Шумен - Левандовский Борис. Страница 8

Максу все труднее удавалось сохранять равновесие: ушибленное колено, похоже, здорово распухло, дьявольски болело и почти не сгибалось, плитка тротуара превратилась в каток, при этом его то и дело пихали, толкали и налетали навстречу. Тем не менее, он никак не мог отделаться от назойливой мысли, что нужно вымыть руки; кровь из перерезанной глотки девушки скорее примерзала к его ладоням, чем подсыхала. Своих рук он уже почти не чувствовал.

Огибая очередное тело, неподвижно лежащее поперек тротуара, Макс внезапно узнал Батута. Он на секунду замешкался рядом с ним, одновременно уклоняясь от мечущихся людей. Видимых признаков насилия у Батута заметно не было. Возможно, он просто поскользнулся, как и многие другие, и ударился головой при падении. Но как бы там ни было, Макс быстро сообразил, что вряд ли способен ему чем-то помочь – от окоченения и боли в колене он сам едва держался на ногах. Он двинулся дальше, заметив краем глаза, что Батут по злой иронии оказался прямо под одним из плакатов группы «Драглайн-2», которые Макс расклеил вчера днем.

Достигнув перекрестка за Оперным театром, Макс понял, что ему конец.

Тело, защищенное одной футболкой и летними джинсами, сдавалось, уступая мертвенным вампирским объятиям двадцатиградусного мороза, и уже едва повиновалось. Внезапно Максу захотелось лечь прямо на тротуар и… Однако часть его сознания, которая вовсе не собиралась капитулировать, воспротивилась и напомнила, что если он поддастся этому соблазну, то больше никогда уже не поднимется.

Он бросился, насколько мог быстро, назад к двери ближайшего подъезда. Единственное, что оставалось, это постараться укрыться где-нибудь. Толпы народа на проспекте уже заметно поредели, – видимо, многие так и поступили. Макс толкнул дверь, но она едва поддалась. Он толкнул снова, уже сильнее. Похоже, кто-то подпирал дверь с обратной стороны. Чертыхнувшись, Макс побежал к следующей; ледяной воздух перехватывал дыхание. Дверь распахнулась, однако ему на встречу вылетел чей-то кулак и ударил в лицо. Макс шлепнулся на задницу и заплакал от досады, утирая предплечьем хлынувшую из носа кровь. Слезы моментально схватились морозом, повисая на ресницах крошечными сосульками и лишая его возможности видеть.

Мимо него кто-то пронесся, больно зацепив распухшее колено. Макс закричал, но все же благодаря неимоверному усилию заставил себя встать, прекрасно понимая, что следующее падение наверняка станет для него последним. Он сбил льдинки с ресниц бесчувственными пальцами, уже нисколько не заботясь о том, чтобы не измазать лицо кровью убитой девушки, и поплелся, тупо глядя перед собой.

Почти перестав что-либо соображать, Макс свернул направо в узкий переулок и проковылял шагов тридцать, когда услышал впереди быстро приближающийся шум – шум, который он теперь мог безошибочно узнать. Раньше, чем он сумел различить это сквозь туман в глазах, стало ясно – прямо на него несется сплошная лавина людей. Возможно, они являлись частью той толпы, которая вначале штурмовала трамвай на остановке, и теперь, как и Макс, искали свой путь к спасению в этой стороне.

Но также стало ясно и еще кое-что. У него не хватит ни сил, ни времени, чтобы успеть убраться с их дороги.

Это было подобно удару огромной волны…

…Но на него никто не наступил, и он не был превращен в следующее же мгновение в жуткое месиво из раздробленных костей и кровавого фарша плоти.

Макс лежал, прижимаясь щекой к горячему тротуару.

– Наверное, эпилептик, – сказал кто-то сверху.

– Бедняга, – произнес женский голос. – Ему срочно нужно в больницу.

Послышалось еще несколько разных голосов, но Макс не смог разобрать, о чем они говорили.

Чья-то теплая рука прикоснулась к его лбу.

– Господи, парня как будто только что вынули из морозильника!

