Чушь собачья - Лукин Евгений Юрьевич. Страница 34
Все стояли в оцепенении, не пытаясь даже укрыться за колоннами, и заворожённо смотрели на вращающуюся лимонку. На первом этаже слышались тревожные крики охранников. На втором – ни звука. Лишь постукивание и шорох гибельной рулетки, отдалённо похожие на последнее предупреждение гремучей змеи.
Секунда… Две… Две с половиной…
– Она учебная… – жалобно произнёс кто-то.
Коснувшись наконец края перил, граната сорвалась в вестибюль, где, судя по рычанию и воплям, отважный пёс продолжал борьбу с террористом, – и тут отчаянно, словно бы в предсмертной тоске заголосил маленький Боб из «Сусловского сусла». А спустя мгновение что-то оглушительно лопнуло с хрустом, пол вздрогнул. Из круглого обведённого балюстрадой жерла, дробя аллегорическую лепнину, в потолок хлестнули осколки.
Эпилог
Минуло семь лет.
Лёгкий весенний ветерок шевелил водяные заросли фонтана и по-щенячьи трепал прилепленный к чугунному стволу фонаря обрывок объявления: «Возьму в добрые руки…»
С верхней площадки лестницы, откуда четырьмя каскадами ступеней Центральная набережная ниспадала в Сусла-реку, разлив был особенно красив. Но миловидная нудипедалка с белой ушастой розой в руке стояла спиной к вешним водам и, глядя на парящее над фонтаном изваяние, терпеливо ждала, когда схлынет толпа иностранных туристов, окруживших скульптуру.
Мимо женщины в направлении свободной скамейки неспешно проследовали двое отставников. Один из них, большой, кудлатый, нёс под мышкой доску для игры в нарды. Второй, тщедушный, с жёсткими, высоко вздёрнутыми бровками и торчащей из кармана газетой, шёл налегке. Оба, не удостоив вниманием привлекательную обнажённую особу, хмуро покосились на группу у фонтана.
Нудипедалка с некоторой завистью посмотрела им вслед. Для любителей обнажёнки парковые лавки, увы, под запретом. Чуть присядешь – брусья тут же и оттиснутся…
Говорят, что Париж весною особенно прекрасен. Суслов весною тоже неплох. Обласканная майским солнцем Центральная набережная радовала глаз. Поцокивали пластиковые налапники выгуливаемых псов. Над новенькой, не запылённой ещё зеленью крон золотился шпиль вокзала да мерцал вдалеке синеватым стеклом небоскрёб концерна «Киник».
Оккупировав пустую скамью, отставники раскрыли доску и принялись расставлять шашки. Вскоре покатился, посыпался дробный стук игральных костей.
– А я тебе говорю: не видел он её… – продолжая какой-то давний спор, проклокотал кудлатый.
– Да брось ты – не видел! – нервно возразил его тщедушный партнёр, встряхивая в свою очередь пластмассовый стаканчик с костями. – Это таксы слеподырые – на тридцати метрах хозяина от чужака не отличат! А там до балюстрады шагов семь было…
Он выбросил кости, но, судя по выражению лица, неудачно.
– Таксы! – презрительно сказал кудлатый, отбирая кубики и стаканчик. – Что ты мне про такс?.. Вот ты сам! Ты понял, что это граната?
– Понял…
– И я понял. А он – нет. Совсем собакой стал… Говорил я ему…
Оба, прервав игру, посмотрели на монумент.
Неожиданно среди выгуливающих возникла тихая паника: все, не сговариваясь, подхватили своих питомцев за ошейники и устремились кто куда. Затем из тенистой аллеи показалась пожилая чёрно-белая монахиня с дряхлым шар-пеем на поводке. Вид у шар-пея был не драчливый – напротив, грустный и озадаченный. Тем не менее, пока эти двое пересекали бульвар, ни одна собака к ним так и не приблизилась.
– Франциска повели! – оживившись, сообщил тщедушный. – Я о нём вчера в «Парфорсе» читал. Представляешь, оказывается, из-за него на Лорда Байрона в суд подавать хотели: дескать, зачем натаскал? – Усмехнулся язвительно. – Идиоты! Заплатили – вот и натаскал! А статья называлась, ты не поверишь, «Идеологическая чумка»…
Но кудлатый не слышал – по-прежнему скорбно и угрюмо смотрел он на изваяние, рассеянно оглаживая кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам широкий выпуклый лоб.
– Медаль получил… зарплату прибавили… – горестно молвил он. – Так вроде всё удачно складывалось…
Тщедушный беспомощно вздёрнул жёсткие седеющие бровки и судорожно вздохнул.
