Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 67

– Болтаете, Фролов. Что случилось?

– Да не разобрал я, сигнал не проходит. Вызывают будто бы вас…

– Поехали.

"Уазик" рванул. Через полминуты вой в рации стих, и тихий голос сказал в наступившей тишине:

– "Серьга", "серьга", ответьте "причалу". Приём.

– "Причал", я "серьга", вошёл в зону связи. Что случилось, приём?

– В штаб, "серьга". Вас ждут. С вашим этим… экспертом. Приём.

– Так что всё-таки случилось? Приём.

Пауза.

– Полный бред, "серьга". На кладбище мертвецы встают…

Снайпер Харламов стоял у окна. Оно выходило на глухую торцевую стену высокого дома. Две трети стены занимал обтрёпанный и обсыпавшийся портрет красиво зачёсанного мужчины с тонкими капризными губами и очень выразительными тёмными грустными глазами, властно притягивающими взгляд; на груди человека золотом сверкал странный крест: кольцо с четырьмя широкими лопастями…

Слава стояли высокие пирамидальные тополя с редкими недооблетевшими листьями, за ними – довольно далеко – темнела высокая чёрно-зелёная стена, мягко поблёскивающая, как будто камень слегка прозрачный…

Обезьяна Валя встала рядом, закинув ему руку на плечо. Взгляд человека на портрете манил, манил…

Зачем он делал всё это? – молча спросил капитан. Валя уже говорила ему, но тем не менее – непостижимость оставалась. В награду – давать такое…

Впрочем, дали же ему самому это новое тело. Он не просил.

Тело, надо сказать, было отменным. Оно стремительно двигалось, а когда нужно, замирало, словно отлитое из стали – мушка не гуляла ни на микрон. Глаза видели далеко и даже сквозь не слишком плотные предметы. Похоже, оно не чувствовало боли…

Всё равно – потом он потребует обратно своё старое… если когда-нибудь наступит это самое "потом".

– Надо пройти через это, чтобы достичь опустошения. Только через опустошение ведёт дорога к наполненности счастья… – сразу отозвалась Валя. Отбарабанила, как заученное. Не голосом. И нельзя было сказать: он слышал её мысли. Мыслей он не слышал, но они вполне могли переговариваться, не открывая рта.

– И ты возненавидела его, – сказал капитан.

– Нет. Не знаю… Но не за это. Всё, всё не так – по-другому. Ты неправильно понял. Может быть, я люблю его ещё сильнее. Только пусть и ему… опустошение… иначе… – вот теперь она уже заговорила вслух. И – разрыдалась.

Харламов отвёл её к низкой, кулак не подсунуть, кровати, усадил. Уже дважды сегодня было так: начиналось с плача, а кончалось судорогами. Но нет, на этот раз Валя внезапно успокоилась и погрузилась в сонную оторопь. И настроение её, и состояние – раскачивались на огромных качелях. Харламов придержал её, укладывая на бок, потом потянулся за скомканным одеялом, сшитым из мягких шкур. Что-то заставило его замереть. Сзади…

Он медленно оглянулся.

Человек с портрета пристально смотрел ему в затылок.

Харламов вздохнул. Встал, встряхнул одеяло. Посыпался какой-то мелкий мусор.

И всё же что-то произошло! Будто кто-то был здесь, что-то важное сделал, а потом ушёл и унёс память о себе. Будто вырезали кусок жизни, связав, сшив, склеив образовавшиеся концы. Обезьяна с лицом девочки лежала на кровати, прикрывая тёмно-коричневыми руками исцарапанные грудки. Маленькие, девичьи, человеческие. Она царапала их во сне и в беспамятстве.

За что это ей, подумал он в отчаянии. И кто-то сказал в ответ: а за что – каждому старость и смерть? Чем они лучше – старость и смерть? Только тем, что привычнее?..

Он накрыл Валю одеялом и вновь отошёл к окну. Взгляд человека на портрете притягивал всё сильнее…

События в Краснокаменске для мира всё ещё оставались дешёвой сенсацией, наподобие нашествия гигантских термитов или очередной высадки инопланетян – хотя первые телерепортажи, отснятые местной телекомпанией и потом переданные по нескольким спутниковым каналам, были весьма убедительны. И всё равно репортажам этим – укороченным до считанных секунд – место находилось только среди рядовых катастроф, громких убийств и богемных скандалов.

Никто и помыслить не мог, что так начинается конец света.

