Город одиноких (сборник) - Левандовский Борис. Страница 11

В начале этого вечера он толковал с одним сутенером, заломившим, как посчитал Влад, бессовестно грабительскую цену. Он пытался торговаться. «А может, отсосешь мой член?» – молвил сей достойный муж. В итоге, Влад снял Инну, славную девушку, что работала самостоятельно.

– Тебе было хорошо? – Спросил он, слегка краснея. Инна (если ее действительно так звали) хмыкнула и опять промолчала.

– Может, хочешь еще шампанского? Или пива?

– Нет, спасибо. – Она уже полностью оделась и, присев на край кровати, стала обувать туфли, странно смотревшиеся на улице, но здесь выглядевшие вполне уместно.

– Знаешь… ты у меня первая, – доверительно улыбнулся Влад и закурил, продолжая смотреть на нее. Проститутка встала, одернула юбку вниз и пригладила ладонями по бокам, демонстрируя всем видом, что его откровения интересуют ее не больше, чем секреты тувинского горлового пения.

– Пока, – она взялась за тонкий ремешок сумочки, вмещавшей, помимо известных атрибутов ремесла, газовый баллончик, пейджер и остывший хот-дог, и накинула на плечо. – Если что, теперь знаешь, где меня найти.

– Постой, – Влад приподнялся на локте, когда она направилась к двери номера. – Я хотел у тебя кое-что спросить.

Она повернулась, недовольно кривя чуть подкрашенные губы.

– Хочешь трепаться – плати, такса та же. Кино смотрел? – Она никогда так не разговаривала с клиентами, которые ей нравились, даже если оплаченное время кончалось, а их вдруг пробивало на ля-ля. Просто этот ей не нравился. Настолько, что она ничего не могла с собой поделать. Не потому, что он внушал ей какое-то особое отвращение своими манерами старательно заискивающего девственника (их у нее перебывало с три дюжины, и кончалось это почти всегда одинаково – почти так, как сегодня) и не его стремлением подолгу, словно через лупу, рассматривать то, что у нее между ног, или слюнявить колени. А потому, что она не могла отделаться от навязчивого ощущения, будто кто-то постоянно находится у нее за спиной и наблюдает – от ощущения невидимого кого-то еще. Это, конечно, было глупо, но все равно заставляло ее напрягаться и сбивало с толку. И еще ей казалось, что этот рохля с воняющими подмышками и дряблым животом знает про него. Несколько раз она интуитивно улавливала в его поведении такие намеки, словно он постоянно подмигивает куда-то в сторону – и это было хуже всего. А ведь она полагала, что такими вещами ее давно не пронять.

– Что? – улыбка медленно увяла на лице Влада. – Ладно, я заплачу, – он потянулся к брюкам, висевшим на спинке в ногах кровати.

– А… послушай, – она закусила губу. – Давай как-нибудь в другой раз, идет? Я, если честно, сейчас опаздываю…

Она повернула ключ в замке и выскользнула за двери, не дожидаясь его реакции.

– Ну и пошла ты, сука… – бросил Влад, глядя на дверь номера. Потом вылил остатки шампанского из бутылки в фужер и следом подкурил новую сигарету. Мамаша наверняка унюхает и то, и другое, но теперь его это мало волновало.

Когда фужер с шампанским опустел, а высокий столбик пепла упал на подушку, Влад поднялся, чтобы включить телевизор, и принялся за пиво.

Около одиннадцати в дверь постучали и вежливо сообщили, что он должен сдать ключи от номера через пятнадцать минут. Иными словами, или плати, или выметайся. Сфера услуг, мать их – только плати, за все плати…

Так завершился лучший вечер в его жизни.

По пути домой Влад несколько протрезвел, однако попасть в кнопку дверного звонка ему удалось только с третьей попытки.

Никто не торопился ему открывать. Должно быть, мать уже улеглась. Если отец был на дежурстве, она обычно отправлялась спать раньше. Влад попытался вспомнить, горел ли в их окнах свет, когда он подходил к дому, но не смог и полез в карман за собственными ключами.

Ключи, как назло, куда-то задевались; он не нашел их ни в брюках, ни в куртке. Черт, если они вывалились в номере отеля, придется делать новые.

