Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор. Страница 70

Президент сам способствовал преждевременной эйфории, и теперь ему пришлось столкнуться с ее последствиями. Он поддерживал в народе оптимизм по поводу неизбежной победы без сурового предупреждения о возможности поражений на первом этапе войны, жертвах и слезах, о которых постоянно говорил Черчилль. Отправил на Филиппины послание неоправданно оптимистичного содержания. Воздал почести сбитому летчику Колину П. Келли, попросив будущего президента, которого изберут в 1956 году, определить сына пилота кадетом в Уэст-Пойнт — за подвиг отца, состоявший, как все полагали, в потоплении японского боевого корабля. На самом деле корабль остался цел и невредим. Президент не преодолел своего неистребимого оптимизма по поводу победы в конечном счете и, несомненно, не смог бы этого сделать, даже если бы пытался, потому что подобный оптимизм помогал объединить и воодушевить народ в мрачные дни 1933 года.

Наиболее неприятным фактом для президента стало превращение изоляционистов 1941 года в стратегов караульной службы 1942 года. Они больше не стремились держаться в стороне от войны, их лозунг — «Приоритет Тихого океана». Слова «Пошлите немедленно корабли Макартуру» набраны 10 марта на первой странице нью-йоркского «Джорнал Америкэн» 10 марта крупным шрифтом. Почему американские военные поставки идут русским и англичанам, когда в них остро нуждаются американские парни на Дальнем Востоке? Почему в военной администрации не востребован опыт таких людей, как полковник Линдберг и Джозеф П. Кеннеди? Лично главнокомандующему попадало редко, разве что от приближенных к нему людей, включая Элеонору Рузвельт. «Тайм» сообщал невозмутимо, что ходят слухи о «скандале в Белом доме», где военачальники поставили президента перед выбором: либо мы, либо Гопкинс. Хирам Джонсон напоминал, что никто никогда не выбирал Гопкинса на какую-либо должность, и обвинял Гопкинса с его «дворцовыми янычарами» в срыве программы военного производства.

Как ни неприятно, все же речь шла об ортодоксальной политике. Более зловещую роль играли крайне правые. Отец Чарлз Кафлин держался старой линии, как будто и не было Пёрл-Харбора. Его журнал «Соушел джастис» подвергал нападкам Россию — не разбомбила Японию; обвинял власти — бросили Макартура «на съедение псам»; намекал, что сражение за Малайю всего лишь битва брокеров, имеющих там интересы в добыче олова и каучука; спрашивал, где пребывают наиболее опасные враги простых людей — в Берлине, Риме, Токио или в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лондоне и Москве? В начале 1942 года стране напомнили о связях между пронацистскими изоляционистами и крайне правыми конгрессменами, налаженных еще до Пёрл-Харбора. Судом осужден за лжесвидетельство один из секретарей конгрессмена Фиша — в деле об оплате речей конгрессменов, содержавших нацистскую пропаганду.

Президент отнюдь не был расположен к всепрощенчеству в отношении своих старых противников. Он не придал значения телеграмме Джо Кеннеди, поступившей в день нападения на Пёрл-Харбор, словами: «Назовите участок фронта. Я в вашем распоряжении». Когда Кеннеди напомнил Рузвельту о телеграмме восемь недель спустя президент откликнулся любезными словами, но Кеннеди так и предложили ответственного военного поста. Президент и Стимсон отказали Линдбергу в военной должности на том основании, что он не полностью порвал со своими прежними соратниками-пораженцами и, по крайней мере, со своими изоляционистскими взглядами; кроме того, ему «очевидно, недоставало веры, как выразился министр обороны, в правоту нашего дела». Рузвельта особенно беспокоила антианглийская и антирусская кампания в столице. Он жаловался журналистам, что Вашингтон превратился в наихудшую фабрику слухов и стал, таким образом, источником самой большой лжи в Соединенных Штатах.

Президента заинтриговало высказывание Томаса Е. Дьюи в том духе, что некое «общество американского Кливдена в Вашингтоне и других городах» плетет заговор с целью использования республиканской партии для достижения мира со странами «Оси» путем переговоров.

