Барская пустошь - Логинов Святослав Владимирович. Страница 6

Старик-настройщик долго обхаживал фортепиано, что-то подправлял, неразборчиво мурлыкал и бормотал сквозь усы. Брал аккорды и снова что-то подправлял. Потом с четверть часа играл, прислушиваясь к звучанию. Наконец, сказал:

– Хороший инструмент и прекрасная акустика. Ваша супруга будет довольна.

– Почему супруга? – удивился Ларион. – Я не женат.

– Пусть не супруга, но та, для которой вы купили рояль. Сами вы играть не умеете, но по тому, как вы следили за моей работой, видно, что для вас фортепиано не просто предмет обстановки. К тому же, этот дом пропитан присутствием красивой женщины. Пусть не супруга… сестра, дочь, любимая… – всё равно вам очень повезло.

Мастер уехал, а Ларион долго сидел перед раскрытым роялем, беззвучно проводя пальцем по клавишам. Безумно хотелось заиграть, чтобы музыка наполнила резную хрупкость залы. Но не собачий же вальс тренькать в такую минуту… Мучительное чувство, когда в душе звучит музыка, а пальцы способны извлечь лишь фальшивую дребедень. Такие же мучения, должно быть, испытывает человек, не умеющий рисовать, при взгляде на белый лист.

Ларион встал, распахнул дверь на террасу, впустив в помещение лиловый августовский вечер, а когда оглянулся, увидал Ольгу Юрьевну. Она только что вошла с улицы через другие двери и остановилась, стаскивая с тонкой руки перчатку. На этот раз на ней был строгий наряд, чем-то напоминающий «Курсистку» кисти Ярошенко. Оливковый жакет, табачного цвета юбка и котиковая шляпка пирожком. Впервые руки дамы жили своей нервной жизнью, стягивая лайковые перчатки, комкая их… Ларион поймал взгляд женщины и указал глазами на рояль.

Ольга Юрьевна порывисто шагнула, бросила перчатки на каминную полку, сняла шляпку… Поражала уместность этого движения – нельзя же садиться за фортепиано с покрытой головой; то, что хорошо для вечерней прогулки, не годится в ином месте.

Тонкие пальцы коснулись клавиш, инструмент откликнулся, зазвучал. В музыке не было ничего бравурного, ничего от виртуозного мастерства или бездушной старательности. Немного грустная, но умиротворяющая, негромкая, но наполняющая собой зал, плывущая в вечерний сумрак, она изумительно подходила ко времени и месту. Всё было так, как представлялось в воображении, разве что медведицы в этот час не случилось поблизости, соседка убрела за Пахомово болото, отъедаться в черничнике, запасать жир на всю трудную зиму.

Растаял последний аккорд, но ещё долго никто не смел нарушить тишину. Наконец, Ларион спросил:

– Что это?

– Шопен. Ноктюрн Шопена.

Ноктюрн, ночная песня. Разумеется, иначе и быть не могло.

Ольга Юрьевна развернула круглый стул, оборотившись лицом к хозяину.

– Ларион Сергеевич, что за кустики посажены у вас вдоль дорожки? Я таких не знаю.

– Это японская айва. У неё есть какое-то специальное название, но я его опять забыл. Весной она цветёт большими оранжевыми цветами, а осенью на кустах появятся вот такие айвинки, ярко-жёлтые, кислые и замечательно ароматные.

– Чудесно! Не то, конечно, чудесно, что кислые, я всё равно не могла бы их попробовать, но зато аромат – это для меня. И цветы тоже. Раньше на том склоне, что ивой зарос, был сад. Яблони, сливы и очень много вишен. Вишни бывало столько, что собирать не успевали, половину воробьи расклёвывали.

– Вишнёвый сад…

– Ларион Сергеевич, что вы говорите? Вишнёвым бывает варенье, а сад – вишенный! Вишнёвый сад Антоша Чехонте придумал. Хотя, наверное, теперь все так говорят, ошибка гения становится нормой для будущих поколений. Но я человек старой выучки, для меня сад бывает только вишенный.

– Хорошо, – Ларион кивнул. – Когда-нибудь, на том склоне непременно появится вишенный сад.

На улице уже почти стемнело, проснувшийся юго-западный ветер тащил с гнилого угла первую тучу, обещавшую скорый приход осени, но в зале на бронзовых канделябрах вспыхнули призрачные свечи, и стало светло.

