Закат на планете Земля - Логинов Святослав Владимирович. Страница 12

Зау остановился, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это же было не с ним… Кордаитовые чащи помнил Хисс, а при Зау оголилась прибрежная дюна, началась ломка леса в болотистой низине за ней, и в воды бухты легли стволы тёмной туи и призывно пахнущей магнолии. Знакомые места, которые он никогда не вспоминал, но оказывается, никогда и не забывал.

Пальн свернул на дорогу, пропаханную хлыстами поваленных деревьев, потом двинулся напролом через кусты терновника, разросшиеся на месте бывших лесосек. Зау ломился следом. Через полчаса перед ними открылось небольшое, затянутое ряской болотце и пологий песчаный склон, огороженный забором, едва доходящим Зау до пояса. Они пришли к цели, преодолев за полдня путь, на который когда-то Зау потребовалось три года жизни.

– Тише! – предупредил Пальн. – Здесь нельзя громко. Оглушишь малышей.

Весь его мир, когда-то казавшийся бескрайним, лежал перед ним, и всего-то в нём было с десяток шагов. Но этот мир, как и прежде, был населён. Миниатюрные существа, крошечные копии самого Зау скакали по песку, бултыхались в воде, разгрызали витые ракушки прудовиков – какими огромными казались когда-то эти улитки, какими маленькими представлялись теперь! Сознание Зау наполнилось тонкими криками, визгом, звонкими восклицаниями бессмысленной радости. Перед ним, невообразимо уменьшившееся – лежало его детство.

– Им три дня, – прошелестел Пальн.

Один из детёнышей, покинувший общую кучу, давно и целеустремлённо штурмовал осыпающуюся песком горку. Вот он выбрался наверх и поскакал, размахивая хвостиком. Проход в заборе он миновал, похоже, даже не заметив его, и остановился лишь когда уткнулся в ногу Зау. Зау наклонился, подставил ладонь, малыш без тени сомнения вспрыгнул на неё, такую большую, что там могло бы разместиться десяток таких, как он. Зау поднёс ладонь к лицу, разглядывая и узнавая себя самого.

– Это я! – кричал малыш, подпрыгивая. – Меня зовут Тари! Я живой! Ночью приходил страшный с красными глазами, но я зарылся в скорлупки, и он не нашёл меня! Я тоже вырасту большим. Я буду!..

– Беги, Тари, – прошептал Зау, боясь, что голос его чересчур громок. – Ты обязательно вырастешь, но пока не выходи за ограду. Здесь для тебя слишком опасно.

Детёныш умчался, щебеча что-то. Зау смотрел ему вслед, стараясь ни о чём не думать, а потом пошёл настораживать ловушки, чтобы «страшный с красными глазами» не пришёл за маленьким Тари.

Но вместо молочника пришёл другой «страшный». Вечером за холмами появилось багровое зарево. Там у нефтяных озёр располагались мастерские, в которых варили асфальт и готовили пластмассы. От завода тянуло гарью и тошнотворно-сладким запахом растворителей. И вот там случилась авария, несколько мастерских сгорело. Клубы непроницаемого дыма окутали берег, дым рвал горло, разъедал глаза. Зау почёл за благо не дышать, пока не выбрался из отравленной зоны, хотя и знал, что будет расплачиваться за это неделями головной боли. Детёныши остались в дыму, сами они выйти не могли, найти их в темноте полуослепший Зау не сумел.

Когда дым рассеялся, Зау вместе с Пальном вернулся к детской площадке. Берег был усеян комочками свернувшихся детёнышей. Где-то среди них лежал и трупик крошечного Тари, который уже никогда не будет.

Через день Зау возвратился в город. Он шагал по захламленному берегу, топча взбитые прибоем серые шапки пены, смотрел на промасленную убитую землю, на отравленную зелень, местами ещё вылезавшую из изуродованной почвы, и пытался представить себе: где здесь были рыбные тони, где выращивали рис или низкие пальмы с мучнистой сердцевиной, а главное, где могли лежать детские площадки, искрящиеся первыми звонкими словами, давно отзвучавшими, площадки, залитые сегодня мазутом и кислотой, среди которых новорожденный не прожил бы и четверти часа.

Несколько недель Зау не выходил из мастерской, готовя детали ловушек и всевозможный инструмент, который мог потребоваться ему в дальнейшем, а потом собрался и ушёл к опустевшему болоту. Он понимал, что новая работа будет далеко не так интересна, как прежняя, знал, что будет обречён на многомесячное молчание и сможет лишь слушать других. И всё же Зау не колебался, делая выбор, поскольку видел, что самые остроумные железки теряют смысл, если окажется, что с ними некому возиться.

Молчальник Пальн без лишних слов принял его помощь, показал изнанку знакомого с детства нехитрого хозяйства площадки. Главным в работе оказалась тишина – близкий голос портил слух детей и мешал слушать общий хор, из которого детёныши сами выбирали нужные сведения. Даже шептать без особой надобности Пальн не советовал. Жить Пальн предложил вместе с собой в примитивном деревенском доме, без душа и с отоплением в виде пузатого, булькающего самовара дрожжевой грелки, необходимость чистить которую так пугала Изрытого. А через несколько лет Пальн так же просто оставил дом Зау, а сам ушёл на другую площадку, где не осталось почему-то ни одного воспитателя.

Каждый год по весне, когда у других начинался сезон любви, Зау, ворча про себя (единственное время, когда он мог себе это позволить!), здоровенными граблями прочищал дно болотца, которое без этого давно бы заросло, и засеивал мелководье микроскопической икрой улиток и зернистыми комьями лягушачьей икры. Потом, поглядывая на припекающее солнце, сгребал в кучи песок и начинал ждать рожениц. Те приходили, не глядя ни на кого, разрывали ямки, быстро оставляли кладки, присыпали яйца разогревшимся на солнце песком и уходили с сознанием выполненного долга. Зау с ними не разговаривал, и они не обращали внимания на него.

Когда на жарком склоне не оставалось мест, Зау перегораживал вход на площадку и отправлял всех дальше, за город, где в нескольких часах пути на краю больших болот были оборудованы ещё две площадки. Иногда роженицы спрашивали, нельзя ли найти на площадке дополнительное место, тогда Зау молча отказывал им. Конечно, песчаных куч можно было нарыть сколько угодно, но тогда слишком много малышей погибло бы в перенаселённом детском саду.

Однажды среди опоздавших Зау увидел Мезу. Видно, и в ней голос крови взял верх над рассудком. Меза, услышав, что Зау узнал и вспомнил её, заколебалась, но всё же подошла и спросила о лишнем месте, хотя заставленные ворота говорили яснее слов.