Ледяное сердце не болит - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 31

Столь же безучастными оказались и люди, выгружавшиеся на остановках из автобусов. Они только окидывали поврежденные автомобили взглядами и торопились к метро.

Черненький водитель «Газели» наконец пробрался через поток к искалеченной полуяновской машине. Дима, как был – в свитере, в туфлях на босу ногу, – вылез к нему навстречу, на пятнадцатиградусный мороз. Руки-ноги у Полуянова оказались целы, организм слушался, только вот ребра побаливали: видать, их сжало ремнем безопасности.

– Ты чего, маму твою, пилять, – заорал азербайджанец, – на красный, пилять, свет лезешь? Жить больше не хочешь?!

Заморский гастарбайтер едва доставал Полуянову до плеча, но вид у него был самый решительный.

– У тебя все в кабине целы? – огорошил заморского гостя Дима.

– Целы?! Ты спросил! Я – знаю?! Может, целы, а может, нет! Может, в суд на тебя подавать будем!

Подошел и водитель «Вольво», мужик с усталыми глазами и седыми висками.

– Куда ж ты, еп-перный театр, лезешь поперек батьки? – спросил он Диму усталым голосом.

– Сам-то цел?

– Да я-то что, ни ссадины. Машину вон ты мою раскудохал.

– Ладно, мужики, – вздохнул Дима. – Я все признаю. Поехал на красный. Очень спешил. Давайте вызывать ГАИ и разбираться по форме.

– ГАИ-ШМАИ, пилять!.. – стал разоряться кавказец. – Ты мне без ГАИ денег заплатишь! На месте разбираться будем!

Дима видел, как из чрева маршрутки покорно, словно зомби, выпрыгивают пассажиры и маршируют к метро. Никто даже не стал подходить к Полуянову, выражать свое недовольство.

А владелец «Вольво» неожиданно стал на сторону журналиста. Бросил азербайджанцу:

– Ты когда у себя дома, в Баку, будешь – тогда на месте станешь разбираться. А здесь, в Москве, другие порядки. Понял?!. – И уже Диме: – Я «гиббонов» вызываю.

Журналист кивнул:

– Будем ждать.

Полуянов, обмерзая в свитере на голое тело и туфлях на босу ногу, обошел свою машину: зад, конечно, всмятку; левая задняя дверь вогнулась внутрь чуть ли не на полтора метра; стекло ее хоть и не разлетелось, но повисло крошевом… Странно, но не сработала ни одна подушка безопасности… Машину было жалко – но еще жальче, что он упустил белый фургон. И что устроил происшествие на дороге… Дима залез внутрь «Короллы» и включил движок.

Странно, но мотор работал. Печка исправно поставляла в салон тепло. Ничего не оставалось делать, как тупо сидеть и ждать гаишников.

Удивительная мысль вдруг посетила журналиста: пока Надя была рядом с ним, он всюду выходил сухим из воды. Выпутывался изо всех переделок и передряг. Теперь ее нет рядом – и первая же его настоящая авантюра кончается плачевно. Быть может, Надька с ее любовью – не кто иной, как его ангел-хранитель? И он, Дима, просто нуждается в том, чтобы она все время находилась рядом с ним?..

Домой – в смысле, в квартиру Нади – Полуянов вернулся ближе к полудню. Над столицей уже давно встало солнце – красное, в дымке, словно и не было ночного снегопада. Утро журналист убил на составление объяснений и подписание протоколов. Вина его усугублялась тем, что у него с собой не было документов на машину. Правда, и другие участники ДТП оказались хороши. У водителя маршрутки не имелось столичной регистрации, а бесконечно усталый шофер «Вольво» ездил по просроченной доверенности…

После бюрократических формальностей Дима определил разбитую машину на постой в чужие гаражи – как ни странно, ходовых качеств «Королла» не потеряла. Он лишь сменил на запаску покалеченное левое заднее колесо.

Из гаражей он вернулся в квартиру Нади быстрой побежкой. Столичный, ничему не удивляющийся люд все ж таки с немым вопросом взирал на парня в свитере и легких туфлях, несущегося по сугробам в пятнадцатиградусный мороз.

Дверь в квартиру так и оставалась с семи утра незапертой. Слава богу, никто не покусился на Надюшкину собственность. Диск, принесенный человеком в парке, валялся посреди коридора.

