Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 31

Надя прикинула: а сколько лет сейчас этому Авдюшкину, незадачливому симулянту? Давно за сорок. Кто он? Программист в крупной фирме? Институтский преподаватель? Бизнесмен? Или пьяница? Как он выглядит? Женат ли? Есть ли у него дети и кто они?

Дима с неудовольствием взглянул в ее мечтательное лицо, буркнул:

– Давай, Надежда, шевелись! Она взглянула на часы: на просмотр одной карты у нее ушло девять минут. А всего карт – две тысячи.

– Может, еще как-то круг поисков сузить? – неуверенно спросила Надя. – Этак мы тут неделю просидим…

– Да хрен его знает – как его еще сужать! Я уже голову сломал, – буркнул Дима. – Не мечтай, лучше давай работай…

На этот раз Надя не обиделась: Дима прав. Она послушно открыла следующую карту. И вскоре увлеклась – не воспоминаниями, а именно работой. Перестала задумываться о судьбах бесконечных Авдюшкиных, Беловых, Воротниковых, Гнездиных. Более не ностальгировала, глядя на мамин такой родной почерк. Она быстро, за минуту, проглядывала карту. Убеждалась, что та содержит стандартный набор болячек. Откладывала. Брала следующую. И еще успевала отвечать на дурацкие Димины вопросы: “А ты знаешь, что такое панариций? Обычный нарыв? Тю-ю, а я думал, что-то серьезное. А крыловидная плева, это что за ночной кошмар?.. Ах, болячка на глазу… Фу, скучища!"

Анастасия Андреевна их не беспокоила, удалилась к своему столу. Шуршала там вдалеке бумажками. Она заставила Диму принести для Надежды стул. Включила все освещение. Но стул оказался жестким, а слабосильные лампы с полумраком не справлялись. У Нади быстро заломило и спину, и глаза. Спасибо хоть, у мамули почерк круглый, не по-медицински разборчивый. Не то что у тети Жени.

Дима тоже про себя, вполголоса, ворчал:

– Ну, мамуль, ты и пишешь… Как курица лапой! Фу, не могу больше!

Он отложил стопку, потянулся за следующей… И тут Надя услышала его возмущенный возглас:

– Что за херь?!

Она повернулась к нему:

– Чего ругаешься?

Дима держал в руках связку бумаг с табличкой:

"Механико-математический факультет, 1984 год”. Такую уже привычную связку.

– Чего ты? – удивленно повторила Надя.

Дима перебирал стопку, не отвечал. Даже в полу мраке Надя углядела, какое растерянное у него лицо. Она встала, подошла, присмотрелась… Ну и ну! Пачка ничем – ни длиной, ни высотой, ни толщиной – не отличалась от прочих. И табличка с годом выпуска такая же, как на других. Но только вместо стопки медицинских карт Дима держал листы абсолютно чистой бумаги.

Когда они вышли из поликлиники, Дима устроил шоу: подпрыгнул, заорал: “Йи-ех!” – и пару раз ударил кулаком воздух. Как футболист, закативший мяч в ворота. Надя глянула на него как на дурачка-несмышленыша.

– Ты понимаешь, что произошло, Надька? – Он обнял ее за талию, навалился и горячо зашептал на ухо:

– Осознаешь, Надюшка? Мы с тобой угадали! Мы на правильном пути! Действительно – у них в поликлинике что-то было. Что-то нечисто. И мы даже знаем – когда! В какие годы! Ай да мы! Ай да молодцы!..

…Хранительница архива аж побелела, когда увидела стопки резаной бумаги взамен положенных карт. Чуть в обморок не грохнулась. Запричитала, и глаза ее заблестели от слез: “Да что же это… Да что же такое делается!..” Порывалась немедленно бежать к главврачу. Дима придержал ее за локоток и аккуратненько допросил. Иного слова Надя и подобрать не могла, глядя, как он остро выстреливает вопросами: “Когда исчезли настоящие карты?.. Кто из посторонних в последнее время сюда приходил?.. Где находятся ключи от архива?.. Кто к ним имеет доступ? Есть ли запасной ключ?"

Из ответов тетеньки-архивариуса следовало: еще пару недель тому назад – это совершенно точно! – карты преспокойно стояли на полках. Никого посторонних в последнее время в архиве не было. Один ключ от помещения все время находится у нее, хранительницы. Запасной лежит в ящике стола у секретарши главврача.

