Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 15

Она на четвереньках выбралась из домика и стала вслушиваться в лес. Было тихо: птицы уже отголосили своё рассветное, а всяческие цикады-кузнечики ещё спят, наверное. Им тоже мамы говорят: спите, пока можно.

Да, было тихо. Было очень-очень пусто в этом раннеутреннем лесу. Даже странно, как пусто.

А потом Юлька услышала твёрдые быстрые вперекрест шаги. Две пары ног. Она попятилась, попятилась… легла. Двое быстро шли по тропе. Сейчас они появятся из-за орешника.

Она вдавилась в доски. Если бы было возможно, она бы зарылась в них. Потом медленно, по сантиметру, протянула руку к винтовке. Плотно охватила цевьё…

Ну и ладно, подумала она. Здесь так здесь.

Глава пятая

Очень трудно было перекинуть через парапет трупы – и не показаться над ним самому. В каждое мёртвое тело уж по одной-то пуле попало, это точно. Нет, ребята стреляют просто блестяще…

Костю он на всякий случай ещё раз обыскал и добыл-таки ещё одну полезную вещь – маленькое зеркальце для бритья. Костя не любил на себя смотреть, морда, пострадавшая полгода назад от чапской гранаты, казалась ему уродливой, а бриться ему, бедняге, приходилось часто, утром и вечером – щетина так и пёрла, а по этой жаре её лучше было не запускать. Поэтому он брился с маленьким зеркальцем, где была видна только часть лица.

Забавно, однако – когда ему предложили сделать депиляцию, чтобы на год-другой забыть о бритве, он отказался…

Натёкшую чужую кровь, и не только кровь – одному из чапов очередью разворотило всё брюхо, – Серёгин подтёр Костиной накидкой, потом пустым Костиным рюкзаком, и тоже выкинул это за борт.

– Прости, дружбан, – пробормотал Серёгин, когда всё лишнее, и Костин труп тоже, упали к подножию башни. Потом он нацепил на себя Костин медальон. Санчес никогда не рассказывал про свою семью, и Серёгин не знал, кто по этому медальону получит гробовые. Вот – сегодня впервые обмолвился о бабке… но жива она, нет ли?..

Ладно, в кадрах всё знают.

Вообще-то о деньгах в Легионе беспокоились мало, а говорили и того меньше. Наниматели платили щедро, аккуратно и очень охотно. Всё время набегали какие-то премиальные, какие-то надбавки, какие-то незапланированные платежи («Нам удалось приобрести эту партию золота почти за бесценок, и мы решили, что в этом месяце вам будет причитаться не шестнадцать унций, а двадцать четыре…») – и в случае ранения платили много, а в случае гибели – семья получала и единовременно огромную сумму, и солидный ежегодный пенсион. В общем, очень даже порядочные ребята…

Правда, в отношении оружия у них были какие-то настолько непонятные задвиги, что ни Серёгин, ни офицеры, ни сам полковник Стриженов иной раз не могли продышаться от недоумения.

Автоматы вот эти, явно не на Земле разработанные – использовать можно. Гранаты ручные – можно. А вот снайперку крупнокалиберную – нельзя, миномёты – нельзя, гранатомёты – нельзя ни в какую… и даже самоделки – строго запрещено, нарушение контракта, штраф и далее вплоть до вышибки под жопу со стиранием памяти.

И, говорят, вышибали.

Логика эта была непостижима. Ну да, нераспространение технологий и прочая хрень. Так дайте такое, чего чапы ни под каким видом не скопируют! И идею не сопрут. На что их технология не способна ни при каком напряжении интеллекта. Те же лазеры… Серёгин стоял на посту и слышал, как ругался полковник Стриженов с нанимателями – они как раз прилетали то ли посмотреть, как служба идёт, то ли ещё с какой целью. Полковника тогда заверили, что новые системы вооружений разрабатываются, ставятся на поток и вот-вот хлынут в войска. Но ничего так и не хлынуло.

Сержант Гриша Фогман, царствие ему небесное, который оттрубил три трёхлетних срока и срубился на четвёртом, говорил, что бывают планеты, где действуют такие вот странные правила. А бывают, где никаких ограничений нет, и вот там-то можно оттянуться по полной. Но это очень неприятные планеты, где воюешь вообще чёрт-те против кого… или чего – что и хуже, и чаще.