– Ольга Юрьевна, – попросил Ларион, – а вы не могли бы ещё сыграть? Хотя бы то же самое.

– Можно и другое. То был девятнадцатый ноктюрн ми-минор, а это – семнадцатый, до-диез-минор.

На этот раз звуки были глухо рокочущими, под стать идущей с запада туче. Чудилась скрытая тревога, боязнь приближающейся тьмы. И Ларион ничуть не удивился, когда сквозь аккорды различил натужный звук автомобильного мотора. Машина на самой малой скорости переезжала вброд ручей, отделявший усадьбу «Отрадное» от остального мира.

Музыка усилилась, словно хотела заглушить, оттолкнуть, прогнать чуждый звук, но двигатель взрёвывал всё отчётливее, ближе, наконец, внизу проскользил отблеск фар и, окончательно обкусив музыку, хлопнула автомобильная дверца.

– К вам гости, – произнесла Ольга Юрьевна, отступая в тень.

Внизу зашарил фонарь, должно быть, гости искали звонок, потом в дверь застучали. Колотили громко, по-хозяйски, не оставляя ни малейшей надежды не расслышать стука. Ларион вздохнул, зажёг электричество и пошёл открывать.

Почему-то он был уверен, что приехала милиция, кто ещё может так властно стучать? – но четверо одетых в штатское мужчин явно не собирались предъявлять никаких документов. Один из них оттеснил Лариона в сторону и все четверо прошли внутрь.

– С кем имею честь? – вопросил Ларион. Бесцеремонные визитёры ему крайне не понравились, но сходу сменить манеру разговора он не сумел, продолжая изъясняться, словно житель минувшей эпохи.

Лариону не ответили. На него обращали внимания не больше, чем на предмет мебели.

Один из незваных гостей: невысокий и полненький, с улыбчивой мордашкой, держал в руках отблескивающий никелированными замками дипломат. Трое других – явные мордовороты – явились с пустыми руками, лишь у одного имелся мощный фонарь. В первую секунду могло показаться, что коротышка и есть главный, но Ларион быстро заметил, что один из мордоворотов выглядит слишком сытым и беспечным и, значит, хозяин именно он.

– Кто вы такие, что вам от меня нужно? – повторил Ларион.

– Кто мы такие? – переспросил откормленный. – Нехорошо, начальство нужно знать в лицо. На первый раз, ступай-ка братец на конюшню, да скажи, чтобы выпороли!..

Гости хохотнули шутке, а толстячок счёл наконец нужным объясниться:

– Перед вами владелец усадьбы, его светлость граф Валерий Отрадьев.

Этого Ларион ожидал менее всего. Лишь после постыдно длинной паузы он выдавил:

– Никаких Отрадьевых в природе не существовало. Здесь когда-то была усадьба графов Отрадиных, но её сожгли ещё в восемнадцатом году.

– Он будет меня просвещать по поводу моих предков, – процедил откормленный, усаживаясь в кресло-качалку, в котором любила сидеть Ольга Юрьевна. Весной Ларион стащил лёгкое кресло вниз, всё лето оно простояло на террасе и лишь недавно было перенесено сюда. Когда-то Ольга Юрьевна тоже уселась в кресло без приглашения, но это было правильно, естественно и само собой разумелось. Женщина и должна садиться, не ожидая особого приглашения. И вообще, каждое появление Ольги Юрьевны выглядело уместно и удивительно естественно, как ни странно выглядит это слово применительно к призраку. Во время их второй встречи, на террасе, когда они беседовали о лунном свете, Ольга Юрьевна тоже сидела в ротанговом кресле. А сейчас в нём развалился чужак и, не спросясь, задымил сигаретой.

– Здесь не курят, – сказал Ларион.

– Хамит, – заметил Отрадьев, выпустив в сторону Лариона струю дыма. – Он ещё ничего не понял. Борис Яковлевич, объясни ему популярно.

– Граф Валерий Андреевич Отрадьев, – проникновенно начал толстячок, – решил восстановить свои права на родовое имение. Заметьте, его сиятельство не стал требовать возмещения убытков, а попросту выкупил у государства и без того принадлежащие ему земли…

– Урочище «Барская пустошь» выкуплено мною три года назад! Все документы оформлены по закону и зарегистрированы в земельном кадастре!

– Сортир у тебя где? – подал голос его сиятельство.

– Удобства во дворе, – мстительно произнёс Ларион.

– Так вот, сходи во двор и подотрись своими документами.