение сзади мяч, он проскочил вперед и тут же пяткой сам себе послал на выход. Пижонство, трюк, позволительный разве лишь в тренировочной игре! Но и это было еще не все. Выскочив к воротам, он резко замахнулся, и вратарь, обманутый замахом, распластался в отчаянном броске. С мячом в ногах Владик оказался перед опустевшими воротами. Нога его так и зудела засадить мяч в сетку, но у него хватило выдержки – он забежал в ворота и щегольским движением ноги остановил мяч сразу же за линией, не дав ему коснуться сетки.

Это был разгром, удача, – полная победа!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Толчок, когда самолет коснулся полосы, встряхнул пассажиров, и салон оживленно завозился. Мужчины надевали пиджаки, женщины потащили с полок сумочки и свертки.

По узкому проходу полетела тоненькая стюардесса.

– Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. К выходу мы вас пригласим. Пожалуйста…

Скачков расстегнул увесистую пряжку привязного ремня и потянулся к иллюминатору. Далеко впереди виднелось здание аэровокзала с высокой надстройкой. У барьера, затопив всю площадку, копошилась толпа. Известие о победе обогнало команду.

Пока самолет, завывая моторами, подбирался к стоянке, команда собралась в коридорчике у выходного люка. Остальные пассажиры, сознавая исключительность момента, покорно дожидались на своих местах. Несколько болельщиков, блестя глазами, высовывались из салона. В полете от них футболистам не было спасения, – замучили расспросами.

Иван Степанович, утопив в карманах плаща руки, стоял с нависшей челкой и слушал, что говорил ему Брагин, летевший с командой из Москвы. До Скачкова донеслось:

– В наше время относиться к спорту, как к пустой забаве, по меньшей мере смешно. Спорт – визитная карточка страны…

Герой венского матча Владик Серебряков, длинноногий, с безукоризненным пробором от виска до затылка, настойчиво улыбался, склонившись к стюардессе.

– Но после полета вам сутки положено отдыхать! – убеждал он девушку.

Рев моторов оборвался, и Скачков расслышал голос журналиста:

– Пеле прославил Бразилию больше, чем все их генералы и министры вместе взятые!..

Из дверей кабины, надевая форменные фуражки, показались пилоты. В тесном коридорчике стало не протолкнуться. Загремел, отъезжая в сторону, металлический люк, и в бок присмиревшего корабля упруго ткнулась каучуковая подушка подъехавшего трапа.

Обернувшись, Иван Степанович позвал:

– Матвей Матвеич, где там у тебя?

Массажист, томившийся на краешке кресла, развязал устье замшевой спортивной сумки. Мягкая эластичная ткань соскользнула вниз, открыв хрустальные блистающие грани кубка. Обеими руками он передал трофей Арефьичу, тот – дальше, и драгоценная чаша кубка, переходя из рук в руки, поплыла к выходу. Момент был впечатляющий: в салоне оборвались разговоры, пилоты и стюардессы построились, у выхода.

– Геш, бери давай! – Иван Степанович энергично показал Скачкову на кубок.

Ребята посторонились, предоставляя капитану первому появиться на трапе с завоеванной наградой. Скачков возразил:

– Иван Степанович, лучше вы!

– Точно, точно! – подхватил Брагин. – Берите. Это ваше право. Кубок сам собой приплыл смущенному тренеру в руки. Он пытался протестовать, но футболисты, пилоты, стюардессы, приглашая его к трапу, потеснились и зааплодировали. Овация перекинулась в салон; болельщики, напирая в коридорчик, бешено лупили в ладони.

Прежде чем взять кубок в руки, Иван Степанович тронул узелок галстука, щелчком сбил пылинку с рукава. Подняв трофей над головой, он показался на площадке трапа. Навстречу ему рявкнул духовой оркестр.

Когда вся команда спустилась вниз, в спину Скачкова толкнул Брагин:

– Что, Геш, тронулись и мы?

В Москве журналист оказался в командировке и все свои дела закончил с таким расчетом, чтобы возвращаться домой вместе с командой. Он встретил ребят в международном аэропорту Шереметьево.

