Муж для девочки-ромашки - Ларина Арина. Страница 42

– Нравится, – соврала Надя. – Господин Рельке, а почему вы не пьете?

– Во-первых, мне бы хотелось, чтобы ты называла меня Ивальд. Это мое имя. Если я приглашаю тебя на ужин, то это автоматически означает, что мы можем избегать в общении формальностей. Во-вторых, я за рулем. Но вино уже заказано, поэтому его надо выпить.

«Вот зануда-то, – затосковала Надя. – Может, он споить меня хочет. Да я от целой бутылки тут и «Цыганочку» спляшу, и стриптиз покажу, а завтра проснусь простой российской безработной».

Поскольку Надежда вежливо отмалчивалась, говорил Рельке. Почему-то процесс поглощения пищи на его разговорчивости ничуть не отразился, и все у него получалось красиво, как в кино, – говорить хорошо поставленным голосом и при этом не давиться и не ронять ужин изо рта. «Партайгеноссе», торжественно поблескивая очками, рассказывал про перспективы развития компании и свои перспективы в частности. Никаких комплиментов подчиненной он не отвешивал, руки не распускал, к сотрудничеству не склонял. Зато по ходу беседы вдруг выяснилось, что сам Рельке начинал с простого носильщика и шел к своей должности почти десять лет.

– У тебя большое будущее, если ты будешь много учиться и много работать, – назидательно сообщил он и победоносно улыбнулся.

«А интересный мужик!» – неожиданно подумала Надя и подобралась. Не хватало еще романа на рабочем месте. Обычно такие романы заканчиваются вместе с карьерой и зарплатой. Нельзя класть все яйца в одно гнездо и допускать, чтобы личное зависело от общественного, иначе потеряешь все сразу. Хотя Наде особо терять было нечего. Но и уверенности, что за ней ухаживают, у нее тоже не было. Конечно, ужин подразумевал что-то такое, но что? Может, заскучавшему боссу было не перед кем повыпендриваться и похвалить себя, прихвастнуть. А тут такая благодарная аудитория, подкупленная его начальственным положением и собственной зависимостью.

Досконально проверив счет и дождавшись сдачи в полтора рубля, Рельке потребовал завернуть все недоеденное с собой, зацепил отчаянно красневшую от его крохоборства Надю под локоток и вальяжно поплыл на выход.

Высоченный, широкоплечий европеец с мелочными замашками старого скряги и манерами особы царских кровей… Надя недоумевала, как относиться к этакому коктейлю, и нервничала в ожидании кульминации. Ведь для чего-то же он ее пригласил!

Рельке был галантен до судорог. Он открывал перед нею все двери, пропускал вперед и поддерживал под руку, как будто она была немощной герцогиней девяноста лет от роду на придворной церемонии. Посадив Надю в машину, он рысью понесся на свое место, словно боялся утомить пассажирку лишними мгновениями ожидания.

«Дурдом!» – заерзала Надежда, отследив метнувшуюся вокруг драндулета тень шефа.

Вместо поцелуя руки он галантно вручил ей пакеты с едой.

– Спасибо за приятный вечер, – откланялся Рельке, оставив недоумевающую Надю у подъезда с мешком в руках и баулом под ногами.

Надя тревожно улыбнулась, опасаясь, что с нее потребуют компенсации в любом виде, но шеф отбыл почивать неотблагодаренным.

– Я тут поесть из ресторана привезла, – подлизнулась Надя к маме, открывшей дверь.

– Умница, – немедленно подлизнулся в ответ Анатолий Викторович.

Два нормальных человека, мыслящих логично и трезво, готовили плацдарм для сосуществования в условиях малогабаритной квартиры. Конечно, оба предпочли бы обойтись без столь напряженного соседства, но жизнь диктовала свои условия. С соседом спорить можно, с жизнью – нет. То есть теоретически, разумеется, можно, но на практике КПД будет равен нулю.

Татьяна Павловна была женщиной независимой в мнениях и суждениях, далекой от логики приспособленчества и резкой на язык. Поэтому она оттопырила нижнюю губу, понимающе кивнула и протянула:

– Объедки принесла из своей гостиницы? Ну-ну. А мы как раз уже поужинали. Так что приятного тебе, доченька, аппетита. И на будущее учти – я чужое не доедаю, у меня свое в холодильнике стоит.

