В футбольном зазеркалье - Кузьмин Николай Павлович. Страница 66

Шофер напряженно следил за дорогой и не переставал выкрикивать:

– В аэропорту сегодня был. Специально приезжал. Не пробиться было.

Скачков вяло подавил зевок.

– Да, многовато собралось.

– Как Фохт, Геша? Говорят, ломанул он тебя? А Ригеля мы еще в прошлом году засекли. На него только Сему выпускать. Маркина жалко. Вратарь был хороший. Я его перед самым отъездом возил. Поговорили еще. Надо же! Жалко.

Из оживленной болтовни шофера узнавалось многое – не надо никаких последних известий. Таксисты всегда в курсе всех футбольных событий.

– Кома-то… слыхал, Геш? – в заводской команде. А говорили, в Москву берут. Вчера как раз играли. Опять пенальти схлопотал. Пропал мужик.

– Сегодня тур, – сказал Скачков. – Не слышал, как там в Ленинграде? В Ленинграде играли торпедовцы Москвы, очередная кубковая встреча.

– Как не слышал? Вот, репортаж был, – шофер пристукнул по приемнику. – Сгорело «Торпедо». Решетникова отпустили, он и залепил. И здорово залепил, с ходу.

Скачков с пониманием покачал головой:

– Леху надо держать, он может.

– Вам с ленинградцами на их поле играть? – голосисто выкрикивал шофер, все время подбавляя ходу. – В первом круге у них.

– А на Кубок?

– Ты подожди! – суеверно отмахнулся Скачков. – Нам еще с Кутаиси играть.

– Бро-ось, Геш! – шофер задорно блестел глазами из-под кепочки. – Кутаиси… Австрийцев ободрали!

Скачков напомнил:

– Ленинградцам еще с Баку играть. Шофер согласился:

– С Баку им придется пободаться. А что для вас лучше – Баку или Ленинград?

– Какая разница? Играть надо.

– А где матч? На чьем поле?

– Если Баку выиграет, то у них. Если Ленинград – дома играем.

– Тогда пускай Ленинград, – рассмеялся шофер. – Поболеем… Но вам придется с дороги возвращаться!

– Если Ленинград выиграет? Да, из Тбилиси домой.

– А потом опять в Баку? А потом домой? Ну, налетаетесь вы нынче!

– Погоди-ка, не разгоняй, – попросил Скачков, начиная вглядываться в темный ряд домишек за густыми палисадниками. – Кажется, приехали. Где-то тут должно быть… Ага, вот! Стопори.

– Тю-у… кто пришел-то! – изумилась она. – Прилетели уже?

– Не спишь еще? А я вот… Загляну, думаю.

– Заходи, Геш. А я стирала.

На веревке наискосок всего двора тяжело висело мокрое белье. Мокры и ровно застланы половичками крылечко, коридор. С кухни пробивался поздний свет.

– Бабка? – шепотом спросил Скачков, кивая на кухню.

– Она, – ответила Женька. – Собираю ее. Дали путевку в профилакторий – не отказываться же! Отвезу ее завтра, пускай поживет. И ей хорошо, и мне без забот.

– Увидит сейчас, не узнает.

– Так времени-то прошло!

Поднимаясь за Скачковым, Женька сняла фартук и вытирала руки.

Осматриваясь в давно знакомой комнате, Скачков не находил заметных перемен. Разве этажерка с книгами, да веер фотографий над столиком.

– Ты как… сейчас из дому, нет? – спросила Женька. – Я это к тому, что, может, есть хочешь. Я борщ варила, не остыл еще.

– Борщ? – Скачков, стесняясь, заскоблил затылок. – Вообще-то…

– Все ясно, – вмешалась она и стала собирать на стол. – Поругались, что ли?

– Да как тебе сказать? Маленько, знаешь, есть.

– Тогда сиди. Я сейчас.

Надевая фартук, завязывая на спине, Женька ушла на кухню.

Оставшись один, Скачков зачем-то энергично потер руки, стянул пиджак и повесил на спинку стула, так он поступал в те времена, когда бывал здесь частым и желанным гостем. Затем полез по фотографиям. На любительских снимках, не всегда удачных, он узнавал Женьку и какого-то одного и того же парня с мотоциклом. «Гм… – он неожиданно ощутил что-то похожее на ревность. – А в общем-то…

Вернувшись с кухни, она застала его за разглядыванием фотографий и смутилась, порозовела, но – чуть-чуть.

– Чего ты там нашел? Садись за стол.

– Знаешь, Жек, а я ведь сомневался: ехать, не ехать? Думал: выгонит еще.

