Муж для девочки-ромашки - Ларина Арина. Страница 50

– Погоди рыдать. Я тебе не для этого валерьянку заказал, – участливо наклонился к ней Потапов. – Отец твой умер почти двадцать лет назад. Так что погоди оплакивать. Вот этот хмырь тебя удочерить пытался?

Сергей Сергеевич подпихнул Наде три глянцевые фотографии. Она отшатнулась.

– Да, он. Я не поняла, он мне не отец?

– Еще бы ты с первого раза понимала. Соображала бы быстро – не вляпалась бы. Вот таких разинь они на конфетку и ловили. Обычный аферист, мошенник-виртуоз, у них там целая группа была. Один шуры-муры с тетками крутил, второй нотариуса изображал, а третий кредитора. Изредка ролями менялись. Ты заявление писать будешь?

– Не понимаю я ничего! – чуть не плакала Надя. – Вы нормально объяснить можете? Я деньги кому-нибудь должна?

– Должна. Мне. Штуку баксов, как договаривались. Мне людям заплатить надо за работу. А больше никому.

– Как? А Немицкий? Он мне угрожал!

– Нет в природе никакого Немицкого. Я вот удивляюсь. Вот вы, бабы, такие все из себя умные, проницательные, а как до дела доходит – обхохочешься. Ты расписку у него свою видела?

– Видела, – обиделась Надя. – Он мне копию из рук показывал.

– Так копию-то забрать надо было, чтобы умным людям показать. Мне, например. Филькина грамота. Ее, кстати, изъяли при обыске.

– При аресте? Он арестован? А как? Ой, Сергей Сергеевич! Я вам так благодарна! Что, честно? А как так получилось? Ой, а расскажите, а то я ничего не понимаю!

Мысли перемешались винегретом, сохранив лишь общую канву – все скорее хорошо, чем плохо…

– Ай! Ой! – передразнил Потапов. – Тьфу! Все расскажу, не хлопай глазами. Мамаша твоя познакомилась с мужичком, он же – якобы Немицкий. На самом деле Федулько Степан Матвеевич. Повстречалась, потрепалась, среди прочего поведала свою грустную историю. Погордилась, стало быть, что такая она, мол, независимая, сильная, дочку одна подняла. Только дочка дура дурой выросла. Федулько информацию принял к сведению, слил товарищам. Иван Иванович, он же Костя-Хлыщ, поймал тебя, понавешал лапши, а ты, как и обещала мамаша, – дура дурой, тут же поверила. И побежала документы подписывать. Дальше дело техники. Они сняли квартирку, повесили табличку и таких же куриц, как ты, в один день подогнали. Тебе Костя отцом представился и бумаги дал подписать. У него вообще с этой кипой бумаг хороший трюк придуман, потом что угодно наврать можно, вы ж не читаете. Еще с четверыми он крутил любовь, а потом одной рассказал страшную сказку про аварию с дорогой иномаркой, за которую теперь долг надо отдавать, попросил поручительство подписать, другой – про карточный проигрыш, третьей фирму дарил, так она целый час там, вроде тебя, макулатуру подписывала. Много чего было. Спеклись они на другой. Хлыщ с ней гулял, дружок его фотографировал, а потом решили бабенку шантажировать, мол, пикнешь, фотографии мигом супругу на рога наденем. У той муж – крутой бизнесмен, думали, она побоится на улице остаться и кошелек раскроет. А тетя их обломала. Деньги ее, муж в кулаке, бизнес общий. Так что мужа она не боялась, пошла в милицию, все честь по чести. Твои бумажки среди прочих были, только доказать ты ничего не сможешь. Потому что маманя твоя права насчет мозгов. Ты проценты отдала – расписку взяла какую-нибудь? Можешь не отвечать. Кто б сомневался! Плакали твои денежки. Когда долги отдаешь, с кредиторов документ какой-никакой брать надо. Эх ты, Иванцова! Валерьянку-то пить будешь?

Такое бывает только в сказках. Идет себе красна девица по лесу, а на нее Кощей пикирует. И казалось бы, нет ей никакого спасения – ан нет! Откуда ни возьмись – Иван-царевич, как рояль из кустов. Хрясь – и нет у красной девицы никаких неприятностей, зато добрый сказочник наградил ее женихом царских кровей, свекром царем и государством в придачу. У Надюши больше не было бесконечно огромного долга, превращавшего жизнь в каторгу и обесценивавшего сам смысл этой никчемной жизни, зато была денежная работа и жених-начальник. Поверить в такой крутой пируэт фортуны сразу никак не получалось. Должен был быть какой-то подвох. Или Кощея не добили, или Иван-царевич уже женат, или красна девица для равновесия должна превратиться в жабу.

