Пока ангелы спят - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 47

А репортер между тем продолжал трещать за кадром, как из пулемета. Я еле успевал понимать его:

– Что происходит внутри дома, неизвестно… Никаких разрушений на первый взгляд не видно. К дому подъезжали три кареты «Скорой помощи», однако из-за ограждения они обратно так и не выехали. Никого из возможно пострадавших из дома вывезено не было. Ни один из жильцов этого дома за ограждение не выходил… Никаких официальных комментариев никто из официальных лиц по поводу происходящего пока не давал. Мы обращались к представителям мэрии Москвы, Российского правительства, ФСБ и городской милиции с просьбой прокомментировать случившееся – однако в комментариях нам, к сожалению, всюду было отказано… Поэтому нам остается только гадать о том, что происходит внутри этого дома. Если случился террористический акт, то непонятно, отчего в доме отсутствуют видимые повреждения. Если произошел захват заложников – неясно, почему власти не эвакуируют других жильцов дома. Быть может, гипотетический террорист или террористы применили химическое, бактериологическое или радиационное оружие? Но тогда район оцепления должен был быть гораздо шире, а допущенные лица внутри его не разгуливали бы столь свободно. Словом, до разъяснений хоть кого-либо из официальных лиц в Москве мы можем лишь предполагать о том, что здесь происходит. И еще одна странность. На месте происшествия не присутствует сейчас ни один корреспондент из российских средств массовой информации – даже тех, кто декларирует себя как «свободные». Похоже, что власти прибегли к цензуре на освещение этого события внутри страны. Это первый подобный случай с тысяча девятьсот девяносто первого года, когда в России победила демократия…

Я был настолько погружен в происходящее в Москве, на моей улице, с моим домом, что даже не заметил, что Наташа уже вышла из ванной и, с мокрыми волосами, одетая в легкий халатик, неподвижно смотрит на экран.

– Лешенька! Леша! Ты чего?

Наталья поспешно щелкнула пультом. Сухой, как выстрел, щелчок – и экран погас. Навалилась тишина, только кондишен гудел еле слышно, тревожно. Данилов сидел на кровати: неудобно, на углу, как замерзший воробушек. Он обхватил голову руками, впился в волосы так, что костяшки пальцев отчаянно побелели.

Наташа попыталась разжать его руки:

– Лешик, ну, Лешик! Тебе плохо? Воды, врача? Или ляжешь?

Она ничего не понимала. И сначала даже развеселилась, когда увидела по CNN знакомую пятиэтажку. Подумать только, они в чертовой дали, за три тысячи километров от Москвы, а по телику показывают Лешкин дом.

Наташа мгновенно сообразила: сейчас ее наверняка разыскивает Полуянов. И небось нещадно клянет себя за то, что поручил такую горячую тему молодой, ветреной девице. А та взяла и сбежала из Москвы, не сдав своей статьи. Пожалуй, после этакого финта ей в полуяновском отделе не работать. «Ну и ладно, – беспечно подумала она. – Зато у меня есть Данилов. И номер в уютном отеле. И… и большая кровать. Ведь сегодня я… ну, мы… ею воспользуемся?»

– Эй, Леш, смотри – твой дом! – завизжала она, как только вышла из ванной.

Он не ответил. Казалось, он вообще ее не слышал.

Данилов опять погрузился в себя. Как тогда, в «Черной кошке», когда он спросил ее про родинку. Его лицо выглядело чужим, незнакомым, страшным. Рядом с ней был не тот веселый, остроумный и добрый Леша, к которому она только начала привыкать. Вместе с ней в гостиничном номере находился чужой человек. Человек странный и даже опасный.

А Наталье ведь казалось, что им удалось настроиться на общую волну. Наташа уже почти не смущалась, не боялась в разговоре сморозить глупость. И, главное, она поняла, что с Даниловым ей, слава богу, не надо играть никакой роли. Не нужно притворяться культурной или заумной, веселой, доброй, мудрой… Нет нужды в театре. С Лешой можно быть просто собой. Наташей Нарышкиной. Молодой, красивой и… ну, иногда глупой.