Развязно шаря взглядом по фотографиям, он тем не менее насторожился: по тому, как она сейчас ответит, все сразу станет ясно. (Пока ехал, никаких сомнений не было; расстроил его парень с мотоциклом).

Отозвалась она с заминкой:

– Не поздно же еще…

Ну нет, он ожидал не такого ответа!

– Жек, ты только не финти. Лучше, знаешь, сразу. А то, я ведь могу и… это самое… испариться.

– Геш… Вроде мужик вон какой большой вырос, а все глупый. Видали его – обиделся! – Она рассмеялась. – Ешь сначала, не кипятись. Садись. Я налила.

Гм… Притворная ее строгость была знакома, правда – малость подзабылась. И все же! «Не поздно еще…» Не о такой мечталось встрече. Ехал, знаете ли, разлетелся и – вдруг… Обидно.

Не понимая еще, правильно ли он поступает, Скачков подъехал с табуреткой к столу.

– Гешенька! – воскликнула вдруг Женька, – хлеб-то я забыла подать!

Бросившись на кухню, она мимоходом припала к его сердитой спине, поцеловала в голову.

– Прости, милый. Болтаю себе, болтаю, а на столе пусто. Аромат домашнего наваристого борща заставил его сглотнуть голодную слюну.

– А!.. – он махнул рукой на все свои сомнения и жадно хватанул от хлебного ломтя.

– Замуж, что ли, собралась? – спросил он, молодецки управляясь с доверху налитой тарелкой.

Скрестив руки, Женька стояла, наблюдала, как он ест.

– Когда-то надо. Не век же одной куковать.

– Кто он? – мурчал Скачков, выбирая из тарелки с хлебом кусок покрупнее.

– Кто, кто! Парень. Шофер. Ничего парень.

– М-м… – значительно протянул Скачков, наклонив тарелку и проворно дохлебывая. – То-то я гляжу… – И он мотнул головой на фотографии.

– Еще налить? Давай, у меня много.

Все-таки простецкая она девка, вот что в ней было дорого. Лиза, сестра, да и Анна Степановна, обе они вспоминают о ней до сих пор.

Отваливаясь от стола, Скачков прикусил кончик ложки и задумчиво заморгал.

– А у меня, знаешь, худо что-то. Непонятно, как все получается.

Никогда раньше он не решился бы рассказывать кому-либо о своих домашних неполадках. Да и кому было рассказывать, с кем делиться? И лишь сейчас, когда у него вырвалось внезапное признание, Скачков понял, что жизнь, которую он вел, при всех ее радостях, обносит его многим. Где, спрашивается, друг, которому все скажешь и который все поймет? А дом, настоящий дом, постоянная мечта Анны Степановны? Разве это дом, куда он время от времени является лишь ночевать? С Клавдией у них был всего один месяц дружной безмятежной жизни – тогда, в Батуми. Скачкова там хорошо знали («Локомотив» всегда проводил южные сборы в Батуми), им отвели прекрасный номер. Было тепло, многолюдно, тихое море, все дни вдвоем – чудесный месяц. Может быть, не представляя себе жизни футболиста, Клавдия надеялась, что так будет всегда?

– Чудак ты, Геш, – мягко упрекнула его Женька. – Кто же виноват-то?

– Кто, кто? – Он сердито отъехал от стола. – Я, что ли?

– Нет, дядя! – в тон ему огрызнулась Женька. – Эх ты, голова, два уха. Да нашего брата, знаешь, как надо держать? Вот! – она крепко сжала кулак. – А ты? Баба без вожжей – гиблое дело. Не мужик ты, что ли? Да я бы им всем такой разгон устроила, дорогу бы забыли! А Клавдия твоя… девка еще молодая, ребенок подрос. Ты сколько дней в году дома-то бываешь – не считал? Я бы на ее месте еще не то выкинула. Честно говорю.

Она подошла к столу, забрала тарелку, смахнула в нее крошки со скатерти.

– Может, налить еще? Не надумал?

– А твой, – спросил Скачков и показал на фотографии, – с вожжами? Женька закинула голову и рассмеялась.

– Чего обо мне сейчас толковать? Ты о себе думай.

– Говорить с тобой! – проворчал он и полез из-за стола. Но обиды на нее не было, какая на нее обида!

– Что это с ногой-то? – заметила она.

Натягивая пиджак, Скачков повертел коленом, притопнул.

– Так, знаешь… ковырнули малость.

Она остановилась посреди комнаты, уперла в бока руки.

– Ох, смотри. Доковыряют тебя, что Клавдии твоей одни обломки достанутся.