Вместе с Брагиным Скачков вышел из самолета после всех. Журналист наблюдал, как возле тренера с кубком кипит водоворот встречающих.

– Я рад за старика. Хотя с Рытвиным ему все равно придется как-то ладить.

С высоты трапа Скачков видел, что тренера ведут под руки сам Рытвин и деятельный Ронькин, а перед ними, пятясь и перебегая, суетятся фотографы. Начальник дороги ради случая был в форменном кителе с золотыми шевронами на рукавах. Ронькин, заполошно рея венчиком волос над голым теменем, походил на переводчика при нем: он вслух передавал все, что ему вполголоса бросал торжественный, как монумент, Рытвин.

– Поднимите! – крикнул кто-то из фотографов. Иван Степанович остановился и обеими руками поднял кубок, Брагин подтолкнул Скачкова:

– Загремел теперь «Локомотив»! Смотри, что делается… Эге, а вон и мои! А тебя встречают, нет?

– Должны бы… – всматриваясь, проговорил Скачков.

Толпу встречающих понемногу размывало, и он увидел Клавдию с четою Звонаревых. Все трое нетерпеливо махали руками.

– Геш… – закричала Клавдия, бросаясь ему на шею, – ну что ты самый распоследний? Ждем, ждем… А почему не ты был с кубком? Что-нибудь случилось?

– Какая разница? – пробормотал Скачков, здороваясь со Звонаревы-ми. Вадим румяный, снисходительный, поигрывал ключом от машины.

Мимо в обнимку с рослой девушкой с распущенными волосами прошел великолепный Владик Серебряков. Он что-то говорил ей на ухо, девушка прятала лицо в букет цветов. С тяжелой сумкой протащился маленький незаметный Мухин с забинтованной головой. Его никто никогда не встречал. Не хватало Маркина – вот кого всегда встречали! Маркин остался в Вене, в госпитале. В Москве, в аэропорту Шереметьево, команда встретилась с женой Маркина, она летела к мужу.

– А где Маришка? – спросил Скачков. – Не захватили?

– Геш, – щебетала Клавдия, и зрачки ее таяли, расплывались, – ты не поверишь: мы здесь уже часа полтора. Правда, правда! Бутылку шампанского раздавили. Голо-ва-а… ужас! Я еле на ногах стою.

Она повисла на его руке. Звонарев ключом отпер машину.

– Город сегодня с ума сошел. В аэропорт не проехать. Если бы заранее не выехали – все. Не попасть бы тебе, Геш, в объятия родных и знакомых.

Рядом со звонаревской машиной стояла и дожидалась хозяина новенькая «Волга» с ужасной вмятиной на блистающем крыле – краска от удара осыпалась, тусклое железо провалилось внутрь. Уродливая вмятина невольно бросалась в глаза, словно вульгарный синяк на интеллигентной физиономии.

– Узнаешь? – мигнул Звонарев. – Да Комов же. Его скороходка.

И точно – за ветровым стеклом покалеченной машины Скачков узнал забавного чертика, подвешенного на ниточке. Таких чертиков ребята покупали в прошлом году в Западной Германии.

– Кто это его поцеловал так?

Звонарев растянулся на капоте, вытирая тряпкой ветровое стекло.

– Он сам кого хочешь поцелует. Не просыхает же… А вон и сам, красавец. Спроси.

Комов шагал через площадь в обнимку с Суховым, притискивал его к себе и говорил, говорил, заглядывал в лицо. В другой руке он нес большую суховскую сумку. Рядом с приятелями семенили на каблучках две крепенькие, как яблочки, девчушки в обрезанных юбчонках. Комов, как разглядел Скачков, был сильно навеселе: красный, распаренный, как после бани. Значит, он все еще здесь, никуда не уехал. Да и куда ему ехать? Высшая лига для него кончилась – на этом этаже он больше не жилец, а этажом ниже, во вторую лигу, переход закрыт намертво. Ах, Кома, Кома, сам заварил кашу, винить некого…