…Когда Алексея привезли к кладбищу, там уже было не протолкнуться. Солдаты в бронежилетах и обтянутых брезентом касках неподвижно сидели в грузовиках, и на лицах их темнела тоска. Под ногами тут и там валялись дюралевые милицейские щиты. Омоновцы стояли буквально плечо к плечу, судорожно вцепившись в автоматы. Вид у них был совершенно очумелый. Как бы не начали палить, мельком подумал Алексей. Сквозь их сомкнутые ряды приходилось продираться силой – даже офицерам. Сползши двумя колесами в кювет, стоял бело-синий микроавтобус с выбитыми стёклами и сорванной дверью. В салоне кто-то лежал неподвижно…

На широкой площади перед сорванными воротами застыли три БМП. Пушки их нацелены были на территорию кладбища. Там, на центральной аллее, среди поваленных роскошных надгробий знаменитых воров и бандитов, гусеницами кверху лежала ещё одна такая машина. Корму пятой Алексей заметил чуть дальше, за кустами сирени.

Полковник Стеблов шумно, как конь, выдохнул рядом.

– Бинокль у кого-нибудь есть? – не оборачиваясь, спросил Алексей. Ему тут же подали бинокль. Наглазники были ещё тёплые.

Минут двадцать он не замечал вообще никакого движения. Потом мелькнула серая тень… исчезла. Он стал смотреть в том направлении. И увидел, наконец.

Между могил шёл, покачиваясь, мертвец. Мертвец был далеко, и Алексей, конечно, не мог рассмотреть его в деталях – но память, та, приобретённая в монастыре Ангела, дорисовала подробности.

Мертвец вовсе не походил на скелет или разложившийся труп, как можно было бы ожидать. Страшное чародейство Механического Дива то ли сохранило его тело, то ли восстановило из праха. Между могил шёл человек не мускулистый, но чрезвычайно жилистый. Кожа его, цвета грязноватой извести, обтягивала эти кости и жилы эластично и плотно, как хирургическая перчатка. Так же эластично облегала она и лицевой череп с пустыми впадинами глазниц. Огромные зубы угадывались под тонкими щеками и губами…

Кто-то подобный гнался тогда за машиной… давно, целую вечность назад.

Алексей вернул бинокль.

– Залейте здесь всё напалмом, – сказал он. – Ничем другим с ними не справиться. А так мы выгадаем хотя бы дня два…

– А потом? – спросил Стеблов.

– Не знаю… будет видно. Если доживём. Кто всем командует?

Стеблов скривился:

– Командует? Гарем…

– Не понял?

– Штаб, блин. Коллективное руководство… мать, мать, мать…

Он даже зашипел сквозь зубы.

– Поехали к ним. Или пошли. Или как ещё можно туда попасть?..

– Зачем? Мне уже знаешь какой был втык за тебя?

– Представляю. Видишь ли, я понял теперь, где вся эта мразь полезет – по-настоящему . И, видимо, скоро. Если уже не полезла.

Слева – далеко – затрещали автоматы, потом – раздалось несколько сдвоенных хлопков. За низким серым зданием то ли администрации кладбища, то ли какого-нибудь гробового заводика взлетели лёгкие желтовато-серые дымные султаны. Потом лениво пополз вверх другой дым, жирный и чёрный.

Круглая вращающаяся туча, висящая над центром "зоны", широко расползлась за последние часы. Странное получалось небо: чёрное, бугристое, с малозаметным ещё багровым отсветом.

– Уханькали, – сказал кто-то за спиной.

– Так где же это будет? – спросил Стеблов, переводя взгляд на Алексея. Голос у него был деревянный.

Алексей вытащил карту, ткнул пальцем в мясокомбинат. За что он сейчас был бы навсегда благодарен Стеблову, так это за полное отсутствие вопросов.

Мелиора. Временная столица

Кесарь медленно приходил в себя. Словно бы по частям.

Того, что случилось, не должно было случиться. Он хорошо помнил, как открыл Запертую книгу. В ней всего двенадцать листов, толстых кожаных пластин с выжженными письменами. Слово Света, Слово Тьмы, Слово Огня, Слово Воздуха, Слово Земли, Слово Воды… – это всё слова живых. Есть там и другие слова. Он хотел произнести Слово Воды. Пусть падают дожди и пусть вскроются подземные жилы. Это лучше, чем умереть от жажды среди воды, горькой, как жёлчь…