— Откройте мне тайну: кто входит в это «общество Кливдена» в Вашингтоне или где-нибудь еще? — спрашивал он Мироча Тэйлора.

Как политик, он был бы рад существованию «общества Кливдена» в качестве фона. Вскоре он пришел к выводу, что общество Кливдена действительно существует, или, точнее, «общество Вдовьего дома», названное так по дачному дому Элеоноры Паттерсон (Неженка), издателя вашингтонской «Таймс гералд», и включавшее саму Неженку, Джозефа Паттерсона из нью-йоркской «Дейли ньюс» и полковника Маккормика от чикагской «Трибюн» с примкнувшими к ним Уильямом Рэндолфом Херстом и Роем Ховардом. Главнокомандующий высмеял утверждение Маккормика о внедрении в учебные заведения программ подготовки офицеров запаса и переводе армии на механизированную основу. Когда Моррис Эрнст написал Рузвельту, что встречался с Элеонорой Паттерсон, представлявшей интересы его клиента Уолтера Уинчелла, и предложил «проверить Неженку до исподней», Рузвельт попросил уволить его от этой процедуры, поскольку страдает «слабым желудком».

Чтобы дать отпор пропаганде, имеющей целью посеять настроения пораженчества и раскола в обществе, президент решил выступить в конце февраля с основополагающим обращением к народу по случаю дня рождения Джорджа Вашингтона. Он заранее попросил слушать его с географическими картами мира в руках.

Рузвельт начал речь с напоминания американцам о колоссальных трудностях, с которыми сталкивались Вашингтон и его армия:

— В известном смысле каждая зима была долиной Фордж. Повсюду его подстерегали представители «пятой колонны», а также эгоисты, завистники и трусы, которые считали безнадежной борьбу Вашингтона и требовали мира путем переговоров.

— Поведение Вашингтона в те трудные времена является образцом для всех американцев — примером моральной стойкости.

Президент чуть замешкался в начале речи, но вскоре вновь обрел свой ровный, размеренный голос:

— Эта война — нового типа. Она отличается от всех других войн прошлого не только методами и видами вооружений, но и своей географией. Она распространяется на каждый континент и остров, каждое море, каждый воздушный коридор в мире. — Рузвельт попросил слушателей достать карты и следовать вместе с ним по линии военного противостояния.

Затем президент принялся решительно защищать свою стратегию. Он обратил внимание на стремление стран «Оси» изолировать друг от друга США, Англию, Россию и Китай посредством старого метода «разделяй и властвуй».

— Есть люди, которые все еще мыслят в понятиях плавающих корабликов. Они советуют нам отвести американские корабли, самолеты, грузовые суда в наши внутренние воды и сосредоточиться исключительно на упорной обороне. Взгляните на ваши карты... Ясно, что произойдет, если все эти резервуары силы будут отделены друг от друга посредством действий противника или путем самоизоляции!

Затем он подробно раскрыл взаимозависимость резервуаров силы, начав с Китая.

— В Берлине, Риме и Токио нас характеризуют как нацию слабаков, плейбоев, которые наняли английских, русских или китайских солдат воевать за нас.

Его речь замедлилась и приняла драматическое звучание, появились отрывистость и акцентирование слов и фраз.

Пусть они скажут это теперь!

Пусть они скажут это Генералу Макартуру и его людям!

Пусть они скажут это матросам, которые сейчас мужественно сражаются в далеких водах Тихого океана.

Пусть они, — длинная пауза, — скажут это морским пехотинцам...

Вернувшись после произнесения речи в Овальный кабинет, президент узнал, что японцы обеспечили драматическое сопровождение его выступлению: пока он говорил, японская подводная лодка всплыла у побережья близ Санта-Барбары и сделала несколько орудийных выстрелов. Снаряды разорвались на территории ранчо, не причинив серьезного ущерба. На следующий день сообщения об обстреле появились в прессе под огромными заголовками. Это научило Рузвельта, говорил позже Шервуд, никогда не афишировать свои речи более чем за два-три дня до выступления.