Чушь собачья - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 29

– Ну а эта медаль? – цинично вопросил он. – Она мне что, жизни прибавит?

– Пенсии она тебе прибавит!

Ратмир осклабился по-бульдожьи.

– Между прочим, я тебя за язык не тянул, – сварливо заметил он Тимуру. – Сам о пенсии сказал. Финита! Отгавкался пёс…

– Гавкнулся ты, а не отгавкался! – обиделся Боб. – Да тебе твоя фирма за одну косвенную рекламу золотой ошейник отлить должна! Какую газету ни возьми – везде: Ратмир из «Киника», Ратмир из «Киника»… А вспомни, как ты Джерри потрепал – из-за госзаказа! Да если б не твоя медаль, кто б их завтра на встречу пригласил? Отгавкался он!..

– Да я не о том…

– А о чём?

– О выборе. Сил-то всё меньше. Сам чувствую. И хочешь не хочешь встает вопрос, на что этот остаток сил потратить. Либо спокойно выйти в тираж и доживать… – Тяжёлое рельефно вылепленное лицо виновника торжества смялось складками. – Доживать! – с отвращением повторил он. – На редкость мерзкий глагол… Доживать, дожёвывать…

– Либо… – с любопытством глядя на медалиста, подбодрил Тамерлан.

– Либо, не дожидаясь пенсии, поставить точку, – угрюмо завершил тот. – Такую, чтоб запомнили… Ну а что я теряю? – взорвался он. – Несколько лет жизни? Да пошли они! – Поиграл желваками – и выпил.

Боб смотрел на него с испугом. Тимур вздохнул, возвёл глаза к потолку.

– Какой тамада пропадает!.. – посетовал он, обращаясь к тёсаным камням свода.

Ратмир остервенело закусывал.

Дружеское застолье набирало обороты. Особенно шумно было в центре зала, где чествовали золотого и серебряного медалистов. Сейчас там под взрывы хохота кто-то озвучивал, якобы, восточный тост:

– Раньше, во времена произвола, женщина была закобелена! Теперь её раскобелили! Раньше она была никому-не-кобельна…

– Погоди! – потребовал Ратмир, закусив. – Давай разберёмся. У натуралов специализаций было до чёртовой матери: ищейки, овчарки, сторожевые… У нас специализация одна: шоу. Всё, что мы делаем, мы делаем ради зрителей. А иначе получается искусство для искусства. Так?

– Ну, допустим…

– Поэтому, соглашайся со мной, не соглашайся, – упрямо гнул он своё, – но истинный актёр умирает на сцене. Писатель – за письменным столом. А настоящий пёс должен умереть в ошейнике. И даже не умереть…

– Издохнуть?

– Погибнуть!

– Героически, да?..

Ответа не последовало – и на какое-то время все трое увязли в сложном молчании. Тамерлан озадаченно оглаживал кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам его широкий выпуклый лоб.

– Брат в гости приезжал… – казалось бы, ни с того ни с сего сообщил он наконец.

– Это который по телевизору выступал?

– Другой. Из-за границы. У них там псами не служат – в армии служат… Про лейтенанта рассказывал, сапёра. Забитый лейтенант, запуганный: капитан ругает, майор ругает, все ругают. Зато мины – да? – один обезвреживал. Всем страшно, ему – нет. Едет на разминирование – радуется: начальства не будет, ругать некому…

– К чему это ты?

Тамерлан ухмыльнулся, повёл косматой бровью:

– Знаешь, кто подвиги совершает? Я тебе скажу… Тот, кому терять нечего! Возьми этого… Рыжего Джерри, да? Вот пускай он совершает. А тебе есть что терять? Есть. Зачем тебе подвиг?

– Да не мне… – поморщился Ратмир.

– А кому? – подскочил Боб. – Хозяевам? Публике?

– Нет, Боб, нет! Просто, понимаешь… Всё-таки существует нечто такое, что выше нас, выше хозяев, выше публики…

– Подвиг… – недовольно произнёс Тамерлан и фыркнул. – Ты, Ратмир-джан, хоть раз подвиг видел?

– Я – нет. Но люди видели.

– А если видели, почему не помогли? Почему сами не совершили?

Ратмир опешил, задумался.

– Как таким людям верить? – подвёл итог Тамерлан.

