Дорогой широкой - Логинов Святослав Владимирович. Страница 13

– Старший лейтенант Синюхов! Товарищ водитель, вам известно, какой вес у вашей машины?

– Да уж как-нибудь… – оторопело пробормотал Юра.

– Двадцать две тонны! – мелодраматически воскликнул старлей. – По правилам, допустимая нагрузка на ось – не более пяти тонн! А у вас, – он пригнулся, пересчитывая вальцы, – больше семи!

– Это для машин норма, – возразил Юра.

– У вас, значит, не машина? В таком случае, что вы делаете на дороге?

– Для машин, в смысле – для автомобилей. Они колесами дорогу корёжат, а я её уплотняю, чиню, можно сказать.

– Сказать можно что угодно, а в правилах чётко написано: не более пяти тонн на ось.

– Если на то пошло, – не сдавался Юра, – то у меня ни колёс, ни осей вообще нету. Вальцы у меня с кулачковой вибрацией.

– Значит, хотите спорить… – Синюхов покивал головой. – Хорошо. Сейчас поедем на штрафную стоянку и там будем спорить.

Довод был сокрушительный.

– Не хочу я спорить, – сдался Юра и полез за бумажником.

– Триста рублей, – твёрдо произнёс Синюхов при виде протянутой сотни.

– Но, товарищ лейтенант!..

– Старший лейтенант, – со значением поправил Синюхов. – Триста рублей.

– Тогда квитанцию давайте, – потребовал Юрий, твёрдо решив, что если мент заартачится, то он поедет на штрафную и там будет скандалить до упора: до кутузки, блоховника и министра внутренних дел.

Однако Синюхов артачиться не стал.

– Разумеется, квитанцию я вам выдам. Порядок есть порядок.

– Товарищ старший лейтенант, – спросил Юра, глядя, как исчезают разом три сотенных билета, а в обмен появляется корешок штрафной квитанции, – вы же в Ленобласти работаете… как вас сюда занесло?

– Укрепляем провинциальные кадры, – снизошёл до ответа старлей. – Написал рапорт – и переведён. Как видите, с повышением.

– Понятно, – сказал Юра, складывая корешок и пряча его в похудевший бумажник.

Так оно и получается: начнёт судьба в темя долбить, непременно тюкает в одну точку, пока до мозжечка не дотюкает.

Юра терзал дизель и злобно рычал сквозь зубы, словно пойманный мокрушник:

– Сволочь лягавая, мент поганый! Крови моей ему захотелось! Не-е, хватит, ко всем чертям эту трассу! Сворачиваю на первом же перекрёстке! До Москвы я и просёлками доеду, лишнюю неделю волочиться буду, но эта тварь моих денег больше не увидит! Решено, больше я на эту трассу ни вальцом!

– Он тебя несправедливо оштрафовал? – спросил Богородица. – У него весы неверные, да?

– Верные у него весы, – отмахнулся Юра.

– А почему он сказал, что каток двадцать две тонны весит? Ты же говорил, что он шестнадцатитонный.

– Он и есть шестнадцатитонный. А про сок ты забыл? А мы с тобой? А инструмент всякий? Как раз двадцать две тонны и получится.

– Чего ты тогда ругаешься?

– А то, что обидно! Он же, гад, наверняка бил. Даже если бы у меня каток пустой был, всё равно там больше пяти тонн на валец приходится. – Юра помолчал и добавил: – И ось внутри вальца тоже есть, так что не удалось мне Синюхову лапши на уши навешать. Вот это, Маня, и есть самое обидное. Ну да ладно, больше он меня тут не увидит. Дай поворота дождаться…

А перекрёстка как назло всё не было и не было. Тут злись не злись, а в лес с наезженной трассы не свернёшь, налево – речка Глубочка, направо – болото Гажьи Сопки; а если и есть где деревенька в стороне от проклятой М-10, то имя ей Глушица, и никуда оттуда не попасть. Весь вечер и почти всю ночь катил Юра по автостраде и лишь под утро, проезжая Спасскую Полисть, увидел отходящую влево шоссейку и указатель: «Малая Вишера».

Не разбудив спящего Богородицу, Юра крутанул руль. Планетарный механизм развернул планету Земля под вальцами катка, пульсирующая артерия большой дороги осталась позади, и Россия, которую они так долго искали, надвинулась вплотную.

Богородица проснулся при въезде на мост через Волхов.

– Ух ты, – сказал он. – Речка течёт. Большая.

