Дорогой широкой - Логинов Святослав Владимирович. Страница 11
Юра сбегал к катку за совковой лопатой, которой ещё недавно раскидывали горячий асфальт, и тоже впрягся в работу. Пусть не в пять минут, но яма была вычищена. К тому времени возле сарая ожидали уже все три колёсных трактора, имевшихся в деревне.
– Сгружайте! – разрешил Юра, указав на яму.
Удивительным образом все три телеги разгрузились автоматически, и вскоре на площадке вновь остался Юра наедине со своими нанимателями, которые, сразу успокоившись, заново принялись торговаться.
Радуясь, что рядом нет Богородицы, которому такое дело явно не понравилось бы, Юра поднёс чугунный кулак к носу Тимко-Митьки.
– Я тебя предупреждал, чтобы разговоры в строю отставить. Я человек простой, дам раза – будешь лететь и думать – скорей бы стенка начиналась. Яму будешь рыть, чтобы бак встал. И чтобы как следует, а то я сам тебя в этой яме закопаю. Понял, трупешник?
Закапывать никого не хотелось, но Юра понимал, что иначе Митьку с Тимкой работать не заставишь, и старательно изображал зверя-начальника, акцентируя речь на рычащих и шипящих звуках и проглатывая букву «н»: «По’ял, тр-рупешшник?»
Перекуров Юра, сам так недавно бросивший курить, не дозволил: «Одуван преет, тут не сок будет, а ссык!» – и за полчаса яма была готова и двухсотлитровый бак установлен под лотком.
– А теперь – глядите, как надо работать!
Юра ушёл за угол сарая, там взревел дизель, и шестнадцатитонная махина катка въехала в бетонированное ущелье. Громадные вальцы мягко навалились на гекатомбу скошенных одуванчиков, подмяли её под себя… В первое мгновение сока не было видно, он пропитывал ещё не попавшие под гнёт кучи цветов, потом по бетонной плите побежал пенистый ручеёк, всё щедрее, обильнее!.. Мутный поток нёс смытые стебли, пыль, недочищенные вилами остатки силоса – всё, чему теперь предстоит попасть в брагу и быть выпитым тонкими ценителями «бредберёвки».
«Бредберёвка» – слово это точно горчичник на языке, полная ложка жгучего хрена, порция огненного яда. В трезвую утреннюю минуту произнеси вслух «бредберёвка» и почувствуешь, как обмотанная тряпьём дубина хряпает по затылку, сокрушая разум, и нет уже мыслей, остался один всепоглощающий бред, он берёт тебя и уносит, укачивая на своих ядовито-зелёных волнах. Это тебе не детский напиток американского поэта, способный справиться разве что с насморком. «Бредберёвка» бьёт всех, кто пьёт! Только мы, с нашей любовью к крайностям, всякую вещь умеем довести до абсурда и обратить в свою противоположность, недаром же, поднимая стакан с отравой, русский человек говорит: «Будем здоровы!»
– Оттаскивай! – крикнул Юра, видя, что бак полон больше чем наполовину.
– Как? – спросил Тимко-Митька. – Он, сволочь, тяжёлый!
– Поднатужишься! – беспечно отвечал Юра. – Второй бак – мне!
– Слушай, ты не круто заворачиваешь? – вновь взъярился Тимко-Митька. – Этак и я согласен работать – разок прокатился – и сто литров сока в кармане.
– Кто тебе мешает? Работай!
– Ты мешаешь! Каток давай!
– А ты заслужил, чтобы его тебе давать? То-то! Пошевеливайся, лентяй, время уходит!
Хрипя от натуги, подсобники оттащили в сторону бак с первой сотней литров будущего зелья. Юра выбрал новый бак, почище, и самолично установил его в приямке.
– Это мне.
– Ну куда тебе столько, мил человек?.. – простонал Митько-Тимка.
– Туда же, куда и вам, – соврал Юра, сам не осознавая собственной лжи.
– Да не увезёшь ты столько!
– Увезёт! – мрачно запророчествовал Тимко-Митька. – У него всё продумано, он сейчас цистерну подгонит квасную. Буржуй!
– Квасная цистерна – это же тонна сока! – ужаснулся Митько-Тимка.
– Подумаешь – тонна! – с презрением отозвался Юра. – Я так прикинул, что мне шесть тонн нужно. А цистерны у меня нет, возьму только то, что в катке увезу.
– Хватит издеваться! – закричал Тимко-Митька. – Где ты там шесть тонн вольёшь?
