Жених эконом-класса - Ларина Арина. Страница 22

– Брелочек твой? – блондинка неожиданно швырнула в нее что-то маленькое, больно ударившее Лизу в щеку и отскочившее на пол. Как при медленной съемке Елизавета сначала с удивлением поняла, что у гостьи трясутся руки и лихорадочно блестят глаза, затем почувствовала острую боль в скуле и уже потом перевела взгляд на пол. Там лежал расколовшийся брелок-сердечко. Такой она подарила Толику, просто так, чтобы помнил. Как получилось, что сейчас ее подарок валялся здесь, даже думать не хотелось. Потому что было страшно. Наверное, точно так же боялась Катя производить инвентаризацию своих ощущений, мыслей и поступков, предчувствуя, что выводы ее не совсем устроят. Вернее – совсем не устроят. Теперь Лиза ее понимала. А еще она понимала, что сейчас все кончится. В очередной раз. И никакая эта тетка не родительница…

– Что молчишь?

– Думаю, охрану вызвать или сама уйдешь? – спокойно ответила Лиза. Если и плакать, то в одиночестве, а показывать свою слабость какой-то крашеной мочалке – никогда! Тем более что, может, еще не все потеряно. Брелок она могла у Толика украсть.

Догадываясь об абсурдности последней догадки, Елизавета тем не менее насмешливо прищурилась и добавила:

– От меня чего надо?

– Это тебе что от нас надо? – взвизгнула блондинка. Ей до последнего хотелось сохранить лицо, но так гадко и мерзко все получилось. Разобраться с соперницей красиво не получалось. Да еще соперница-то кто? Толстозадая училка, смотреть не на что, центнер интеллекта, запакованный в шмотки из секонд-хенда!

– Мне – ничего, – сделав вид, что основательно подумала, сообщила Лиза.

– Ты себя в зеркало видела?

– Я так понимаю, ты бывшая подруга Толика? – прервала полемику на тему собственной внешности Кротова.

Блондинка задохнулась от возмущения и посинела. Видимо, дело обстояло серьезнее, чем хотелось бы.

– Я? – она вскочила и снова рухнула на парту. – Я – бывшая подружка? Да я… Да ты…

– Да мы с тобой! – продолжила тему Лиза. – Не надо тут кудахтать. Постарайся собрать мозг в пучок и внятно изложить, кто ты и зачем пришла.

– Я зачем пришла?! – Визитерша вдруг заплакала. Она плакала, некрасиво кривя рот и размазывая тушь по щекам. Рукав костюма покрылся пятнами.

– Костюм испачкался, – Лиза растерянно махнула рукой. Что делать с рыдавшей теткой, было непонятно. Мысленно ругнув Толика, который не смог объясниться со своей пассией сам, а теперь та приперлась позорить Лизу в школу, она предприняла вторую попытку выпроводить барышню с подведомственной территории, при этом лихорадочно соображая, чем бы таким занять детей, чтобы все-таки уединиться в начале урока и выведать у истерически всхлипывавшей блондинки все подробности. У Лизы тоже тряслись руки. Ее бросало то в жар, то в холод, в крови бушевал адреналин, а страх потерять Толика топил все мысли в панических обрывках идей: как спасти, не упустить, победить в конце концов.

Но победить было нельзя. Жалкая худышка, рыдавшая на первой парте и размазывавшая свой макияж, по умолчанию уже одержала верх:

– Как тебе не стыдно! У нас дети! Двое! Что вы все на деньги заритесь?! Толик, он глупый, доверчивый! Он же меня любит, а с вами со всеми от жалости только… А вы все акулы, к кошельку сразу… А он не такой! Его соблазняют, а он не понимает!

Конечно, Кротова могла бы поспорить по поводу доверчивости Толика. Особенно много пищи для полемики давала фраза блондинки «вы все». То есть Кротова была не одна в длинном списке «акул», окрутивших наивного и простодушного парня. Его настырность в деле многократного вставания на одни и те же грабли позволяла заподозрить, что ему это дело нравилось. Но это уже не имело отношения к делу. То есть к Елизавете. Стало ясно, что никакой поездки на юг не будет, а еще, к ее огромному удивлению, обнаружилось, что даже такой валенок, как Толик, при желании очень легко может длительный период времени обманывать сразу двух женщин. Даже если допустить, что одна из них полная дура (тут Кротова угрюмо покосилась на хлюпавшую блондинку), то вторая-то – глаз-алмаз! Получалось, что в Лизиной логике тоже имелись бреши, раз она не смогла раскусить ушлого донжуана. Но уязвленное самолюбие было ничем по сравнению с наличием у Кротовой рогов. Это было унизительно, оскорбительно и возмутительно. А блондинка, ставшая невольной свидетельницей и соучастницей ее позора, продолжала лить слезы и сообщать подробности Толиковой биографии. Мужик, по ее словам, был примерным семьянином, отцом и мужем, с которым случались временные трудности.