Сам Серёгин, помимо Тирона, был только на тренировочной планете Аляр-Вихон – или, как её звали в русских частях Легиона, Лярва.

Ну что ж, на Лярве тоже было жарко. Местами. И временами.

И, подумав об этом, Серёгин принялся колдовать с комбезом и накидкой.

Вообще и то, и другое настроено было на автоматическую смену окраски по принципу хамелеона – серое на сером фоне, зелёное на зелёном. Сейчас предлагался устрашающий блёкло-чёрный цвет в неровных белесоватых линиях, образующих подобие пчелиных сот. Ну да, вот эта чёрная плитка, на ней он лежит. И будет под лучами солнца медленно тлеть…

Умельцы ротные докопались-таки до управления цветом. И более или менее насобачились изменять его вручную – так, как надо. А чаще – так, как получится.

Это вот здесь, с изнанки застёжки…

Через полчаса кропотливой возни ему удалось отключить автоматику. Потом – далеко не с первой попытки – остановить превращения цветов в той фазе, которая более или менее подходила. Накидка стала цвета очень выгоревшего брезента, притом с сильным металлическим отливом. А комбез вообще удалось сделать практически бесцветным и словно припудренным алюминиевым порошком.

Теперь будет намного легче… скажем так: в одном, очень узком, смысле.

В остальном…

Стрельба постепенно поутихла, но с трёх точек ребятишечки методично лупили в парапет, и замысел их был понятен: рано или поздно старые кирпичи не выдержат.

Серёгин на всякий случай спустил большую часть своих запасов в клетушку под площадкой, наверное, для подобных целей и предназначенную. Потом быстренько смотался по каменной лестнице вниз, до средней площадки, прислушался: не просочились ли чапы в нижний этаж. Никого… То есть они могли его, конечно, занять, этот нижний этаж – двери нет, заходи свободно, вон люк над тобой на высоте метра три… и лови гранату. Нет, дураков среди них не водилось. Медленные они были, это да, но никак не дураки. Просто обычай у них такой: воевать неторопливо и обстоятельно.

Как и жить, впрочем…

Под люком, немного сбоку, был колодец. Вот если бы ещё в колодце была вода…

Но колодец пересох миллион лет назад. Серёгин ещё ночью, когда они только вошли и заперлись, бросил вниз термитную спичку. Песок, песок, песочек. Совершенно бесполезная для нас вещь.

Он быстро полез вверх – и уже был на последней четверти лестницы, когда наверху грохнул взрыв. Мимо ударил клуб огня и вонючего дыма, потом посыпались какие-то чёрно-белые хлопья.

Чапы ухитрились забросить наверх бомбу!..

Высота шестого примерно этажа.

Блин. Вряд ли что уцелело на площадке. Хорошо, гранаты без взрывателей. Надо было всё – в клетушку…

Серёгин с полсекунды размышлял, что лучше: выдать чапам, что он цел и бодр – или прикинуться тушкой.

Решил прикинуться, но на всякий случай полез вверх ещё быстрее.

Успел в последний момент: чап в чёрном трико, такой же, как те, ночью, подтянулся на руках, чтобы перелезть. Серёгин не успел выстрелить: увидев наведённый ствол, чап исчез. Присел или свалился? И лезут ли другие? Эти чёрные, Серёгин знал, бойцы ценные, ими просто так не разбрасываются. Ценны они именно умением тихо лазать по отвесным стенам, снимать часовых и выкрадывать языков. Видимо, здесь он приковал к себе какую-то часть, шедшую к замку. И «сделал» четверых или пятерых чёрных. А этим можно гордиться, ребята.

Мысли пробежали где-то по заднему краю сознания, а пока что он, стоя по плечи в квадратном люке в полу, снял с пояса две осколочные гранаты, вырвал чеки и отпустил предохранительные скобы, сказал вслух: «Двести сорок один. Двести сорок два. Двести сорок три», – и перебросил обе гранаты через парапет, вправо и влево. Сам на всякий случай присел…

Даже после сдвоенного взрыва слышно было, как кто-то заорал.

Серёгин уже лежал, распластавшись, под самым парапетом, но не там, где появлялся чёрный, а почти с противоположной стороны. Ну, давай…