Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 14

Они все не хотели гореть, боже, как они не хотели гореть, но горели, горели, один за другим, один за другим…

…Юля… Это она. Дома, на работе, в Школе, на улице – повседневный такой, расходный вариант. Юлька – то же, но для своих, вернее, для тех, кто не сильно старше. Юлия – это мама решила взяться за воспитание. Юлёк – папа-добрый, Юла – папа сердится. Юлита – дразнили в детском саду, почему-то было страшно обидно. Юльчатай – это уже в школе, вроде дразнилка, но как-то даже почётно. Юленька – бабушка, хочет что-то попросить, что-то несложное, но наверняка долгое и неинтересное, а потому бабушка заранее извиняется, и лицо у неё доброе и виноватое. Юльчонок… Это Санька. Очень-очень редко. Только для них двоих. Поэтому хорошо, что Пол почти не знает русского языка. Он не станет придумывать ей имена, потому что не знает, как это делается по-русски… Зато он придумал загадку: прилетела с неба, лежит на ладони, на неё дышишь, а она не тает. Ответ – Снеджинка…

Лил дождь, ленивый и почему-то липкий, а может быть, это только казалось, потому что под ногами была липкая грязь, ил, из грязи торчали стволы деревьев, покрытые корой, похожей на змеиную кожу – с какими-то ромбиками и узорами, – и среди этих деревьев она ходила с керосиновым фонарем, который шипел на дождь, как испуганная кошка, ходила босая и совсем голая, ей надо было что-то найти – и было холодно, жутко холодно, она перевернулась на другой бок, но теплее не стало.

…Грохнула дверь, и Юлька услышала, как скрежетнул тяжёлый засов. И сразу Пол приподнялся, встряхнул головой, потом сел. Юлька огляделась по сторонам. Стены – кажется, бетонные – уходили высоко вверх, от недосягаемых узких окон отходили клинья пыльного серого света. Потолок то ли угадывался за ними, то ли нет. На полу высились кучи зерна. Издалека слышался тихий говор птиц. Так вот она какая, сказал Пол, вставая и оглядываясь. Кто? – спросила Юлька. Библиотека, сказал Пол. Это хранилище всех книг мира, вырезанных на рисовых зёрнышках. Но – не мешало бы поесть… Юлька опять чувствовала чудовищный многодневный голод. Пол насыпал в котелок несколько горстей риса, добавил воды и повесил над огнём. Юлька подняла с пола зёрнышко, поднесла к глазам. Удалось рассмотреть название: «The Rebellions of the Earls, 1569. By R. R. Reid». Пол мягко отобрал у неё зёрнышко и бросил в котелок. Не жалко? – спросила Юлька. Сил нет, как жалко, ответил он…

Потом она услышала шаги и резко вскочила, рука легла на винтовку – но раздалось паническое хлопанье крыльев, и какая-то большая птица, вздумавшая прогуляться по коньку крыши, унеслась, ломая ветки. Юлька огляделась – было ещё сумеречно, – поправила под головой мешок поудобнее, легла, снова уснула.

…в общем, конечно, это большущий секрет, но тебе, так и быть, скажу. Есть абсолютно верный способ научить собаку – только правильную собаку – находить любой наркотик. Причём определяешь, годится ли собака, прямо с первого раза. Значит так. Покупаешь три грамма специального наркотика за полтора миллиона долларов. Потом делаешь тренировочную площадку – можно даже на собачьей площадке сделать, но лучше на совсем чистой, без лишних запахов. Делаешь из веток или палок маленькие такие снопики, штук десять-двенадцать, и расставляешь по всей площадке. Потом под одним снопиком прячешь пакетик с наркотиком. И говоришь собаке: «Ищи!» Она должна все снопики обойти и сообразить, чем один отличается от всех остальных. А как только она сообразит, она сразу этот снопик обовьёт хвостом, понятно? А чтобы ей легче было соображать, ты стой рядом с тем снопиком, где пакетик спрятала. Всё поняла? Если собака тебе хвостом обвивает ту связочку, под которой пакетик, – всё, она потом любую наркоту с полчиха отыщет. Поняла?