– Понимаешь, у шизиков тоже бывают весенние обострения, вот и у Толика тоже…

– И что, твой муженек каждую весну обрастает шерстью и носится при лунном свете, пугая соседей своим воем? – злобно поинтересовалась Кротова.

– Нет, его тянет на нестандартных женщин. Мужскому организму нужна разрядка, временная.

Ощущать себя «временной разрядкой мужского организма» было чрезвычайно позорно и отвратительно. Лиза была о себе более высокого мнения. Скорее всего, тощая и капризная жена надоела весельчаку Толику, поэтому его и потянуло к нормальной бабе, которая вкусно готовила, мало требовала и любила, как умела. Эта версия Кротову устроила куда больше. Но, как известно, каждый видит ситуацию со своего места и под своим углом зрения. Углы у всех разные, поэтому надеяться на сходство мнений и позиций не приходится. С другой стороны, допустить, чтобы наманикюренная фря ушла с мыслью о том, что в очередной раз открыла глаза случайному увлечению своего беспутного мужа, Кротова никак не могла. Последнее слово должно было остаться за ней.

– Так я не поняла, что Толику-то сказать? – изобразила она простодушное непонимание, сквозь которое так и норовило пробиться клокотавшее в душе бешенство. – Чтобы к тебе возвращался?

– Откуда? – вздрогнула визитерша. – Он и так со мной.

– Да он только сегодня меня на работу привез и ничего такого не говорил, – Лиза блефовала, но попала в точку.

Тетка побледнела и переспросила:

– Сегодня?

Кротовой вдруг стало стыдно, но и в своем раскаянии она осталась сама собой, не преминув ткнуть соперницу побольнее:

– Да ладно, разве ж я не понимаю. У тебя дети, жизнь тебя пообтрепала, выглядишь вон на полтинник без косметики. Тебе другого мужика уже не найти, все, поезд ушел. А у меня все равно еще жених есть. Я ж с Толиком твоим тоже – так, временно, сама не знала, как распрощаться, чтобы не обидеть. А тут все так удачно сложилось.

Она понимала, что блондинка, чтобы уколоть неверного мужа, обязательно передаст ему эту часть выступления. Уходить – так с музыкой!

Гостья оторопело моргнула. Видимо, она еще не считала себя до такой степени вышедшей в тираж.

Кротова победоносно глянула на нее и добавила:

– Толику привет. Пусть не очень-то убивается. Может, ему в следующий раз повезет больше. Прощайте, мадам. У меня урок.

То, что наглая Кротова еще и предполагает у ее мужа «следующий раз», потрясло выпроваживаемую «мадам» до глубины души, но пререкаться она не стала. Видимо, от изумления. Точку в их беседе поставил звонок, обрушившийся на бывших соперниц водопадом децибел.

Катя сидела на рабочем месте, распираемая тихим счастьем, как праздничный шарик воздухом. Омрачала легкость бытия только необходимость выбора, она же и волновала, вселяя в девушку некоторую уверенность в своей неотразимости и чувство легкого превосходства над мужчинами.

С утра к ней успели заглянуть все, и Катерина неожиданно почувствовала себя не только в центре событий, но и значимой фигурой. В библиотеке все было иначе. Там она серой мышью шныряла между стеллажами, проживая такую же серую и скучную жизнь, которую разнообразили лишь скандалы с Аллой Михайловной и читателями, потерявшими или просрочившими книги.

Любой позитив – это всего лишь паровоз, тянущий за собой целый состав негатива. Фортуна любит уравновешивать свои подарки оплеухами и тычками.

Не успела Катя насладиться утренней чашечкой кофе и пококетничать с мужской половиной коллектива, жаждавшей наладить отношения с новой сотрудницей, вследствие чего у нее оказался полный ящик шоколадок и даже один чупа-чупс, как ее оптимизм лопнул, словно мыльный пузырь, налетевший на кактус. Катерина как раз производила инвентаризацию кондитерских подношений, размышляя о взаимосвязи сущности человека и ее внешних проявлений. Фактическим материалом для ее философских изысканий стал разношерстный перечень подарков: кто-то не поскупился на здоровенную плитку с орехами, кто-то принес широко разрекламированный сникерс, а Игорь соригинальничал и принес леденец на палочке. Как ни странно, она совершенно не помнила, кто и что именно подарил, но его чупа-чупс прочно засел в памяти вместе с виноватой улыбкой и тягостным вздохом, с которым конфета и была преподнесена. На какое-то мгновение Кате даже показалось, что Игорю горько и больно расставаться с леденцом, но он вдруг так на нее посмотрел, что Катя буквально прилипла к стулу и страшно засмущалась. Почему-то вдруг вспомнился соседский мальчик, который был в нее влюблен и дарил веточки и листья. Мальчик ходил в первый класс, а Катя в четвертый, между ними, как тогда казалось, была пропасть. Сейчас Игорь вызывал у нее примерно те же чувства, что и соседский малолетний ухажер: было жалко, неудобно и немного смешно.