– Ну и дела…

Видимо, заметив, что Макс прислушивается, кто-то начал помогать ему встать на ноги, просунув руки подмышки.

– Оставьте его в покое, скоро приедет неотложка, – упредил все тот же женский голос, и руки скользнули назад. Но Макс уже поднимался самостоятельно, озираясь по сторонам.

Никаких обезумевших толп, никакого погрома на проспекте Свободы, никаких распростертых тел и следов от саней Снежной Королевы… Ничего. Солнце согревало улицу как и прежде в своих жарких лучах. Однако Макса все еще продолжал бить яростный озноб, тело с мучительной болью возвращало нормальное кровообращение. Особенно досталось носу и ушам.

Постепенно согреваясь, он обвел ошалелым взглядом собравшихся вокруг него людей – человек около двенадцати.

– Немедленно ложитесь, – подскочила к нему дама лет сорока-сорока пяти, похожая на школьную училку, чей голос Макс слышал раньше.

– А пошла бы ты… – он отпихнул даму и пробрался сквозь маленькую толпу, сопровождаемый изумленными репликами.

Макс сразу выяснил, что у него из носу бежит кровь, а правое колено действительно сильно распухло, заставляя прихрамывать. Он скользнул в ближайшую браму и начал приводить себя в порядок с помощью носового платка. Хуже всего дела обстояли с футболкой, которую невозможно было вернуть в прежнее состояние и оставалось лишь выбросить. Благо она была не белой, а синей, и бурые пятна крови на ней казались не слишком заметны. Макс несколько раз слюнявил платок, пока, насколько мог, не привел лицо в нормальный вид.

Ему наконец удалось согреться (хотя обмороженные уши еще пощипывало), озноб, казалось, прошел, но вскоре Макса вновь начало трясти. Случившееся настолько противоречило всем его представлениям о жизни, о возможном и не возможном, что пробуждало настоящий мистический ужас, заставляющий вставать волосы дыбом.

Его будто на четверть часа как щепку вышвырнуло в другую реальность. И что бы ни выяснилось потом, все это произошло с ним по-настоящему. Либо было способно иметь таковые последствия, что означало, по сути, одно и то же – и обмороженные уши с разбитым коленом служили тому бесспорным доказательством. Конечно, он мог повредить ногу, когда свалился на тротуар, но что касалось явного обморожения и прочего… К тому же, иллюзия того, что с ним произошло, была настолько полной и реалистичной, что говорить о простой галлюцинации мог только законченный идиот. Никакой гипноз или наркотик не могли привести к подобным последствиям.

Макс интуитивно понял, что если бы во время тех событий ему перерезали глотку (как той девушке – куском разбитого витринного стекла) или на него бы обрушился дом, то его сейчас не было бы в живых. И он был в этом абсолютно уверен.

Вот что было действительно Хреново.

Он вспомнил до отвращения приторный чай, которым его напоил лысый, странный привкус, который ощутил сквозь липкую жажду во рту (впрочем, Максу и сейчас ужасно хотелось пить), еще он снова не мог не вспомнить, как старик бормотал о неком загадочном методе, и про то, как Максу чудилось, будто он вышел из дома Леонтия, а затем… Все выступало за то, что тот подмешал ему в чай какой-то мощный галлюциноген, который подействовал с некоторой паузой. Но возможно ли это? Если лысый являлся каким-нибудь ученым-маньяком, – отвергнутым коллегами, если судить по его же словам (они смеялисьнадо мной… метод, который они оплевали… жалкие бездарные ничтожества), – то почему вместо того, чтобы пронаблюдать за ним, просто отпустил?

Темный подъезд являлся не слишком подходящим местом для этих рассуждений, однако Макс ничего не мог с собой поделать. Он провел в нем еще несколько минут, стараясь как можно больше придти в норму, прежде чем снова оказаться на людях.

Всю дорогу домой он заставлял себя не думать о коротком путешествии в ужасное зазеркалье и обо всем, что его предваряло, – по крайней мере, пока не окажется в спокойной и привычной обстановке, внутри той крепости с острым частоколом и поднятым мостом над глубоким рвом, где плавают крокодилы, – которая для каждого из нас зовется Домом.