– Ты не увлекайся, не увлекайся!.. – слышалось из-за соседнего столика. – А то дыхнешь завтра на Президента…

В противоположном углу уже исполняли на два голоса «Плач одинокого лиса», причём припев у них выходил просто мастерски:

– Где ещё один медалист? – кричала разрумянившаяся Мадлен, протискиваясь к трём приятелям с бокалом шампанского. – Куда дели моего Ратмира? А-а, попался, образина собачья! Дай лизну… – Расцеловала взасос, потребовала наполнить рюмки. – А чего один? Где рыженькая?

– Работает… – уклончиво отозвался Ратмир.

– Это она опрометчиво… – сказала Мадлен, устремив на него сквозь белые пряди чёлки чёрные влажные глаза. – И почему я не боксёрша?.. Эй! Чего такой мрачный?

– Памятник хочет, – сухо объяснил Боб, от волнения тоже заговорив в отрывистой манере Тамерлана.

– Ну так за чем дело стало? Сейчас скинемся!

– Посмертно хочет.

– Что-о? – Миниатюрная блондинка с шутливой угрозой подалась через стол к Ратмиру. – Опять скулить вздумал?.. А вы чего молчите?

– Да пытались ему мозги вправить…

Мадлен с сожалением оглядела сидящих.

– Нашли что вправлять! Эх, господа кобели, господа кобели…

Тут бронзовый призёр почувствовал, как кто-то тихо, настойчиво поталкивает под столом его колено. Это добрая душа Боб подсовывал ему ключи от своей холостяцкой квартиры. Ратмир поблагодарил приятеля улыбкой и отрицательно качнул головой.

– Мне ещё в кругу семьи обмывать, – сообщил он, поднимаясь. – Так что уж простите великодушно…

Расплатился и, попрощавшись, направился к выходу. Трое молча смотрели ему вслед.

– Что-то не нравится мне он сегодня, – честно сказала Мадлен. – Как бы чего не натворил…

– Не натворит, – мудро предрёк Тимур. – Много говорил… Красиво говорил… Значит, не натворит.

К пяти часам Ратмир входил в родной подъезд, неся с собой пластиковый пакет, отягощённый бутылкой коньяка, банкой фаршированных оливок, нарезкой сёмги и лимоном. Исполненный сомнений, нажал кнопку лифта. Ждёт или уже успела надраться? Сердце подсказывало: ждёт. Рассудок мрачно бубнил: надралась. Пока доставал перед дверью ключ, сомнения переросли в тоску и досаду на самого себя – за дурацкую свою обязательность и отказ от деликатного предложения Боба.

Звонкого приветственного лая на сей раз не последовало. Ах да, сегодня ж бега! Следовательно, Лада со всем её выводком сейчас на борзодроме – болеют за Обругая. Ратмир отпер дверь, и угрюмая правота рассудка начала подтверждаться уже с порога – из кухни повеяло тёплым смрадом чужой гульбы: перегар, многослойный сигаретный дым и, кажется, даже погашенный в закуске окурок – самое мерзкое в быту, что мог себе представить некурящий Ратмир.

Пригнув лобастую голову и чувствуя, как подёргивается шкура на загривке, шагнул навстречу неизбежному. Регина в полупрозрачном халатике на голое тело сидела, уронив голову на грудь и выставив тонкие прямые ноги в шлёпанцах чуть ли не середину маленькой кухни. Одна бутылка водки была пуста, другая ополовинена. Громоздящийся за столом дядя Артур встретил родича радушным оскалом, бесстыдно предъявляя на обозрение неполную зубную формулу. Как его, пса позорного, с такими клыками ещё с работы не погнали?

– Здорово, медалист! – изрыгнул он. – Ну ты где бегаешь?

Ратмир молча прошёл в кухню и, поставив пакет у стены, повернулся к Регине.

– В чём дело?.. – злобно осведомилась та, не открывая глаз. – Ах, ска-жите, пожалуйста… Твои проблемы!..

Отвечать не имело смысла. Ратмир слишком хорошо знал это состояние своей супруги. Несомненно, какие-то сигналы из внешнего мира достигали сознания Регины, но воспринимать произнесённые ею слова впрямую, право же, не следовало. Она говорила сама с собой, точнее – с воображаемым Ратмиром. То, что Ратмир во плоти оказался в данный момент рядом, было простым совпадением.

– Ну и зачем тебе это понадобилось? – задохнувшись от злости, обратился владелец квартиры к Артуру. – Меня подождать не могли?

– Да ты чего, братан, ты чего?.. – всполошился тот. – Я пришёл – она уже лыка не вязала!..

Он моргал, и обида в его голосе звучала вполне искренне. Но разбираться, врёт Артур или же говорит правду, Ратмир был не в силах. Накопившийся за день счёт к подлым двуногим существам превысил мыслимые размеры.