– Спасибо, не надо валерьянку. – Надя потерла виски и сосредоточилась на оставшейся проблеме: – Деньги вам можно частями отдавать?

– Можно. Мне все можно. Потому что – куда ты от меня денешься! Даже расписку можешь не писать, – заржал Потапов. – Чего скисла? Можно уже радоваться. В следующий раз умнее будешь.

– Не будет следующего раза, – сжала губы Надя.

– Ох, не зарекайся. Знаю я вас, баб. Не ты первая, не ты последняя. Если что, обращайся. Всегда рад помочь.

Надя вышла из кабинета и прислонилась лбом к холодной стене. Злости не было, радости особой тоже. Собственно, радоваться было страшно, а злиться – глупо. Не оказалось у нее никакого отца. То есть был какой-то, да давно умер. Зря только надеялась, что может быть как у всех. Кисло-то как! И мама не врала.

В жизни все так просто и так сложно. Надя с недоумением прокручивала в памяти события последних месяцев. Как она легко поверила первому встречному. И ведь что врать-то, денег захотелось! Приползи к ней папашка грязный, пьяненький и оборванный, с радостью рассказала бы все маме, и не простила бы, и не приняла бы. И это ж надо – в такую чушь поверить! Папа-миллионер, нашедший дочь через четверть века после рождения! Вот оно, пагубное влияние «мексиканского мыла». Которое, к слову сказать, Надя и не смотрела никогда. Конечно, можно себя оправдывать тяжелым детством и разросшимися до объема парашюта комплексами, но… Права мама – дура дурой. Хотя и мамаша хороша – выболтала уголовнику всю свою подноготную. Еще кичится, что в людях разбирается. Разобралась! И жулику этому спасибо надо сказать. Не он бы, так и сидеть в какой-нибудь заштатной конторе или в школе с Фингаловой на пару. Уж в гостиницу, не будь на ней такого долга, Надя ни за что бы не сунулась. Нашла бы что-нибудь несуетливое, тихенькое, бесперспективное, но спокойное. Влачила бы жалкое существование по принципу «рожденный ползать летать не может». И Ивальда у нее бы не было. Даже оказалось, что Надежде есть чем гордиться, а то бы жила и не знала, что сможет почти без потерь вылезти из такой ямы. Она не сломалась, выдержала и заслужила все, что дала судьба. Во всех смыслах: и хорошее заслужила именно тем, что не сдалась, и плохое – своей неуверенностью и слабостью. Зато теперь Надежда получила право считать себя сильной.

Хотелось немедленно найти Ивальда и поцеловать. А еще лучше – утащить его домой или хотя бы в машину, где он перестанет быть господином Рельке и равнодушно блестеть очками. Теперь между ними ничего не стояло. Скелет в шкафу рассыпался в прах и был съеден молью.

– Случилось что-то хорошее? – с любопытством спросил Ивальд, нагрянувший с проверкой на кассу. Он косился на сияющую Надежду и сопел.

– Случилось, – еле сдерживая наконец-то нахлынувший восторг, прошептала она. Вероятно, шок прошел, и осознание освобождения и грядущего безмятежного счастья медленно, но верно накрывало бесшабашной волной.

Ивальд терпеливо ждал, не снизойдя до наводящих вопросов.

– У нас радость. – Наде хотелось веселиться, хулиганить и вообще – нарушать благочинное спокойствие, царившее на стойке.

– У нас? – задумался Ивальд. – Общая?

– Общая! – едва сдерживая смех, кивнула Надежда. Ей вдруг пришло в голову подшутить и намекнуть на беременность. Интересно, как он отреагирует. Как реагируют примерные во всех отношениях мужчины на столь неординарную новость? Зеленеют от страха? Краснеют от ярости? Или впадают в тягостные размышления?

– Ты хочешь куда-то вместе поехать? – Ивальд так и не смог придумать логического примера общей радости. А Надя вдруг поняла, что не хочет видеть его лицо ни зеленым от страха, ни красным от ярости. Потому что после этого будет очень тяжело и сложно жить дальше. А ей не хотелось сложностей. Ей хотелось просто быть с ним рядом, с таким разным, предсказуемым и одновременно непрогнозируемым, как антициклон.