Боулинг-79 - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 36
Жаль, что Валерка не мог вставить в свой сценарий историю, случившуюся с его дедом. Судьба человека, отсидевшего в советских лагерях, была явно «не прохонже».
Однако благодаря судьбе деда Валерка усвоил, сколь точно писал Кульчицкий: «Война ж совсем не фейерверк, а просто – трудная работа…» Эти строки он вставил в свой сценарий…
А еще в композиции звучали письма военных лет, и стихи, и проза, и песни – Окуджавы и Высоцкого…
Собственный сценарий Валерке нравился. Работа над ним летела еще и потому, что ему дарила вдохновение Лиля. Она специально не поехала никуда отдыхать, чтобы быть с ним. Почти каждую ночь она проводила в общаге, в сто девятой комнате.
И вот к началу нового учебного года инсценировка была готова.
И, как часто бывает с вдохновенным замыслом, с его воплощением начались проблемы.
Наотрез отказалась участвовать в будущем спектакле единственная девушка в агитбригаде – Оля-Ундертон. А на ней было завязано в сценарии слишком многое. Она была и Матерью, провожающей бойцов, и Любимой, ожидающей солдата, и аллегорической Родиной-матерью.
Валерка поделился бедой с Лилей: ночью, когда та, как привычно, пришла к нему через окно и они утолили первую страсть.
Девушка дернула плечами – своими прекрасными, худыми, но широкими плечами.
– Ничего удивительного.
Валерка нахмурился.
– Почему?
– Да потому, что она влюблена в тебя.
– Она? В меня?
– А ты что, не видишь?
Он был ошарашен.
– Да нет…
– Ох, какие же вы, мужики, ненаблюдательные!..
Валерка уселся в кровати, прислонясь спиной к холодной стене.
Лиля скользнула и устроилась головой на его коленях. Она смотрела на парня снизу вверх, и в темноте блистали ее глаза.
– Но постой!.. – воскликнул он. – Ведь она только что, в стройотряде, выступала с нами в агитбригаде! И ничего, не отказывалась!..
– Как ты не понимаешь! – засмеялась Лиля. – Ведь тогда ты был один. Я – уехала. И Ундертониха надеялась, что завоюет тебя. А теперь у тебя опять появилась я.
– Да-а? Ах, вот в чем дело…
– Ох, напрасно я тебе это сказала.
– Почему?
– Всем мужикам льстит, когда в них кто-то влюблен. Теперь ты станешь смотреть на Ольгу другими глазами.
– Ну, не-ет! – засмеялся он. – Я лучше на тебя буду смотреть другими глазами.
– Какими?
Он, словно филин, вылупился на Лилю в темноте.
– Полными страсти!
Он снял ее со своих коленей, уложил навзничь и нагнулся, чтобы поцеловать.
– Э-э, постой!
– Чего?
– А почему ты не хочешь задействовать в своей постановке другую актрису?
– Какую другую?
– Хотя бы меня.
– Те-ебя?!
– А чем я хуже твоей Оли? Подумаешь, Сара Бернар!.. Стоит на сцене на одном месте, грудь свою цыплячью выпячивает и глаза пучит.
Валерка смешался.
– Ну, надо подумать… Попробовать…
– Ой, ты прям как настоящий режиссер!.. – Она передразнила его: – «Попробовать!..» Ты меня не раз уже пробовал. И вчера, и сегодня. И еще будешь пробовать, когда захочешь.
Валерка без энтузиазма откликнулся:
– Ну, ладно. Давай прочти мне что-нибудь.
– Что, прямо сейчас?
– Ну да.
– Э-э, нет. Давай-ка я подготовлюсь да выучу роль. И тогда ты меня прослушаешь. Желательно – на настоящей сцене.
– Ну, давай.
– И не делай кислое лицо! Я таких, как твоя Ундертон, пачками заткну за пояс!
– Да, – серьезно пробормотал Валерка, – я, наверно, стал настоящим режиссером.
– С чего ты взял?
– Ну, как? Девушка, с которой я сплю, – у меня главные роли играет.
