Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 9

Предохранитель – щёлк.

Выбрать свободный ход крючка… готово. Перекрестие прицела на грудь, упреждение – четверть шага. Дыхание задержать…

Выстрела она не услышала – была только тугая отдача. «Зауэр» чуть подпрыгнул и лёг обратно на бруствер.

Двести восемь метров, отделявших срез ствола от сердца мишени, утяжелённая пристрелочная пуля преодолела за четверть секунды.

То есть она летела, летела, летела – а тем временем нога марцала зацепила цветочный горшок, Ургон потерял равновесие, наклонился вперёд, ловя одной рукой падающий цветок, а второй, в которой зажат зонтик, пытаясь удержаться за воздух – и пуля только пробороздила ему висок, снесла пол-уха и врезалась в чугунную решётку перил. Воспламенился пиросостав, яркая оранжевая вспышка на миг сделала всё двуцветным…

Правая рука Юльки сама метнулась к рукояти затвора: открыть – дослать патрон…

Поздно. Она уже знала, что будет поздно, но всё равно попыталась успеть прицелиться второй раз.

Чудом она сдержала выстрел. Грузовик вкатился в поле зрения прицела и, резко затормозив, развернулся немного боком. Ещё бы миг, и пуля прошла бы сквозь кабину, от правого бокового стекла к левой дверце. За этой дверцей в позе дискобола замер Ургон, а перед дверцей сидел водитель, который уж точно был ни при чём…

Кто оказался сообразительнее – человек или марцал, – Юлька не разглядела. И даже не услышала, а догадалась, как открылась и хлопнула эта самая левая дверца, глайдер с подвывом взял с места и, виляя, помчался прочь, а на площадке перед лестницей остались только брошенный зонт и спасённый цветок в горшке.

И – неправдоподобно пусто и тихо было вокруг. Не выбегали зеваки, не собиралась толпа, не завывали полицейские сирены – всё было совсем не так, как Юлька себе представляла. Из-за угла выехал тёмно-вишнёвый «плимут» и не очень быстро проехал мимо места несостоявшейся расправы. Он притормозил, но не остановился, и в прозрачном от дождя асфальте отразились малиновые стоп-сигналы.

А это означало, что жизнь её не закончилась только что, а просто ещё раз поделилась на две неравные части. И если всё сделать правильно, то «после» может протянуться достаточно долго, чтобы исправить сегодняшнюю ошибку.

Юлька перекатилась на бок, разрядила оружие, аккуратно свинтила глушитель, сняла прицел, сложила приклад – и засунула винтовку в сумку с клюшками для гольфа. Думай, думай – холодно и ничего не пропуская, как учили в Школе… хотя там имели в виду совершенно другие предметы. Будем считать, что Ургон уже поднял тревогу. Это раз. Кто стрелял – он видеть не мог, и никто не мог, и бесполезно сгонять полицейских с сиренами и собаками… Нет, вычислить, откуда стреляли, легко, и через час здесь, в её гнезде, будет не протолкнуться, и про собак они как раз могут подумать, что будет толк, – они ведь не знают, что собак Юлька тоже учла в своем раскладе. Здесь найдут чёрные и серые волоконца джинсовой ткани, а внизу, под обрывчиком – гильзу от такого же патрона, как у её «зауэра», подобранную ею вчера на стрельбище. Пуля после удара о чугун и детонации пиросостава стала совершенно бесполезной для идентификации оружия, а гильза, как правило, вообще для него не служит… но тем не менее. Это два. Она учла практически всё… значит, надо думать только о том, чего в раскладе не было: Ургон жив.

Да, и ещё – грязное пятно на пузе. С прилипшими листиками и травинками. Ну, это ненадолго…

Так, ничто не забыто? Ах, да. Она стянула с головы чёрные колготки с дырочками для глаз. Так бы и пошла…

Колготки в сумку, стреляную гильзу туда же. Вперёд – на поиски подходящей лужи.

Пригибаясь, она проскользнула под ажурной оградой смотровой площадки, на которой стояли две беленькие скамеечки; оттуда открывался красивый вид на Фэйрмонт-бульвар и дальше – на пик Сьерра.

Дождь усиливался, и это повышало её шансы смыться. В прямом и даже немного переносном смысле.