– А ты подумай, – отвечал Юра, отвинчивая пробку на крыше катка. – Вот для начала – ёмкость для смачивающей жидкости. Штатный объём – двести пятьдесят литров. Я пока её заполнять буду, а ты сообрази, куда тут ещё пять тонн закачать можно. Да не ленись вилами махать – жмых убирай, сейчас новую порцию одувана привезут…
– Эксплуататор! – в голос рыдал Тимко-Митька, глядя, как Юра споро таскает вёдра с драгоценной влагой. – Мало мы вас в семнадцатом били!.. Разжирели на наших кровях…
Юра не отвечал. Он успел прикинуть, что шесть тонн – это больше пятисот вёдер, и работал зло и сосредоточенно.
Подсобники отволакивали третью порцию сока, когда возле ямы появился Богородица.
– Купил! – крикнул он, размахивая авоськой. – Две буханки чёрного, палку копчёного сыра, две банки снетков…
– Дрожжи купил? – перебил Юра.
– Два килограмма. Больше в одни руки не давали.
– Молодец. Ты этим рукосуям помоги яму от жмыха вычистить, а я покуда затор сделаю.
И откуда только известны непьющему Юрию Неумалихину терминология и технология самогоноварения?
Перочинным ножом Юра отрезал от блока грамм сто дрожжей, тщательно, чтобы ни единого комочка не было, растёр их с небольшим количеством сока, вылил густой затор в будущую брагу, перемешал. Сок в ёмкость для смачивающей жидкости был налит не под завязку, а чтобы оставалось место ходить забродившей жидкости. А то пойдёт пена верхом – хлопот не оберёшься. Жадность фраера сгубила, это правило Юра помнил хорошо.
Бригада под чутким руководством Богородицы к тому времени вычистила бетонный лоток и приготовила новые баки. При виде Богородицы Митька и Тимка разом угомонились и работали как заведённые. Вроде бы невидный мужичонка Богородица и о высоком своём предназначении помалкивает, а есть в русском человека чутьё на таких людей. Одни их называют блаженными, другие – психами, но все чувствуют инакость, исходящую от этих людей, и относятся к ним с боязливым почтением.
Приехали трактора, выгрузили одуван; работа пошла ровно. Даже такая работа, себе во вред, и то облагораживает человека. Cпрашивается, почему тогда так редко можно увидеть человека работающего? Вот, скажем, бригада дорожников: один стучит ломом или долбит отбойным молотком, а остальные столпились вокруг и смотрят. Каждый, кто ходил по улицам, видел эту поучительную картину.
К вечеру было отжато десять тонн сока, и ровно половину непреклонный Юра забрал себе. Как и обещал, обошёлся без цистерны, заполнив почти доверху все имеющиеся на катке ёмкости.
На причитания, которые снова начались, Юра отвечал однообразно: «Нечего было пропивать основные производственные мощности».
– Манёк, вот ты когда-нибудь пропивал основные производственные мощности?
– Нет вроде, – отвечал Богородица совершенно серьёзно. – Не доводилось.
– А вот эти двое пропили. Нехорошо… Вот у меня знакомый есть, так у него прапрадед, ещё сто лет назад, кабак пропил. Представляешь?
– Силён мужик! – похвалил Тимко-Митька.
– Да и вы не слабже. Разницы никакой. Только у того кабатчика сто лет никто в роду не пил, а после вас, боюсь, и рода-племени не останется. Вы женаты или как?
– А на ком тут жениться? Одни в город уехали, другие уже замужем, а которые остались, те на трассе передком промышляют. Вот и думай, кто мне достанется?
– Да за тебя даже шлюха дорожная не пойдёт, – сказал Митько-Тимка.
– А за тебя?
– И за меня не пойдёт. Сдохну, – плакать некому будет, а земля чище станет. Вот и хорошо.
Богородица вздохнул, слушая исполненные притворного смирения слова, а Юра жестоко усмехнулся. Среди дорожных рабочих, которые мало чем отличались от Митьки и Тимки, подобные разговоры повторялись всякий раз, когда кто-то пытался уговорить товарища бросить пьянку. Так что не было в Юриной душе никакой жалости к своим случайным подсобникам. И дело тут даже не в том, что Юра твёрдо верил, будто в жизни не брал в рот хмельного, а просто слишком хорошо он знал цену таким разговорам. Недаром говорится: пей, да дело разумей! А таких самобичевателей Юра презирал и прежде, когда ещё… тоже не брал в рот и капли хмельного.