Влад настойчиво позвонил снова. Если мать уснула, то ей придется ненадолго оторваться от подушки, чтобы впустить его, потому что он не собирается торчать до утра на лестничной площадке из-за трахнутых ключей, которые…

Но ты ведь сам знаешь, что она тебе не откроет, – заговорил с ним мучительно трезвый голос рассудка, – потому что не может этого сделать. Она не может подняться и выйти из ванной, где ты ее оставил с перерезанным горлом, чтобы теперь открыть тебе дверь. Это же логично, так? Никто не смог бы этого сделать. Сколько бы ты ни звонил сейчас, ее не отпустит та загустевшая лужа крови, что ударила фонтаном, – помнишь? – когда ты подошел сзади. Она целую секунду смотрела на тебя в зеркало, пока его не залила кровь, а на тебя не упало ни капли, смешно, да? А потом ты вернулся в ту квартиру и лег отдохнуть, потому что сильно устал, потому что у тебя был обморок…

Вранье! Ничего он такого не делал, – Влад отшатнулся от двери, покрываясь коростой льда, и его глаза сами опустились к замочной скважине, из которой торчали его ключи.

Мать действительно лежала в ванной, а он по-прежнему не мог вспомнить, как все произошло. Кроме ее взгляда в зеркале. Словно ему подсунули чью-то чужую память с единственной четкой картинкой.

В том, что она мертва, не было никаких сомнений. Но Влад все равно поднял за волосы ее голову, чтобы увидеть глубокий длинный разрез на шее, из которого натекло столько крови.

– Она была не такой уж плохой, – он побрел к себе в комнату.

…Входная дверь открылась, и Влад увидел на пороге сонную мать в накинутом на плечи халате.

– Я думала, ты уже вернулся, – сказала она, пропуская Влада. – Почему так поздно?

– Заходил на работу, – без запинки ответил он. – Был юбилей фирмы.

– Я вижу. А тебя, конечно, не могли не пригласить.

– И еще… вот, – он протянул матери три смятые купюры по сотне, что остались после размена в «Днестре»; это вышло как-то само собой.

– Но ведь сегодня только воскресение, – она удивленно взяла деньги, легко проглотив очередное вранье. – Будешь ужинать?

– Нет, – Влад нацепил куртку на вешалку, отчасти продолжая находиться в плену яркого и реалистического видения перед дверью.

– Тогда умойся и иди в постель. Хорошо еще, что отец тебя сейчас не видит.

Мать собиралась было вернуться к себе, но вспомнив о чем-то, с помрачневшим лицом сказала:

– Тебе звонил одноклассник… Игорь, кажется, его зовут. У меня вылетело, ты же знаешь, я не очень хорошо помню имена.

– Ну? – остановился Влад.

Мать не только плохо ориентировалась в именах его бывших однокашников, а и вообще толком никого из них не знала; поскольку, во-первых, ее это никогда особо не интересовало, и, во-вторых, среди них у Влада не водилось друзей – но он все равно понял, кого она имеет в виду.

– Так вот, он сказал, что один из ваших недавно умер. Он передал, что похороны будут завтра в два часа, на кладбище в Брюховичах. Но если ты решишь идти, то я записала адрес, листок возле телефона. Оттуда всех повезут катафалком и автобусом на похороны, а потом обратно в город. – Она умолкла, глядя на Влада. – Не понимаю, как такое могло произойти, ведь ему столько же лет, сколько тебе. У меня в голове не укладывается. Тебя, наверное, отпустят с работы, если ты скажешь…

– Конечно, – кивнул Влад. – А кого именно будут хоронить, он не сказал?

Мать беспомощно развела руками, став похожей на маленькую глупую девочку. Наверное, именно такой она была в детстве, когда отвечала на вопросы взрослых.

Впрочем, он и сам отлично знал, кого собираются закопать. И уж поверьте, это шоу без него не обойдется.

Это был сон – но не обычный. Сон, когда кажется, что сознание продолжает бодрствовать, и разум принимает новые, причудливые черты реальности такими, какие они есть.

Влад стоял в центре города. На том месте, где в жизни бессчетное число раз проходил наяву: прямо перед ним был отель «Жорж», по правую руку находился памятник Адаму Мицкевичу. Все выглядело знакомым до болезненной остроты каждой детали, и в то же время было иным. Он не видел людей, словно они в тот момент существовали на какой-то обособленной от него частоте временных волн; дома и деревья, будто истонченные за иллюзорными оболочками, казались гигантскими оригами. По улицам разлилась темень, а над всем видимым пространством нависал пласт клубящихся туч, как потолок циклопической каверны, что окрашивался багряными сполохами надвигающегося зарева.