Парфюмер звонит первым - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 24
– А вы называйте меня Татьяной Валерьевной, – не приняла панибратства Таня.
– Нам с вами, Татьяна Валерьевна, – вздохнул опер, – надобно побеседовать. Так что пройдемте.
Комков сделал ручкой приглашающий жест к дверям ментовки.
– Ну, раз надобно, – пожала плечами Таня, – тогда пошли.
Пока они поднимались на четвертый этаж – опер профессионально держался сзади, – с ним здоровались сбегающие по лестнице люди в форме и штатском, а группки милиционеров, курящих на площадках, откровенно пялились на Таню. Она же по дороге думала одновременно о двух вещах. Первая: какая же скотина этот Эрнест Максимович! Можно сказать, специально подставил ее, направил в милицию, прямо в лапы капитана Комкова. И вторая: а может, капитан был одним из тех, что наезжали вчера на камеру хранения? Не он ли изъял посылочку от Лени, адресованную ей? Вот бы устроить Комкову очную ставку с тем вокзальным хануриком! Интересно, признал бы тот опера в числе тех двоих, что вечером в воскресенье налетели на него?
Комков открыл ключом и распахнул перед Таней дверь кабинета. Она вошла. В кабинете помещались два стола, продавленный диван, два кресла и дряхлый компьютер. Капитан Комков закрыл дверь.
– Располагайтесь, – небрежно указал он на диван. – Курите?
– Вообще-то нет, но сейчас покурю.
– Волнуетесь, Татьяна Валерьевна?
– Нет, – соврала она, – а с чего мне волноваться?
– И правда, – сыронизировал опер, – с чего честному человеку волноваться? И курить, если он вообще-то не курит?
Тон его обращения слегка переменился по сравнению с тем, как он разговаривал внизу, у машины: стал более развязным. Он протянул Татьяне пачку местных сигарет «Наша марка», она скривилась, но взяла. Комков, как джентльмен, поднес ей огня. Таня закашлялась.
– Что, – с неприятным смешком спросил опер, – не нравятся наши местные сигареты? Все больше «Мальборо» да «Парламент» покуриваете?
– Да я же сказала вам, что вообще не курю, – пожала плечами Таня.
– Когда вы последний раз видели Леонида Шангина? – вдруг резко спросил Комков.
– Я? Шангина? А что?
– Отвечайте, Садовникова!
– В ночь с субботы на воскресенье. Он проводил меня до дома. А почему вы спрашиваете?
– А потом вы с ним виделись?
– Нет.
– Шангин звонил вам? Писал? Присылал электронные письма?
– Нет, – покачала головой Таня. Она старалась оставаться хладнокровной, но получалось это неважно. – Больше никаких известий. Так почему вы спрашиваете?
– А потому, Садовникова, что ваш Шангин разыскивается за совершение особо тяжких преступлений.
– Леня?.. Преступлений?.. Не могу поверить!
– И тем не менее.
– В чем его обвиняют?
– В убийстве. И в нападении на сотрудника милиции.
– Кого он убил? И на кого напал? Могу я узнать?
– Нет, гражданка Садовникова, не можете.
Таня затушила противную сигарету в блюдечке.
– Почему?
– Потому что есть такое понятие, как тайна следствия. И вообще, хватит базарить. Ты че, – тон опера вдруг стал агрессивным, – не знаешь, кто в ментуре задает вопросы?! Я задаю! Я! Ясно?!
Таня начала злиться. Она, конечно, знала (Валерочка не раз наставлял!), что с ментами для собственной же безопасности нужно держаться вежливо, но тут не выдержала, рявкнула:
– А ну, сбавил тон, дядя!
Комков послушался – смолк. Молча вышел из-за стола. Молча подошел к ней. И, опять же молча, вывернул ей руку так, что она вскрикнула:
– Что… вы…
Опер продолжал, не говоря ни слова, выламывать ей руку. Одновременно сверлил пустыми и злыми, словно у кобры, глазками, и Танин вопрос просто замер у нее на губах.
Комков отпустил наконец ее руку и тихо произнес:
– А если тебе не ясно, я сейчас младший состав приглашу. Мы тебя быстренько на хор поставим!