Вдали громыхнуло. Грозовых туч в небе не наблюдалось – стало быть, подала голос высотная недостроенная гостиница, имевшая привычку при малейшем ветерке возвещать о своём существовании листовым железом. А больше по нынешним временам громыхать было нечему. Исчерпав в затяжной войне с Лыцком все ресурсы, Америка капитулировала ещё год назад…
Кто-то остановился перед скамейкой. Тоже с виду отставник – рослый, длинномордый, с седеющей рыжей гривкой.
– Играем? – заискивающе полюбопытствовал он.
Двое окинули его неприязненным взглядом.
– Играем, играем… – проворчал кудлатый, встряхивая гремучий стаканчик.
Подошедший помялся.
– Ну… я пойду тогда… – неуверенно сказал он, словно бы спрашивая разрешения.
Ответа не последовало – и длинномордый счёл за лучшее удалиться.
– Башку этому Дарвину купировать! – кровожадно буркнул кудлатый. – Естественный отбор! Лучшие – гибнут, мерзавцы – живут… Естественно, да?
– И неплохо живут… – уныло присовокупил тщедушный. – Знаешь, чем он теперь занимается? Туристам за деньги шрам показывает.
– Какой шрам?
– Какой-какой! От зубов…
Тем временем, обнюхав и сфотографировав, что можно, иностранцы двинули сворой к лестнице – любоваться разливом. Заждавшаяся нудипедалка обошла встречную толпу и направилась к фонтану. Её проводили взглядами. Впрочем, не все.
– Мода! – обиженно доказывал кто-то с сильным нижегородским акцентом. – Просто мода… Раньше, бывало, только и слышишь: Япония, Япония! Айкидо, бусидо! А теперь как с цепи сорвались: Суслов, Суслов! У нас вон в Нижнем бойцовую арену на тысячу посадочных мест сдали – шутка? Теперь борзодром строят! И ещё большое кольцо – для норных…
– Да почему же мода?.. – взволнованно щебетала в ответ экскурсоводша. – Это образ мышления! Сусловская наша Идея! Вера в то, что каждый, ставший на четвереньки, способен достичь успеха! Журналисты даже слово такое придумали: мировоззверие…
За невысокой мраморной стенкой фонтана клубилась всклокоченная вода, из которой вздымался гладкий каменный куб. Стоящее на нём изваяние, может быть, выглядело менее динамично, чем известный памятник Ставру, зато несомненно превосходило его мощью и величием. Бронзовый служебный пёс, подавшийся выложенной мышцами грудью в сторону реки, зорко всматривался в зарубежный берег, олицетворяя собой державный покой Суслова.
Нудипедалка примерилась и кинула розу на постамент. Бросок вышел неудачный: ударившись о бронзовую лапу, цветок откатился к самой кромке каменного куба и упал в фонтан. Женщина нахмурилась, стала коленом на парапет и, невольно предъявив для обозрения татуировку на левой ягодице, принялась высматривать розу в бурлящей воде. Выловив, отряхнула и кинула снова. Теперь цветок лёг как надо, положив ушастую белую мордашку на край цоколя.
Внезапно, почувствовав копчиком чей-то взгляд, нудипедалка обернулась и очутилась лицом к лицу с модно одетой девушкой, почти подростком, чьи черты показались ей смутно знакомыми: широкие скулы, карие глаза, упрямо сведённые тёмные брови.
– Откуда это у вас? – отрывисто спросила неизвестная.
И бросившая розу почему-то сразу поняла, что речь идёт не о сумочке и не о браслете на щиколотке.
– Нет! – с вызовом ответила она. – Я знаю, о чём вы подумали, но это не подделка…
Девушка смутилась:
– Простите… Я не хотела вас обидеть…
Теперь уже неловко стало обнажённой.
– Н-ну… если вам это интересно… – пробормотала она.
– Да, конечно!
Нудипедалка помедлила, решаясь.
– Честно сказать, нечаянно как-то всё получилось, – с недоумением призналась она вдруг. – Тусовались мы с девками в парке. Смотрю: он… И сама не знаю, что на меня накатило! Я ведь даже не его фанатка была. Догнала, сунула маркёр, попросила автограф. Он спрашивает: на чём? Я, недолго думая, и подставила… На третий день смыть хотела, а тут сообщение: трагически погиб, пытаясь обезвредить международного террориста. И так это меня ушибло… Короче, пошла в салон, сделала по автографу наколку. Чтобы уж навсегда… Девки со мной два месяца потом не разговаривали.