Оттуда его, похоже, мог вытащить кто угодно: “Секретарша у Степан Степаныча – редкостная, извините, бардачница; как он только ее держит!"

"Могли ключ вытащить – значит, вытащили”, – пробормотал Дима и не стал более удерживать архивную даму, рвущуюся к главврачу – чтобы, значит, доложить о случившемся, и покаяться, и кого-нибудь обвинить…

…Надя с Димой шли по Дворцовому мосту. Ледяной ветер задувал с Балтики, выбивал слезы из глаз. Нева поднялась, плескалась короткими угрожающими волнами. Шпиль Петропаловки был в лесах. На мосту образовалась пробка, машины сигналили – а из пешеходов одни только Надя с Димой находились на всем пространстве моста. И, несмотря на холод и ветер – пронзительный, кинжальный, – у Нади, как всегда на Неве, аж дыхание перехватило от окружавшей ее красоты и простора. И от любви к родному городу, Ленинграду-Петербургу…

Дима тоже жадно вдыхал сыро-соленый питерский воздух, и лицо его выглядело счастливым: то ли оттого, что он шагает по любимому городу, то ли потому, что они, похоже, подобрали ключ к их загадке.

– Слушай, Надька, что там такое могло быть, в этих картах?! – азартно проговорил он.

Надя уже обдумала ответ – пока они выбирались темными коридорами из архивного подвала.

– Могла быть пометка, что такой-то студент направлен на консультацию к участковому психиатру. Могла фигурировать серьезная драка. Или нежелательная беременность. Или подозрение на вензаболевание. Или…

– Надька, ну кого это сейчас волнует?! – горячо воскликнул Дима. – Кого, пардон, колебет трипак, залеченный хрен знает сколько лет назад?!

Надя холодно перебила:

– Дай мне закончить. Там могло упоминаться убийство.

– Чего?

– Например… – загорячилась она. – Это, кстати, я не сама придумала – мне мамуля рассказывала. Представь: на улице обнаружен труп. Тело нашли и сообщили об этом в милицию какие-то студенты. Но раньше милиции на месте оказались врачи – дело-то в студенческом городке происходит! И в карте трупа – ну, того студента, кого убили, – упоминаются фамилии тех, кто его нашел. Просто как свидетели они упоминаются! А вдруг это и были убийцы? А милиция не разобралась?!

– Тебе мама о таком рассказывала? – недоверчиво спросил Дима. Надя смутилась:

– Мама.

И, упреждая следующий вопрос, жалобно сказала:

– Но я.., я ее почти не слушала. Совсем не помню… Где? Когда? С кем? Случай такой – точно был. Но в Москве это было или в Питере?.. Не помню даже, о студентах шла речь или о ком-то с ее городского участка…

– Плохо ты маму слушала, – ворчливо-назидательно сказал Полуянов.

– Можно подумать, ты свою хорошо слушал, – огрызнулась Надежда.

Дима склонил голову:

– Согласен. Придется исправляться… – Он погрустнел и добавил:

– Очень жаль, что мамули наши этого теперь не оценят…

Пару минут они шли молча. Надя подставляла лицо ледяному ветру, Дима, наоборот, прикрывал щеки воротником куртки, хмурил лоб.

– Ладно, не все сразу, – подытожил он, оборачивая к Наде покрасневшее от ветра лицо. – Зато теперь мы знаем, когда искать. Отсутствуют карточки студентов мехмата, отправленные в архив в одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Значит, эти студенты окончили технический университет в восемьдесят первом. То есть поступили в семьдесят пятом… Те, кто похитил медицинские карты, сами указали нам на временные рамки наших поисков. Итак: мы ищем что-то, происшедшее на мехмате ЛГТУ в этот период. Правда, мы не знаем, что ищем. Или – кого. Но это мелочи, правда?

Надя улыбнулась, ничего не ответила. Они сошли с Дворцового моста и повернули направо, на Адмиралтейскую набережную. Хоть как-то спасаясь от ожесточенного ветра, перебежали через проезжую часть на противоположный тротуар. Надя взяла Диму под руку.

– А может быть… – внезапная идея пришла Наде в голову – настолько странная идея, что девушка остановилась.

– Что? – поторопил ее Дима.

– Да так, чепуха…

– Слушай, подруга: в нашем деле чепухи быть не может. Так что не бойся саму себя. Говори! – Он властно сжал ее локоть.