– Таня, – предостерегающе дернул ее за рукав дипломатичный Анатолий Викторович.

– Что Таня? – передразнила его мама. – Не доходи в своей дипломатии до идиотизма. Кстати, только позавчера ты лепетала что-то про будущего мужа. И куда делся сей ценный экземпляр, призванный обеспечить мою спокойную старость? Когда уже я смогу спокойно пожить для себя, а не нянчиться с великовозрастной дочкой?

– Когда квартиру разменяем, – процедила Надя. – Я как раз подыскиваю варианты.

– Ты свихнулась? – хмыкнула Татьяна Павловна и беспомощно оглянулась на притихшего рыцаря. – На что можно менять этот скворечник? На две собачьи будки в пригороде? Что ты еще придумала?

Ничего такого Надя не планировала, но начала придумывать на ходу. Просто из принципа, чтобы не отмалчиваться, ибо молчание, как известно, знак согласия.

– Каждая ячейка общества должна жить отдельно, – просветила она присутствующих, выуживая из мешка недоеденные продукты. – В нашей ситуации я наблюдаю три ячейки…

– Две, – деликатно поправил Анатолий Викторович. – Мы с Таней…

– А никто вас и не делит, – утешила его Надежда, проигнорировав мамины круглые глаза и красные пятна, ползающие по щекам Анатолия Викторовича, нервничавшего в преддверии скандала. – Есть одинокая я, ваш дуэт и третье звено в цепочке – моя будущая гражданская бабушка. Или кем мне там будет приходиться ваша мама?

Надя ясным наивным взглядом уставилась на Анатолия Викторовича.

– Моя мама? А при чем здесь моя мама? Мою маму трогать нельзя! – в ужасе замотал головой великовозрастный сын. – Это ж пороховая бочка.

– Моя мама тоже не букет ромашек. – Надя торжественно выгрузила недопитую бутылку вина и аккуратно сложила пакет. – Но нужно смотреть правде в глаза. Жить здесь втроем нам будет не особо комфортно, и долго в мире и согласии мы не протянем. Если интеллигентно объяснять, то здесь вам мешаю я, там – бабуля. Если по-простому, то здесь вы мне мешаете, а там – бабуле. В любом случае диссонанс. Надо сложить квадратные метры и поделить их по справедливости.

– Но это невозможно! – прошептал деморализованный ее логикой Анатолий Викторович.

– Еще как возможно, – утешила его Надя. – Это коммуналку тут устраивать невозможно, а разъехаться очень даже легко. Молодая семья должна жить отдельно от родственников, иначе это не семья, а колхоз или табор.

– Я что-то мысль не ловлю, – атомным ледоколом вклинилась в диалог Татьяна Павловна. – Откуда молодая семья, ежели ты тут с вещами, а мужик твой неизвестно где?

– Молодая семья – это вы, мамуля! – Надя поболтала бутылкой. – Пить со мной будете?

– Будем! – обрадовался Анатолий Викторович. Ему, как и каждому мужчине, казалось, что большинство проблем решается именно так.

– Не будем, – тряхнула прической мама. – Только пьянок на нашей коммунальной кухне не хватало. Все. Тема питья и разъезда закрыта. Временно. Вплоть до особого распоряжения.

На следующее утро Надя заметила, что здоровается с ней гораздо большее количество служащих отеля, а охранник впервые благодушно и демонстративно махнул рукой на предъявленный пропуск.

Рельке был уже в кабинете, свежий, как огурец, и злой, как бультерьер, у которого из-под носа утянули кость. Сквозь стекло Надя видела, как он отчитывает швейцара. Тот стоял понурившись и покорно кивал головой в такт воплям.

– Что случилось-то? – заинтересовалась Надя. После вчерашнего она вообще не понимала, как вести себя с шефом, и очень обрадовалась, что можно проскользнуть на рабочее место незамеченной. Или после того, как ее покормили, нужно все же проявлять к начальству больше теплоты? И что это вообще вчера было: гуманитарная помощь, подкуп или начало нового этапа в ее жизни?

– Не знаю, – фыркнула Ляля Милославская, строившая глазки шкафоподобному красавцу и не желавшая отвлекаться на чужие проблемы. – То ли Мишка дверью кого-то прищемил, то ли сам там застрял.