От него Полуянов не ждал ничего хорошего. Однако первым делом бросился к нему. Надел на всякий случай перчатки, достал си-ди из коробки и загрузил его в компьютер. Он обратил внимание, что внешне диск как две капли воды похож на предыдущий – тот, что он отдал вчера майору Савельеву: производитель – та же компания, неизвестная Диме; тот же рисунок на лицевой стороне…

Новый сюжет длился минут семь.

Журналист сумел досмотреть его до конца – но когда дикая документальная картина закончилась, все-таки не выдержал. Понесся в ванную и долго стоял над раковиной. Желудок сотрясали спазмы.

Когда он выблевал весь утренний кофе и умылся – немедленно позвонил на мобильник оперу Савельеву.

– Опять ты, – с досадой вздохнул майор. – Что, нашел чего-то?

– Более чем. Мне на дом принесли новую картину. В сто раз страшней, чем предыдущая.

Тон опера сменился на деловой – правда, опять он вздохнул, словно делал Диме одолжение:

– Рассказывай.

Кто бы мог подумать!..

Кто мог подумать, что Полуянов, который, по его наблюдениям, никогда не выходил из квартиры раньше десяти утра, уже без четверти семь окажется на ногах! Он-то думал: позвонит в дверь. Пока журналист проснется, пока накинет на себя халат (он видел его в бинокль в окно), пока доплетется до входной двери – Кай уже будет далеко. Во всяком случае, наверняка успеет сесть в машину или даже отъехать. А оно вон как получилось!..

Дверь квартиры Митрофановой распахнулась через двадцать секунд после звонка. Кай, правда, был уже на лестнице – однако явно не столь далеко, как рассчитывал. И Полуянов даже устремился за ним. Шустрый парень, ничего не скажешь.

Завязалась погоня. Это испытание оказалось чертовски приятным. Новая адреналиновая атака забушевала в крови. Азарт не туманил голову – напротив, делал ее ясной и холодной. А уж когда наступил момент, когда он понял, что выиграл… Когда с перекрестка, который он лихо пролетел на красный, раздался железный скрежет… Когда Кай заметил в зеркале заднего вида, как вертится волчком машина журналиста… Как впечатывается она в тротуар и замирает… Ох, в этот момент он испытал настоящий пароксизм удовольствия… Чувство, близкое к оргазму… Или даже – нечто, превосходящее оргазм по остроте… Острый укол наслаждения сменился всепоглощающей эйфорией.

О да, он велик. Он удачлив. Он вершит грандиозное дело, и потому даже сами звезды благоволят ему.

Да, подумал Кай, он не ожидал, что его затея обернется необыкновенными бонусами. И появится удовольствие, на которое он даже не рассчитывал, когда начинал Игру. Он думал, что просто совершит месть. Посчитается за свою поруганную судьбу. За свою жизнь, свою честь, свое доброе имя. Однако – он никогда не задумывался над этим – Игра сама по себе оказалась приятной. Нет, не просто приятной. «Приятное» – слишком слабое, блеклое, смазанное слово. Игра будет доставлять ему удовольствие. Приносить настоящий кайф.

Как вчера кричала эта ни в чем не повинная Машка Бахарева! Какой ужас был в ее глазах! Какая мольба! Какое унижение и преклонение перед ним! Он не сомневался, что она готова сделать для него все, что угодно. Все! Но Каю ничего не надо было от нее. А мучить ее оказалось необыкновенно приятно. Исключительно. Чрезвычайно. Когда он отсекал ей руку, снова подкатывало чувство, близкое к высшему эротическому наслаждению, которое эта девчонка сама по себе, без участия звенящего и слепящего циркулярного диска, не могла бы дать ему.

Первый раз Кай испытал его, когда отрезал ей палец. А вчера – оно, это ощущение – еще сильнее, еще ярче! – подкатило к нему второй раз. Как же она кричала от боли (несмотря на все анальгетики, которые он вколол ей) и от ужаса!

И сейчас, медленно продвигаясь в утреннем потоке машин по направлению к Гостинице, он понимал, что сглупил. Он взял старт слишком резво. Он не подумал о своих чувствах. Не подумал, что Игра ему настолько понравится. Если бы он задумался над этим раньше, он бы постарался как можно дольше растянуть удовольствие. К примеру, резал бы Машке пальцы по одному. Каждый день – по одному. И не спешил бы похищать Митрофанову. Зачем ему две игрушки – когда он мог бы сначала от всей души насладиться первой, а потом, не торопясь, взяться за вторую.