Поняла. Теперь вот еду в какой-то раздолбанной электричке, в кармане пакетик за полтора миллиона долларов (подарили, что ли?), в руке собачий поводок, прицепленный к собаке, а на руке – уж. Или полоз. Здоровенная такая змеюка, обвилась вокруг руки и всё норовит изогнуться и в лицо заглянуть. Красивая. Башка совершенно тюленья, только маленькая, с сигаретную пачку, меховая, глазища огромные, чёрные, и длинные упругие усы. Прелесть. А вот о собаке такого не скажешь. Что-то вроде несуразной эрдельки, только ещё с хвостом длиннее самой собаки. Наверно, забыли в детстве отчекрыжить. Теперь вот – просто неприлично. Надо с этим что-то делать, и быстро, а то люди косятся.

А чего коситься – на себя бы посмотрели. Четыре футбольных «лося», обкуренные? – нет, наоравшиеся до того, что даже рога на шапочках штопором завиваются, семейка похожих на сов дачников с совочками, пара негров-алкашей с высшим образованием – и бабули. Много. Все, как одна, с набитыми рюкзаками. Слева отряд бабуль с картошкой, справа – с бананами. У каждой в руках вилка и фонарик, и друг на друга так злобно зыркают, что, того и гляди, до города не утерпят, скамейки посворотят и прямо здесь разборку начнут. «Лосям» первым достанется. А они и не замечают, никакого у болельщиков инстинкта самосохранения. Ой, пора сваливать.

Выходим на станции, милиционер тоже негр, ужасно вежливый, шляпу снял и здоровается, собака от радости скачет, уж (или он всё-таки полоз?) на запястье ёрзает, чёрным носом в ладонь тычется, щекотно, быстренько покупаю в киоске ножницы и пытаюсь сообразить, какой у моей сардельки… бр-р-р, эрдельки должен быть хвостик. Вроде, столько. Или ещё пару сантиметров накинуть из жалости… Так, стоп. Что там надо было обвивать? Снопик. Чем? Хвостом. Хвостов у нас два. У ужа и у эрдельки. И кто должен это делать? Если судить по роже, уж явно интеллигентнее. Но, кажется, всё-таки про собаку говорили. Может, ужу хвост купировать? А в глаза ты ему потом смотреть сможешь? Это же форменное свинство получится. Не, не будем мы ничего резать, приедем домой, сделаем площадку с этими дурацкими снопиками и выпустим обоих. Пусть сами между собой разбираются, кто из них круче по наркотикам…

…И, приняв это мудрое решение, Юлька проснулась – на сей раз окончательно.

Солнце пробивалось во множество щелей в стене. Был тот короткий послерассветный час, когда домик доступен солнцу – немного позже его загородит собой крона дерева, а ближе к вечеру на всё, что здесь есть, ляжет тень горы…

И у Юльки сейчас была короткая минута, чтобы обо всём забыть и не заботиться ни о чём. Она просто потихоньку переползала из сна в явь, чуть потягивалась, разминая затёкшие руки-ноги-шею, жмурилась. Сколько же я проспала? Часа три… или четыре. Скорее, четыре. Хорошо…

Она всегда была малосонной, засыпала после полуночи, а вставала на рассвете, мать говорила: спи, пока можно, напрыгаешься за жизнь, – а ей как раз хотелось прыгать.

Мать… Мать опять приснилась, Юлька вспомнила это и расстроилась. К чёрту всякие глупости, подумала она, вот кончится всё – и напишу. Как будто что-то теперь могло кончиться – без…

Без того, чтобы закончилась она, Юлька.

А Варя маме писала, и часто, Юлька это знала, но делала вид, что не знает. Варя писала и получала ответы. Но Юлька не спрашивала ни о чём. Почта носится с феноменальной скоростью: до Питера – день и редко, когда два. Столько же обратно. Она это выяснила, выправляя своё выведение за штат.

По причине профессионального заболевания…

Она настаивала, чтобы «травмы», но они там сделали по-своему. Просто из вредности. Насолить.

А раньше можно было просто позвонить. Даже не из дома, а откуда попало: вот хоть из леса.

Да, надо будет обязательно позвонить. Позвонить Варе и Полу-папе и сказать… сказать…

Она вдруг почувствовала, что вот-вот заплачет. Её так любили, а она, свинья… Даже бабушка не любила её так.

Хватит, оборвала она себя. Сейчас будут сплошные нюни. И вообще – надо бы спуститься… с этой гидравликой у людей так непродуманно…