Перстень с печаткой - Беркеши Андраш. Страница 58

— Не возражаю, — согласился Кальман. — Хотя, может быть, это и не имеет смысла, потому что я собирался сказать Эрне всего лишь несколько слов.

— Но я и сам все равно хотел поговорить с тобой, — возразил Домбаи. — Мы так давно с тобой не болтали.

— Собственно говоря, — сказал Кальман, когда машина тронулась, — я намеревался спросить Эрне: почему он установил за мной слежку? И если уж так надо, то почему они делают это настолько открыто? — Он внимательно посмотрел на Домбаи, ожидая ответа. Но майор молча крутил баранку.

— Говори, говори дальше, — только и сказал он.

— Тебе-то известно, что я нахожусь под наблюдением?

Домбаи, миновав мост, резко свернул в сторону. Бросив короткий взгляд на Кальмана, он ответил:

— Знаю, но не спрашивай меня, почему я не предупредил тебя об этом.

— Я и не спрашиваю, — возразил Кальман. Закурив, он продолжал: — Хотя очень странно, что не доверяют мне как раз мои друзья.

Домбаи долго молчал и только у площади Жигмонда отпарировал:

— Вероятно, так же странно, как и то, что ты сам не доверяешь им!

Кальман на это ничего не ответил. Говорить неправду, уверять Шандора, что он во всем верит своим друзьям, ему не хотелось, поэтому он предпочел отмолчаться. Так до самого ресторана они больше не сказали друг другу ни слова.

Кальман озяб, поэтому, сев за столик, он заказал глинтвейн. Домбаи попросил кофе.

— Так почему же вы все-таки следите за мной? — с легким упреком спросил опять Кальман.

Домбаи поставил на стол чашку.

— Ты ведешь себя очень странно, и люди, не знающие тебя, истолковали это по-своему.

— В том числе и ты?

— В том числе и мне некоторые вещи показались весьма странными. Но я хотя бы пытаюсь понять их!

— Что же ты нашел странного в моем поведении? — спросил Кальман.

Домбаи пересел на другой стул, потому что солнце светило ему прямо в глаза.

— Во-первых, то, что ты стал болезненно настороженным и недоверчивым; во-вторых, ты отложил поездку в Дубну и взял отпуск. Ехать никуда не едешь, так, болтаешься без дела; в-третьих, ты принялся вести частное расследование, на свой страх и риск.

— Откуда вам это известно?

— Правда или нет?

— Правда.

Кальман отпил из бокала несколько глотков вина и, поглядев Домбаи прямо в глаза, спросил:

— А ты как думаешь, что со мной?

— Думаю, что ты рехнулся, — так же откровенно признался Домбаи. — Ты считаешь меня и Кару своими врагами. Помимо этого, я лично думаю еще следующее: когда ты был в Вене, Шалго чем-то сумел запугать тебя. Вероятно, пытался заставить тебя что-нибудь сделать для него. Он, видимо, что-то такое знает о тебе, о твоем прошлом, о чем ты в свое время умолчал, и теперь шантажирует тебя.

— Что же такое он мог знать обо мне?

— Это мне неизвестно. Могу только предполагать. Например: Шалго прочел появившийся в газете «Непсабадшаг» очерк…

— Какой очерк ты имеешь в виду?

— Тот, в котором Мария Агаи требует нового расследования по делу группы Татара. Тебя ведь каким-то образом тоже связывали с провалом группы Татара?

— Я даже не знал никого из них.

— Не перебивай! Сейчас это не важно. Ты мог узнать что-то от Марианны и, возможно, рассказал об этом Шалго. А по-моему, Шалго был агентом Шликкена, и тот арестовал его тогда только так, для маскировки.

Кальман взорвался:

— Не городи чепухи! Шалго никогда не был агентом нацистов! Если бы он им был, провалилась бы и вся группа Кары.

Но Домбаи только пренебрежительно махнул рукой.

— Это, братец, не меньшая чепуха, чем моя версия! Шликкен сам к этому времени уже давно был английским агентом. Он, подлец, понимал, что война для Гитлера уже проиграна, и ему важно было, чтобы его люди внедрялись в ряды коммунистов. Шалго это, в частности, удалось, и с большим успехом. Поэтому, когда он отыскал тебя в Вене, он мог припереть тебя к стенке парочкой хороших фактов и сказать: либо ты будешь работать на меня, либо я выдам тебя с головой за твои старые грешки. После этого ты возвращаешься из Вены и начинаешь частный сыск. Тебе, видишь ли, что-то нужно доказать!