Дальше слева шла неухоженная живая изгородь, за которой стоял пустой дом. Кажется, он продавался уже не первый месяц. Справа стоял обычный забор из сетки, оплетённой плющом. В этом доме горел свет, но окна были плотно закрыты и занавешены. Такими они были всегда, сколько раз Юлька их видела.

Дойдя до угла, она остановилась. Не хватало наткнуться на любителя ночных прогулок под дождём – в этом чёртовом городе, где почти не бывает прохожих! Нет, осторожность не повредит…

Пусто слева и пусто справа.

Она перебежала дорогу, продралась сквозь мокрые кусты и высокую траву, обильно оставляя свои следы на колючках, и заскользила по склону вниз, к крышам и ярким витринам. Вот и проход между двумя магазинчиками, оба уже не работают. В этом проходе она сняла куртку и джинсы, сунула их в пестрый яркий пластиковый пакет. Теперь на ней были белые шорты и синяя почти светящаяся в темноте шёлковая майка.

Оживлённая улица, ездят машины, играет где-то музыка… И опять – ни одного пешехода. Она не переставала этому изумляться.

Ладно, мне тут рядом, вон – наискосок…

Освещённая дверь полуподвала, семь ступенек вниз. Автоматическая прачечная.

Все машины свободны, горят зелёные огоньки. И сумка полотняная стоит в углу, где оставила. Так и знала, что никто не покусится: рваные слаксы, линялая майка да старые сандалии… нитяные перчатки…

Юлька быстро разделась догола и переоделась в это старьё. Натянула перчатки. Быстро загрузила в одну машину сумку, кроссовки и тёмную джинсу, в которой лежала в засаде, в другую – трусики, шорты, майку. Установила режим «экспресс». Сунула в прорези по двухдолларовой монетке…

Тут её попыталось заколотить, но она не позволила.

Скормила пакет утилизатору. Подождала, когда он прожуёт его, когда дзынькнет звоночек, и вытащила из щели новый пакет. Услышала целлулоидное «Спасибо!»

На пакете был изображён простой смайлик – двоеточие и скобка. Под ним девиз: «Спаси дерево – убей бобра!» Рисунки и надписи выскакивали в произвольном порядке, и их было в колоде много – до полусотни тех и других. Юлька решила, что смайлик – это добрый знак. Ей ещё повезёт.

И дерево мы тоже спасём…

Через четверть часа машины отработали своё. Юлька затолкала отжатую, но всё ещё сырую джинсу в сумку, пустила туда струю освежителя «Си айс». Лёгкую одежду сложила в пакет. Постояла перед зеркалом, примерила улыбку. Вот так. И никак иначе…

Клюшки на плечо, сумки и пакет в лапу. Пошли.

Дождя уже не было – и даже не верилось, что он был. Воздух стоял неподвижно и твёрдо, как чёрно-прозрачная стена. Такой воздух бывает только ночью, и это нужно пережить…

А мотороллер ждал за углом. Лёгкий и маломощный, до трёх киловатт, а потому – никаких номеров и прав на вождение. Ключи вот здесь – в «пистончике» сумки для клюшек… в слишком узком «пистончике»…

Она возилась с ключами, когда из-за угла беззвучно, как в кошмаре, выплыл полицейский глайдер.

Обидно, подумала Юлька.

Глайдер остановился метрах в трёх и замер, тупо рассматривая её своими тёмными стёклами. Она знала, что внутри глайдера есть что-то вроде визибла, которые стоят на космических кораблях – правда, в тысячи раз более слабые. Но они позволяют видеть окружающее немного иначе – чуть более верно, чем просто глазами.

И может быть, они видят винтовку…

Она тоже в какой-то миг увидела всё чуть иначе: как будто сфотографировала окружающее, а теперь рассматривает фотографии. Странно, вот это мне не попалось на глаза… а это что такое?..

Вон в том магазине кассир – смотрит сквозь витрину на них. Ему далеко, плохо видно, потому что на стекле, во-первых, какая-то пританцовывающая обезьяна с ананасом на носу, а во-вторых – приклеен лист бумаги, но, убей не понять, что там написано… Если копы начнут в меня сразу палить, он будет свидетель, но плохой свидетель. А вон там опрокинут мусорный мешок, что-то вывалилось и расползлось по тротуару… На полицейском глайдере реклама сигарет «Кэмел»; только полиции разрешено рекламировать сигареты и трубочные табаки. А пожарным можно рекламировать спиртное…