Леша тоже вроде почувствовал себя с ней уютно. Он охотно отвечал на ее вопросы, изо всех сил ее веселил и за руку уже брал уверенно, не утруждал себя вопрошающими взглядами. И вот нате вам. Опять какая-то на нем напасть. Подумаешь, показали по CNN его злосчастный двор. Ну и чего тут переживать. Вроде и без того уже ясно, что квартирку себе Леша выбрал не сахар. Съезжать из нее надо, вот и все. Какой смысл сидеть тут, страдать неизвестно почему. Явно с этим домом что-то нечисто. Наверно, и в самом деле на месте кладбища дом построили.

– Тебе еще повезло, что квартира не твоя. Собрал вещи – и съехал. А представляешь, каково тем, кому и перебраться некуда? – попыталась утешить Алексея Наташа.

Он отнял руки от лица. Наталья увидела его глаза: большие, горькие, полные слез, больные. Глаза смотрели на нее без всякого выражения.

Перепуганная, она отступила. Эй, а он на нее не бросится?

– Не бойся, не брошусь, – глухо ответил Данилов, угадав ее мысль.

– Леш, давай я врача позову. Здесь наверняка есть…

– Мне не врача нужно. Мне нужно…

Он резко вскочил с кровати. Она не успела его остановить. Глухо стукнула дверь – и снова тихо. Шагов в коридорном ковре не слышно.

«Что он сказал, уходя? Мне нужно… какое-то слово, рифма к «врачу»… Плеча? Ключа? Стрекача?.. Палача? Палача?!!»

Наташа бросилась к двери, выбежала в коридор, в два шага оказалась в лифтовом холле. Пусто. Дрожат в свете ламп листья пальм, бросают на серый ковер зловещие тени. Где он? Внизу, в баре?

Лифт подошел мгновенно. Пожилой дядечка прошелся взглядом по ее ногам. Еле заметно пожал плечами. «Что ему не понравилось? Ох, батюшки! Я ж босиком!» Она потянулась нажать кнопку своего этажа, но лифт уже приземлился в лобби. Значит, плевать, что босиком. Наташа подошла к стойке портье, изо всех сил делая вид, что обута и вообще выглядит респектабельно.

– Номер двенадцать-десять. Данилов. Мой… – она поколебалась и выпалила: – Муж!

Портье слегка пожал плечами:

– Пляж.

Она повернулась к выходу.

…На пляже ей стало по-настоящему страшно. Пока она, запыхавшись, выбегала из отеля и проталкивалась через толпу людей по дороге к морю, Наталье казалось, что она все делает правильно. Она просто обязана догнать Алексея, утешить его, вернуть. Но сейчас, утопая босыми ногами в сыроватом ночном песке, Наталья отчаянно трусила. Пляж был черен и тих. Только волны шипели, накатываясь на береговую кромку. Где его здесь искать? И нужно ли?

Она замедлила шаг. Потом остановилась. Опустилась на холодный песок, лицом к воде. Восхитительное приключение, которое Наташа предвкушала, отправляясь в Израиль, сейчас казалось просто глупой авантюрой и ничем больше.

«Раскатала я губешки, – грустно думала Наталья. – Умный, красивый, ласковый. И богатый – за границу позвал. Прынц, в общем… Мама мне всегда говорила, что принцев не бывает. А я ей не верила…»

С Алексеем явно было что-то не то. По всем показателям – вроде принц. Но к венценосному набору прилагается явный дефект.

Наташа принялась вспоминать и систематизировать вехи их недолгого знакомства. Они встретились во дворе его дома. Он сам предложил ей рассказать о том, что здесь происходит. И в разговоре упирал на то, что тут творится какая-то мистика. Потом… потом «Черная кошка». И странный вопрос о родинке. И явный ступор, в который попал Данилов, когда она подтвердила, что родинка у нее и вправду есть. А после… Алексей позвал ее в кофейню. И пригласил в Израиль. И здесь все оказалось здорово. Только Храм не посмотрели – ну, и что тут такого. Наташа слышала, что некоторые люди действительно не могут бывать в церквях. И объясняется это сильной аллергией на лампадное масло. Правда, Леша не говорил, что у него аллергия. Он никак не объяснил то, что в Храм они так и не попали…

Зачем все-таки он ее сюда привез? Просто за компанию? Пофорсить с красивой девушкой? И даже не хочет, чтобы она с ним спала? Ведь вчера она ясно дала понять, что не против. Тогда, на пляже… Да и в гостинице вечером целый час просидела с незапертой дверью. И только когда поняла, что он уже точно не придет, щелкнула замком.