— Не отказываюсь, мне действительно нужно кое-что выяснить, но об этом я, между прочим, поставил в известность Эрне. Не прямо, правда, но при желании он мог бы понять. Я просил его верить мне. А веду я частное расследование потому, что по делу Татара в предательстве подозревают меня. И вы все равно не сможете защитить меня. Что же касается Шалго, клянусь, он ничего не хотел от меня и тем более не шантажировал.

— Не верю! — возразил Домбаи.

— Вот видишь, я говорю тебе правду, а ты не веришь мне! Зачем же ты тогда требуешь, чтобы я был откровенен с тобой?

— Ты неискренен, Кальман, — сказал Домбаи. — Кто-кто, а я-то уж тебя знаю! Меня ты не проведешь!

Кальман ничего не ответил.

«Шани прав», — подумал он.

— Если бы ты не служил в органах, Шандор, клянусь, я рассказал бы тебе все, все! И не только рассказал, но и попросил бы тебя о помощи. — Кальман подозвал официанта и заказал коньяку. Когда официант принес коньяк, он его тут же выпил. — Попытайся понять меня, — продолжал он. — Забудь на минутку, что ты контрразведчик. Кое-что в твоих предположениях правильно. Действительно, в моем прошлом есть и такое, чего ты еще не знаешь. Но если бы я рассказал тебе или Эрне о своих заботах, которые так сложны, что могут стоить мне жизни, вам так или иначе пришлось бы доложить об этом начальству, после чего дело мое у вас забрали бы и поручили другим людям, которые меня совершенно не знают; они не поверили бы мне, и тогда было бы уже поздно доказывать мою невиновность.

— Кальман, — сказал Домбаи, схватив друга за руку. — Очень тяжело преступление, которое могут приписать тебе?

— Очень.

— Ну ладно. Давай платить и поехали.

— Куда?

— К Эрне. Я попрошу его дать мне отпуск.

Полчаса спустя Домбаи был уже у полковника Кары.

— Я не совсем отчетливо понимаю, о чем ты меня просишь, — сказал полковник.

— Чтобы ты разрешил мне временно не докладывать тебе о том, что я узнаю от Кальмана. И дай мне полномочия до конца самому разобраться в деле Борши, одновременно позволив в случае необходимости использовать для этого сотрудников моего отдела, — пояснил Домбаи.

— Не сердись, Шандор, но ты говоришь чепуху!

— Тогда разреши мне взять очередной отпуск.

— Да что с вами происходит? Теперь уже и ты не веришь ни мне, ни самому себе!

— Ничего подобного, — возразил Домбаи, — просто-напросто я вижу, что это ты не доверяешь мне, и я начинаю понимать Кальмана, почему он не решается открыться нам. Между тем в конечном счете важен ведь результат! Не так ли?

— Никакого приватного расследования я не разрешаю!

Вскоре после того, как Кальман возвратился домой, к нему заявилась Илона Хорват. Лицо ее буквально сияло. Она тут же сообщила Кальману, что разыскала Шари Чому.

Кальман оживился.

— И ты узнала, как зовут того рыжего?

— Узнала, — улыбаясь во весь рот, подтвердила Илона. — Все есть: и фамилия, и адрес, и даже место, где он сейчас работает.

— Как его зовут? — нетерпеливо спросил Кальман.

— Рихард Даницкий! Инженер-механик…

Кальману показалось, что он однажды уже слышал где-то эту фамилию.

— Что ты знаешь о нем?

Илона села, закурила и тогда только ответила:

— Немного. Только то, что он был агентом Шликкена. А после освобождения Венгрии пролез в коммунистическую партию. В пятьдесят шестом году на чем-то попался и угодил в тюрьму, а в пятьдесят восьмом уже вышел на свободу. Живет хорошо, занимается изобретательством, многие западные страны купили какой-то его патент…

Кальман едва сдержал себя, чтобы тотчас не помчаться к Даницкому и любой ценой вырвать у него правду. Ему теперь было совершенно ясно, что ключ к разгадке тайны предательства находится в руках инженера.

Илона встала, одернула пальто.

— Позвони, если еще что-нибудь будет нужно. А сейчас мне пора: спешу на репетицию! — сказала она и умчалась.