Дамы убивают кавалеров - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 20

Мы выпили еще по одной – по восьмой или девятой. «За то, чтоб сдохли все наркоторговцы!» – с чувством произнес в качестве тоста Саня. Затем мы сбились с темы, разговор стал бессвязным, пошли анекдоты…

Мы протрепались почти до часу ночи. Несмотря на выпитое, бессвязную порой речь и дурацкий смех, глаза у Сани оставались глазами человека, контролирующего себя. Человека, так сказать, фильтрующего базар. И я, опять-таки несмотря на все выпитое, понял: Саня рассказал мне только то, что хотел рассказать. То, что можно было рассказать. На самом деле, он не сболтнул ничего лишнего.

И уже напоследок, после какой-то «надцатой» рюмки, Саня поведал мне о хозарской традиции. Оказывается, самые высокопоставленные хозары – трое тудунов и сам великий хакан Каримов – имеют обыкновение раз в неделю встречаться для обсуждения текущих дел в малоприметном кафе «Ана» на обочине Кольцевой автодороги, между Казанским и Севастопольским шоссе, по четвергам после обеда. И эту информацию в числе прочей я также записал себе на подкорку.

«На подкорку» – потому что я никаких записей на бумагу, покуда мы с Саней совместно распивали спиртные напитки, естественно, не делал. Ну, а непосредственно записывать информацию в мозги я к концу вечера уже не мог. Внутри меня бултыхалось как минимум семьсот грамм «кристалловки».

…Без четверти час мы покинули с Саней кабачок «***» и побрели, обнявшись, к метро. Моя «восьмерочка» осталась печально стоять у тротуара. Я стал беднее на семьсот рублей, потраченных на угощение Сани. Зато оказался слегка более информированным в том, что касалось хозар. И тех друзей и недругов, что имелись у ХОПГ (хозарской организованной преступной группировки) в преступном и чиновничьем мире. (Хотя, по большому счету, оба этих круга – в принципе одно и то же.)

А когда на следующее утро я потащился на метро забирать свою «восьмерку», все рассказанное Саней вдруг всплыло в моей неопохмеленной, но на удивление ясной голове. Более того, в ней даже забрезжил план: что и как я мог бы в данной ситуации предпринять.

Четверо хозар, главы хозарской Семьи, собрались на еженедельное совещание.

Совещались в кафе «Ана» на Московской кольцевой автодороге. Кафе, естественно, принадлежало Семье.

Четверо «белых хозар» расположились за одним простым, не застеленным скатертью столиком в углу. Кондиционированная прохлада освежала после уличной жары. Стеклопакетные окна скрадывали рев проносящихся мимо тяжелых грузовиков.

За соседним столом размещалась группа прикрытия – четверо боевиков. Те заняли место в разумном отдалении от главного стола. Аккуратно, чтоб не потревожить старших, играли в нарды.

На семейном совете присутствовал сам великий хакан, Каримов Сурен Ахмед-оглы. Он восседал в торце стола. Рядом расположились трое его верных помощников, или по-старинному – тудунов. По правую руку рядом с хаканом восседал старший сын Услан (тот самый, что держал весь громадный рынок «Косинский» и прилегающую к нему торговлю и бизнес). По левую руку расположился младший сын Нарим по кличке Черный. Он отвечал в Семье за сбор ясака – с неверных и с «черных хозар», а также за отмывание «грязных» денег и обналичку денег «чистых», за наркотики, а также за взаимоотношения с властями и конкурентами. И еще – за вопросы внутренней безопасности. Третьим за столом, далее всех от великого хакана, сидел Бандаров, по кличке Бендер, племянник хакана (супермаркет «Восьмой океан», казино «Золотая фишка», рестораны и клубы).

– Благодарим тебя, великий хакан, что ты пригласил нас, молодых и ничтожных, сесть за один стол рядом с тобой, – пробормотал старший сын по-хозарски, словно ритуальное заклинание, положенные случаю слова.

Другой сын и племянник глухо откликнулись:

– Благодарим…

– И вам спасибо, дети мои, – отвечал великий хакан, – что согласились разделить со мной скромную трапезу.

Хозяин кафе «Ана» вместе с женой-помощницей (оба – из «черных хозар») неслышно принесли яства и напитки, а затем деликатно удалились на кухню. Хакан с тудунами не любили, чтобы кто-то вертелся около их столика. Они сами себя могли обслужить.