«Попробуй», – едва не ляпнула Таня. Но заглянула в ледяные глаза Комкова и поняла, что разумнее будет смолчать. Трусливее, что ли, с возрастом стала? Или в ней, наоборот, жизненная мудрость пробуждается?
– Где Шангин? – повторил капитан.
Он вперился глазами в ее глаза.
– Я не знаю, – прошептала она, не отводя взгляд. – Я сама его ищу.
– Где он? Говори, сука! – Он замахнулся. Таня инстинктивно отпрянула. Комков задержал удар и засмеялся. – Ну, говори! Раз, два, три!
– Не знаю.
– Что он тебе передал?
– Ничего.
– Что он для тебя оставлял в камере хранения?!
– Я не знаю! В какой камере хранения?
– Что он тебе успел передать?!
– Ничего! Ничего!
– Он заезжал к тебе в воскресенье?!
– Нет.
– А когда? В понедельник утром? Вечером?! Ночью?!
– Нет!
– Что он тебе передал?!
И абсолютно те же самые вопросы – виделись ли, встречались, передавал – пошли по второму кругу. Таня была совершенно сбита с толку и деморализована. Голос дрожал. На глазах появились слезы.
Опер вдруг проорал:
– Сумочку на стол!!
– Что?
– Проводим личный досмотр!
«А ордер у тебя есть?»
Но Таня снова промолчала. Пожалуй, в Москве, на своей территории, она бы еще смогла чего-то от мента потребовать. Но тут, в Кострове, как видно, играют по другим правилам.
Опер выхватил из ее рук светло-коричневую сумочку, которую она инстинктивно прижимала к груди, тряхнул и вывалил содержимое на стол. По обшарпанной столешнице разлетелись Танины пожитки: пудреница, кошелек, ключи, мобильник, флакончик духов «Диор Эдикт»… Комков залез в пустую сумочку, пошарил там, тщательно ощупал швы. Открыл и закрыл пудреницу, потом кошелек. Ничего не найдя, досадливо отшвырнул. Господи, слава богу. Слава богу, что она не взяла с собой в ментуру Ленино письмо. И квитанцию, которую ей вернул хмырь из камеры хранения. Хорошо, что догадалась – сунула бумажки в бардачок лимузина Вас-Палыча.
Комков угрожающе наклонился к ней, снова вперился взглядом прямо в зрачки.
– Давай доставай, что там у тебя в лифчике спрятано. И в трусах.
– Что?! – почти в истерике закричала Таня. – Ничего там у меня нет!!
– Сейчас ведь сам обыскивать буду, – угрожающе прошептал Комков.
– Нет у меня ничего, – прошептала Татьяна сквозь слезы.
– Нет?! – Капитан ощерился и стал похож на дикое, распаленное животное. – А мокрушка твоя?!
Он был совсем близко, и Татьяна чувствовала исходящий от него запашок пота, курева и вчерашней выпивки, но при этом не касался ее, только всматривался в зрачки. И вдруг он отпрянул. Выпрямился. Потер рукой лицо. Отвернулся.
– Ладно, собирай свои манатки, – вдруг проговорил он совсем другим, усталым голосом. – Можешь быть свободна.
Таня не могла понять, что случилось, не могла поверить в этот внезапный переход.
– Ну, чего расселась? Давай собирайся и уматывай.
Татьяна вскочила. Словно заведенная игрушка, начала собирать со стола и складывать вещи в сумочку. Она была будто оглушена. Будто душа внутри нее вся была отбита.
Опер настежь распахнул дверь кабинета и стоял на пороге.
Когда Таня хотела проскользнуть мимо него, он вдруг снова подступил и угрожающе проговорил:
– Но если твой Шангин объявится, ты, первым делом, побежишь ко мне. Иначе… Иначе я тебя, Садовникова, укатаю по полной программе. Сделаю соучастницей. Зону у меня пойдешь топтать! – И опер двумя пальцами протянул ей визитку.
Таня машинально взяла ее, сунула в сумочку и – не веря в свое счастье, не веря, что она вдруг свободна, – быстро, почти бегом, пошла по коридору райотдела.