– Подожди, может, тебе еще не понравится, и ты меня не утвердишь, Станиславский ты мой…
И Лиля бросилась на него, повалила на кровать и принялась целовать его лицо. Ее большие прохладные груди уперлись ему в грудь, и Валерка почувствовал, как его дружок отозвался мощной боевой готовностью.
…Через день они пришли вдвоем в ДК. Лиля была тиха и скромна. Она надела свою любимую черную водолазку, и черные брюки, и туфли без каблуков.
Отдельная репетиционная комната была в полном Валеркином распоряжении. Уж об этом Олъгерд Олъгердович позаботился. Валерке и главный зал без вопросов давали, когда там не было кино, собраний или репетиций. А в начале учебного года собрания или репетиции случались редко.
Итак, Лиля поднялась на сцену. Валерка собственноручно выставил свет. Лиля вошла в луч прожектора.
Достала, в соответствии со сценарием, из кармана военный треугольник письма. Лихорадочно быстрыми движениями распечатала его. Начала читать вслух, жадно вглядываясь в строчки:
Она не успела дочитать стихотворение Симонова до конца.
– Стоп! – заорал Валерка.
Он был ошарашен и восхищен. Лиля и вправду оказалась лучше любой Оли-Ундертон. Более того, она читала вполне на уровне любой профессиональной актрисы!..
Лиля осеклась на полуслове и, ослепленная прожектором, стала напряженно вглядываться в зал, где, как настоящий режиссер, поместился Валерка.
– Девушка! Вы приняты! В основной состав!
И Лиля запрыгала на одном месте в луче прожектора:
– Да! Да! Да!..
…Однако не все проблемы с инсценировкой разрешались столь счастливо.
Перед тем как прочитать сценарий агитбригаде и начать репетиции, Валерка отнес свое творение Олъгерду Олъгердовичу. Надо было соблюсти политес. К тому же директор ДК очень просил его «об этом небольшом одолжении»:
– Ни в коем случае не сочтите, дорогой Валера, что это цензура. Я не стану вас просить менять в сценарии ни единого слова, уж поверьте!.. Но, может быть, мой опыт будет вам чем-то полезен… Может, я помогу вам… Подскажу что-нибудь…
И тридцать первого августа Валерка оттащил свой труд, перепечатанный машинисткой набело, Олъгерду Олъгердовичу.
Душа у него пела. Он чувствовал: композиция у него получилась что надо. Очень романтичная, и трагедийная, и берущая за душу. Было что ставить и что играть.
А в тот же день в общагу с каникул вернулся Володька.
Как ни в чем не бывало, он въехал в сто девятую комнату. Вручил Валерке привезенные из Дрездена подарки. Воистину царские: каплевидные темные очки, а также джинсы. Подарил с усмешкой:
– Ты будешь самый завидный жених в институте: с двумя парами джинсов.
Очки сидели как влитые, и джинсы сидели как влитые. Даже странно: откуда Володька в точности узнал Валеркины размеры? Не иначе как Лиля подсказала…
Впрочем, Валерка решил не говорить с ним о Лиле. И отношений не выяснять. Как будто то, что случилось, было вполне естественным: девушка уходила к другу, спала с ним, а потом вернулась.
Валерка берег себя. И свое хрупкое счастье. И еще – своего единственного настоящего друга. Хотя при мысли, что Лиля спала с этим боровом, у него темнело в глазах, и становилось трудно дышать, и хотелось избить Володьку или хотя бы разбить что-нибудь…
Первого сентября все студенты, даже неисправимые прогульщики, отправились на занятия (надо же повидаться с пиплом после долгих каникул, пофорсить обновками и новыми значками на стройотрядных куртках!). Все – кроме Валерки. Тот пошел ровно в противоположную от института сторону: в ДК, к Олъгерду Олъгердовичу.
Вернулся в комнату он под вечер, мрачнее тучи и изрядно хмельной. Принес с собой бутылку водки.
Володька лежал на кровати и читал адаптированный «Остров сокровищ» на английском языке.
– Давай, Вован, с тобой обозначим, – сказал Валерка, водружая бутылку на стол.
Володя поднял бровь.
– Повод?
– Ну как же!.. День знаний!.. Новый день учебы в гадском институте.
Володя лапидарно заметил, подсаживаясь к столу:
– Ты не в духе.