Привычно вознесли короткую хвалу Аллаху. Принялись за еду. Папа, великий хакан, кушал мало. Нехотя ломал лепешку, запивал чистой водой.

Отец в последнее время сдал. Похудел, лицо пожелтело. Глаза запали.

Когда бы они по-прежнему, как и десятки поколений их предков, жили в горной деревушке, пасли овец, растили кукурузу и виноград, кто-то из сыновей (или жен) мог бы сказать ему (наедине, конечно): «Папа, меня волнует, что ты нехорошо выглядишь». Однако здесь они были в городе, среди неверных. И они, все вместе, вершили дела и хозар, и неверных. И отец был хаканом. Поэтому никто не мог разрешить себе вслух усомниться в здоровье отца. Это могло быть воспринято как сомнение в силе хакана. Как желание занять его место. Как заговор.

А властвовать отцу оставалось еще одиннадцать лет. Когда будущего хакана избирали царем хозар, его, по древнему хозарскому обычаю, душили шелковым шнурком. И тот, на границе яви и небытия, выкрикивал тогда, сколько лет он будет царствовать. Эту цифру шептали ему в момент между жизнью и смертью древние боги.

Нынешний хакан выхрипел тогда: «Двадцать два года». Это случилось одиннадцать лет назад. Тогда же нынешнего хакана, высокочтимого Сурена Ахмедовича Каримова, и короновали.

Жить и царствовать ему оставалось еще одиннадцать лет. Когда эти годы пройдут, тудуны с молчаливого согласия хакана убьют его. А раньше он умереть не может. И не может перестать быть царем. Такова воля и Аллаха, и древних богов.

Так что пока время не пришло – хакан будет царствовать и жить. И Аллах, и природа сами, без помощи сыновей и докторов, позаботятся об отце все эти остающиеся ему одиннадцать лет. (Дети не знали, что великий хакан не уповает только на Аллаха с природой и пользуется услугами лучших врачей Президентской клиники.)

Хакан сидел во главе стола. Зорко посматривал на детей и племянника. Пытался заранее по их жестам и глазам определить, кто о чем расскажет. И кто о чем постарается умолчать.

Сыновья, Услан и Нарим, кушали за столом хорошо. Ели нежный шашлык из только что забитого барана, кукурузные лепешки, свежую зелень, ореховый соус, аджику. Пили молодое вино, специально присылаемое с Кавказа.

Племянник Бандаров по кличке Бендер ел плохо. Он в последнее время пристрастился к кухне неверных. Улитки, мидии, креветки, трюфеля… Он перестал понимать, что еда – не наслаждение. Еда – это отдых и силы. А еще еда – это повод, чтобы встретиться всей Семьей за столом. Повод, чтобы вести добрую беседу.

О делах во время еды не говорили. Когда закончили трапезу, старший сын Услан (данным кафе ведал он) едва уловимо поднял брови. Как-то да разглядели сей жест с кухни, мигом появились, убрали тарелки – оставили только бокалы для вина и воды.

Первым о делах доложил хакану старший сын, Услан. Отец слушал, полуприкрыв запавшие глаза. Руки его, ладонями кверху, лежали перед ним на столе.

Услан дал отцу-хакану отчет, сколько наличных принес за последнюю неделю Семье Косинский рынок; сколько из них перетекло на «отмывку» в легальные компании и фирмы; какая сумма пошла в оборот – на закупку наркотиков и оружия; сколько отдали в помощь братьям, сражающимся на Северном Кавказе против неверных.

Хакан шевельнул пальцем.

– В прошлую неделю, – сказал он по-прежнему с полуприкрытыми глазами, – рынок дал на сорок три тысячи долларов больше, чем в эту.

– Да, папа. Но теперь произошел несчастный случай.

Хакан чуть приподнял бровь.

– Мы почти целый день не работали, папа. А затем количество посетителей снизилось примерно на одну десятую от обычного… Это из-за змей, папа.

– Змей? – переспросил хакан.

– Кто-то выпустил на рынке во время торговли змей, неядовитых. – Он поискал слово, но в хозарском языке его не оказалось, и Услан сказал по-русски: – Уж!