– Волхов, – ответил Юра, успевший прочитать перед мостом название реки.

– Это хорошо, – Богородица потянулся и сел поудобнее. – А я уж испугался, что это Ока или Волга.

– Откуда они тут? Они южнее текут.

– Сегодня там, а завтра их повернут и будут здесь течь. У нас ведь это быстро. Помнишь, реки сибирские поворачивать хотели? Я это тоже могу, реку заворотить, но ведь не делаю… Правило есть золотое: не всё ломай, что можешь, оставь что-нибудь и детям.

– Оставь что? – уточнил Юра. – Поломать чего-нибудь?

– А это уж как они захотят. Наше дело – оставить, а их ломать или беречь. За свои дела они перед своими детьми ответ держать будут.

– Умный ты, спасу нет. А я вот что думаю: садись-ка ты за руль и поведи малость, пока я вздремну часик. А то которые сутки сплю урывками. Так и с нарезки слететь недолго.

– Да я не умею, – признался Богородица.

– Эх ты, всемогущий!.. Чего тут уметь? Вот руль, вот тормоз. Скорость маленькая – знай рули. Время сейчас раннее, машин нет, так что – пересаживайся.

Не сбросив скорости, прямо на мосту Юра поменялся местами с Богородицей и тут же заснул, словно провалился на дно Волхова.

Проснулся через пару минут от удара и испуганного вскрика Богородицы, так что и впрямь почудилось, что неопытный водитель сшибся с моста и сейчас они въявь очутятся на том самом волховском дне, где так сладко спалось.

Оказалось, впрочем, что мост Богородица преодолел удачно, но почти сразу за мостом своротил с дороги и врезался в стену какого-то удивительного строения.

Больше всего это напоминало руины античного храма, если, конечно, античные храмы строились из красного, крепко обожжённого кирпича. Стены толщиной полтора метра достойны были средневековой крепости, если бы не многочисленные окна, давно потерявшие всякий намёк на рамы. Полуобвалившийся портик, колонны, должно быть, когда-то оштукатуренные, а ныне являющие всем свою кирпичную сущность. Крыша рухнула, и на толстых торцах стен аллейкой выросли молодые берёзки. Всё это вместе создавало впечатление чудовищной мощи, сокрушённой ещё более могучей, бесчеловечной силой.

– М-маня, – заикаясь, спросил Юрий. – Эт-то ты развалил?

– Нет, – испуганно ответил Богородица. – Оно так было.

– Ну тогда ладно. А то я решил, что ты начал ломать всё, что можешь. Пошли, узнаем, с чем это мы поцеловались.

Они выбрались на дорогу и сразу обнаружили круглосуточный магазин, что, вообще говоря, не характерно для новгородских сёл. Но именно здесь, почти у самого моста, магазин был и даже работал, несмотря на предутренний час. Правда, пришлось стучаться, чтобы заспанная продавщица открыла дверь. Богородица, удручённый неудачей самостоятельной поездки, остался осматривать побитые развалины, которые принял за старую церковь, а Юра, захватив кошёлку, отправился за покупками и информацией. Вернулся со стандартным набором: колбасный сыр, ряпушка, квасной напиток в полуторалитровой пластиковой бутылке. Разложил снедь на капоте, отломил от буханки корку, привычно понюхал…

– Значит, так… Деревня называется Селищи. Дорога отсюда идёт на Малую Вишеру, а там уже будем смотреть. Домина – это не церковь, так что можешь успокоиться. Это казарма какого-то полка. Прежде в этом полку Лермонтов служил, в этой самой казарме. Потому и развалины.

– Так я Лермонтова знаю, – сказал Богородица таким тоном, что можно было подумать, будто он лично знаком с Михаилом Юрьевичем и просто не сразу признал старого знакомого. – Он стихи писал. «Но в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть…»

– Во-во, – подтвердил Юра. – Он самый. Воткнул, два раза повернул и всё развалил. Но нам всё равно тут лучше зря не стоять. Давай завтракай и дальше поедешь.

– Я? – жалобно спросил Богородица.

– А кто же ещё? Я сейчас вести не могу. Усну за рулём, врежусь во что-нибудь – беды не оберёмся. А тебе всё равно привыкать надо. Будем в очередь вести.

Юра зажевал сыром большой глоток кваса, откинул пассажирское сиденье и через минуту уже спал, предоставив Богородице самому выбираться на дорогу из-под стен так некстати подвернувшейся казармы.